Работа легкой не бывает - Цумура Кикуко (читать книги без сокращений .txt, .fb2) 📗
– О, понимаю вас. Было бы гораздо интереснее поговорить о хобби и так далее, верно?
– И то правда. Вот я и подумывала уже перестать ходить, но как только собралась объявить об этом, тот человек будто прочитал мои мысли и принялся уговаривать: «Пожалуйста, приходите еще, и приводите госпожу Омаэ, если сможете!»
Похоже, принципиальность госпоже Кохаси была чужда. Хотя на ее доме и висел плакат «Одиночества больше нет!», у меня сложилось впечатление, что эту организацию она держит не более чем за поставщика сладостей. Однако организация явно служила центром местного сообщества и уже по одной этой причине заслуживала ее внимания.
– Как приходит время поговорить о домашних проблемах, госпожа Тогава из дома напротив вдруг, так сказать, оживает. Будто до сих пор у нее копились слова и она наконец дождалась возможности высказаться. Но если вслушаться, становится ясно, что каждый раз речь об одном и том же.
– А-а… – протянула я и кивнула.
– О, вот как раз и она, выходит из дома. Госпожа Тогава!
Госпожа Кохаси помахала соседке. Я предположила, что это просто инстинктивная реакция на появление госпожи Тогава в ее поле зрения, и все равно была поражена, обнаружив, что можно так жизнерадостно махать человеку, по адресу которого злословил секунду назад. Обернувшись, я расцвела своей самой доброжелательной улыбкой и поклонилась.
Соседка из дома напротив, которую госпожа Кохаси назвала госпожой Тогава, – судя по всему, вышедшая проверить почтовый ящик, – оказалась дамой странно-хрупкого вида в возрасте между средним и пожилым. На наше приветствие она ответила изящным поклоном и подошла к нам.
– Эта женщина работает с господином Монага, – представила меня госпожа Кохаси.
– А-а! – негромко воскликнула явно удивленная госпожа Тогава.
– Может, расскажете ей то же, что всегда рассказываете на встречах?
А не слишком ли это грубо, забеспокоилась я, – с места в карьер начинать с чужих проблем? Но госпожу Тогава смутило не столько это, сколько выбранный госпожой Кохаси способ представить факты, потому что она поморщилась и уточнила:
– Я не всегда об этом рассказываю.
– Ваша дочь пренебрегает вами?
– Да, это так, – и госпожа Тогава начала рассказ.
Мне показалось, говорила она довольно долго – лично мне этого времени хватило бы, чтобы налить себе еще чашечку мате и съесть еще одно пирожное от «Одиночества больше нет!». Вкратце эта повесть звучала так: у госпожи Тогава есть дети – дочь и сын. Сын живет отдельно, но неподалеку, и госпожа Тогава делает за него всю работу по дому. Его слова благодарности – «спасибо, мам», – которые он произносит раз в неделю, придают ее жизни смысл. Ее муж, пять лет назад ушедший на пенсию, никогда и ни за что не благодарил ее, а когда госпожа Тогава звонила дочери, та принималась читать ей нотации, запрещала жаловаться на то, что господин Тогава не носит тяжелые сумки с продуктами, пока не попросишь, и так далее. Госпожа Тогава признавала, что и впрямь часто жаловалась, но утверждала, что звонит дочери каждые три дня только потому, что беспокоится за нее. Несмотря на достижение подобающего возраста, ее дочь так и не вышла замуж и была вся в работе. Госпожа Тогава объясняла ей, что женщина становится настоящей лишь когда у нее появляются дети, говорила, что хочет внуков и вместе с дочерью ходить по магазинам за детскими вещичками, на что дочь холодно советовала ей просить внуков у сына. А об этом и речи быть не может, считала госпожа Тогава. Ее сын еще не успел оправиться после болезни, прилагал все старания, чтобы вновь влиться в общество, да еще вдобавок она по-прежнему восхищалась им, а он составлял ей компанию. Положа руку на сердце, она совсем не хотела, чтобы он женился. И потом, дочь уже так долго работает! Не пора ли остановиться? Но, по-видимому, когда госпожа Тогава заявила об этом, ее дочь словно с цепи сорвалась и теперь отказывается отвечать на звонки матери.
