Амнезиаскоп - Эриксон Стив (читать книги онлайн без сокращений .TXT) 📗
– Я писатель.
– А о чем ты пишешь?
– В основном о кино.
– Ты пишешь о кино? – сказала она.
– Да.
– Я когда-нибудь буду сниматься в кино.
– Да что ты говоришь.
– А что ты пишешь о кино?
– Пишу, нравятся ли мне фильмы.
Ее вилка застыла в воздухе, и она взглянула на меня сквозь упавшую на глаза белокурую челку.
– Ты пишешь, нравятся ли тебе фильмы? То есть ты идешь в кино и потом пишешь, понравилось ли тебе?
– Да.
Она раскрыла было рот, но остановилась в уверенности, что чего-то не расслышала. Я взял быка за рога:
– Завтра поедем туда, куда тебе нужно.
– Мне никуда не нужно, – сказала она.
– Наверно, кто-то о тебе волнуется.
– Обо мне никто не волнуется.
– Где твой дом?
– У меня нет дома.
– Где ты живешь?
– Я живу там, где я есть. – Она отбросила волосы с лица. – С тем, с кем я в этот момент.
– Мы можем с тобой поехать в какой-нибудь социальный центр. Где тебе помогут с твоими проблемами.
– У меня нет проблем.
– Там может быть кто-то, кто сможет устроить так, чтобы тебе не пришлось больше этим заниматься.
– Чем заниматься? – Она сузила глаза. – Что ты имеешь в виду – чтобы мне не пришлось больше этим заниматься? А чем я таким занимаюсь? Знаешь, – ей удалось добиться самого вкрадчивого тона, – я готова спорить, что ты проезжал и раньше мимо угла, где я стою, правда ведь? Готова спорить, что ты много раз проезжал мимо и глазел на меня. И вообще, не тебе ли это я отсасывала в машине пару месяцев назад?
– Видишь ли, – объяснил я, – я намного старше тебя, так что можешь оставить свою эпатажную уличную философию при себе. Я говорю не о том, плохо ли это вообще, я говорю о том, плохо ли это для тебя. И никогда ты не отсасывала мне в машине. Все, что ты когда-либо делала в моей машине, это спасала свою задницу, после того, как я вытащил тебя из воды, когда тебя чуть не смыло по бульвару Сансет.
– Я уже сказала «спасибо», – пробормотала она раздраженно, хотя ничего подобного она не говорила.
Она встала из-за стола и замерла посреди кухни.
– Мне некуда идти, – сказала она изменившимся голосом, как будто снова могла сбрендить, как тогда, когда только что сюда попала. – Я остаюсь у мужчин, пока не надоем им, и тогда они дают мне денег, чтобы я могла снять комнату где-нибудь, в мотеле, что ли, если мне сразу же не попадется новый клиент. Мне нет смысла снимать себе квартиру, потому что я бы там все равно не ночевала.
Я не хотел, чтобы она снова начала сходить с ума.
– Прекрасно.
– У меня нет денег – я два дня, что сидела здесь, не работала.
– Ах, как жаль, что ты не смогла поработать.
– Если ты мне дашь денег за два дня работы, может, я бы ушла.
– Сколько?
– Пятьсот баксов.
– Чего?
– Ну ладно, ладно, – сказала она. – Я не виновата, что ты за эти деньги не хочешь меня трахать.
– Я думал, тебя надо трахать за спасение твоей жизни и за то, что я разрешил тебе здесь пожить.
Она опустила глаза и стала теребить кончики волос.
– Ну да, – сказала она тихим голосом. Она подняла взор и безрадостно уставилась в окно. – Я не могу пока уйти.
– А когда сможешь? – огрызнулся я.
– Когда прекратится дождь! – взвыла она.
И стало ясно – она была в заложниках у дождя, а я – у нее. Я дал ей постоять и пореветь на кухне добрых полминуты, прежде чем встал из-за стола и протянул ей салфетку, чтобы вытереть лицо. Поговорим об этом завтра, сказал я ей так мягко, как только мог. Я все думал, может, дождь прекратится, и она захочет уйти. Когда она направилась в спальню и я снова разложил простыни и одеяла на полу в главной комнате, она взглянула на них в последний раз, прежде чем исчезнуть, и сказала:
– Я не виновата, что ты спишь на полу.
На следующий день дождь лил сильней, чем прежде. Однако Принцесса уже не очень обращала внимание на дождь. Она больше не смотрела на него с тем же ужасом в широко раскрытых глазах. Равнодушно перелистывая один журнал за другим, она, казалось, почти забыла про дождь, и я понял: она довольно твердо уверена в том, что уютное пребывание под моей крышей выдастся затяжным, и дождь успел ей наскучить. День шел; она спала, ела, читала журналы, принимала ванну, еще читала журналы, еще спала. Она причесывалась, красила ног-ти, разлегшись в моем большом черном кресле, снова и снова крутила ручку настройки радиоприемника с одного конца диапазона до другого, выбирая какую-нибудь станцию, которая ей нравилась, что никогда не длилось более пяти минут. Вскоре она, казалось, совершенно приспособилась ко всей этой ситуации, и чем больше она себя чувствовала как дома, тем ниже соскальзывал с нее мой серый халат, пока, к концу второго дня, она не стала расхаживать и вовсе без одежды.
Между тем по телефону было слышно, что Вив становится все хуже. Ее желудок был в огне, в то время как врачи бомбардировали ее направлениями на анализы и ничего не находили.
– Вив больна, – сказал я Вентуре, вернувшись под его капающий свод.
– Она умирает, – ответил он, не глядя на меня. – Я умираю, ты умираешь.
Он сидел за своим столом и сосредоточенно сортировал старые бумаги и письма; он даже снял шляпу и сапоги и завершал свои последние дела в носках. Стол, где обычно высились горы книг и статей, теперь был, наряду с бумагами и письмами, завален латуком, морковкой, помидорами и обезжиренными заправками для салата, и вдобавок там лежал французский батон из булочной по соседству. Посреди этого силоса находился какой-то очень официально выглядящий документ – оказывается, Вентура уже начал писать завещание.
– Мне что-нибудь оставишь? – спросил я.
– А зачем мне тебе что-то оставлять? – ответил он. – Ты – человек, который от всего избавляется. К тому времени, когда ты умрешь, у тебя ничего не останется, чтобы кому-то оставить. Ты уже решил, что никому ни долбаной пылинки не оставишь.
– Ну хотя бы пару твоих фильмов. Истеричных. «Обнаженную шпору». «Странную любовь Марты Иверс».
Тут он поднял глаза.
– Это все, что тебе нужно? – сказал он в негодовании. – Из всего этого, – он величественно обвел рукой беспорядок, царящий в квартире, – тебе нужны «Обнаженная шпора» и «Странная любовь Марты Ивере»?