– Понять не могу, в чем дело, – сокрушалась госпожа Тогава. – Это же просто телефонный звонок. Подумать только, я ведь так старалась как следует воспитать ее! – С этими словами она принялась всхлипывать.
– Какая черствость с ее стороны, – заметила госпожа Кохаси тоном, указывающим, что услышанное не вызвало у нее никаких мыслей или эмоций.
Я кивала, издавала уместные возгласы и чувствовала себя так, будто мозг медленно истекает гноем.
– Почему бы вам не пожаловаться на мужа своему сыну и не попытаться устроить его брак? – спросила я, не особенно задумываясь. – В смысле, почему бы вам не поменять отношение к детям?
От этих слов нижняя часть лица госпожи Тогава вдруг странно обмякла, ее глаза широко раскрылись, в них отразилось полное изумление. Я замотала головой, выставила руки ладонями вперед, повторяя:
– Ой, простите, забудьте, что я наговорила!
Видимо, встречи «Одиночества больше нет!» стали настоящей отдушиной для госпожи Тогава, которая сетовала, что до тех пор «не видела смысла жить дальше».
– Когда доживаешь до моих лет, никто тебя толком не слушает. А люди, которые ходят на те встречи, все в таком же положении, как и я, или даже хуже, и от этого мне становится легче.
Я старательно кивала в надежде, что если мне удастся жестами изобразить доброжелательность к этой женщине, то я и мысленно сумею проникнуться ее заботами.
– Но я-то всегда вас слушаю, как же иначе, – возразила госпожа Кохаси, резкостью тона четко обозначая зияющую пропасть между «слушаю» и «в самом деле понимаю». Однако госпожа Тогава не заметила даже этого, только сказала:
– В последнее время вас на встречах не бывает, я уж по вам соскучилась.
Я со всей отчетливостью поняла, что передо мной два человека, которые бездумно впитали идею, согласно которой разговор с кем-либо лицом к лицу автоматически подразумевает отсутствие психологической дистанции между собеседниками. От этой мысли я не на шутку разволновалась. Да что же это такое? Неужели точно таких же взглядов придерживается все их поколение? Но разве это возможно?
Вероятно, удовлетворенная тем, что поделилась своими бедами и со мной, госпожа Тогава пообещала госпоже Кохаси заглянуть к ней около пяти, выяснить, нет ли у нее желания пройтись по магазинам, затем перешла через улицу и скрылась за дверью своего дома.
– Вот видите! – Госпожа Кохаси сложила руки на груди и выражение ее лица стало обиженным, но лишь самую малость. – Такую волынку она и разводит на каждой встрече.
– В таком случае почему бы вам не заменить этот плакат на один из наших? – спросила я, понятия не имея, какая связь между двумя темами оправдывает мои слова «в таком случае». – Мы не проводим никаких встреч, но если вы повесите вместо плаката «Одиночества больше нет!» один из наших, будем рады предложить вам что-нибудь вкусное в знак благодарности.
– А-а, вот как! – При упоминании «чего-нибудь вкусного» глаза госпожи Кохаси живо заблестели.
– Мы подумываем о внедрении системы, согласно которой каждый раз, когда вам удастся убедить кого-нибудь из своих друзей вместо их плакатов повесить плакаты господина Монага, мы будем выдавать вам очередную партию. – Эти слова вылетели у меня сами собой. Я понимала, что если скажу «коробка» или «дюжина», то буду вынуждена и впредь предоставлять «что-нибудь вкусное» в определенном количестве, поэтому остановила выбор на менее однозначной «партии». – Какого вы об этом мнения? Вместо того чтобы просить вас привести госпожу Омаэ на встречу, мы просим только о замене плаката.
– Да, замечательно, – согласилась госпожа Кохаси точно тем же тоном, каким общалась с госпожой Тогава, потом добавила: – Конечно, смотря о каком угощении идет речь.
Мощный удар чистого прагматизма госпожи Кохаси пришелся мне прямо в челюсть. Мысленно простонав «ох и сильный же противник», я вымученно улыбнулась и вместо того, чтобы продолжать настаивать, направилась к следующему дому.
Вернувшись в офис к назначенному часу, я рассказала господину Монага об этом случае, он поскреб в своей густой шевелюре и заметил:
