Сын - Майер Филипп (читать книги онлайн полностью TXT) 📗

Я опять промолчал. Финеас унаследовал от отца удивительную способность любую похвалу обращать в снисходительное одобрение. Потом все же поинтересовался:

– А что там с Пулом? Я все пытаюсь прикинуть, не выйдут ли нам боком все эти махинации с землей.

– Неуплата налогов.

– Объясни.

– Неуплата налогов, – повторил он. – Возможно, судье не терпится как можно скорее смыться из Округа Уэбб; мы подыскиваем ему место в Верховном суде Техаса. Но вся информация осталась. Гарсия задолжали кучу налогов, и если этого не было в учетных записях раньше, то теперь уже есть, и ничего не поделаешь

Прочие события в окрестностях:

18 октября, неподалеку от Ольмито шестьдесят инсургентов напали на поезд (пятеро убитых).

21 октября, армейское подразделение в Охо-де-Агуа атаковано семьюдесятью пятью инсургентами (трое убитых, восемь раненых).

24 октября, второе нападение на железнодорожный мост на станции Тенди.

30 октября, губернатор Фергюсон отказался увеличить численность рейнджеров. Причина? Они обходятся слишком дорого. Об увеличении налогов не может быть и речи.

Впрочем, возможно и к лучшему – на место каждого убитого инсургента встает сотня новых. Теханос ничего не имеют против армии, но рейнджеров ненавидят.

15 ноября 1915 года

Теперь мы владеем землями Гарсия на законных основаниях, как и рассчитывал отец, – прямо благородные короли, благодетели. Педро был прижимист, а мы наняли половину населения города. Каждый желающий теперь запросто может получить работу: расчищать пастбища, рыть ирригационные канавы, перегонять скот – стада лонгхорнов, неправедно нажитые за двадцать лет. Двоих поддели на рога, а Бенито Сото скончался от теплового удара, но что ни день у ворот собирается толпа жаждущих поработать. Несмотря на предупреждения шерифа, я позволил нескольким мексиканцам вооружиться. За работу на гринго sediciosos [73] запросто могут пристрелить.

Непостижимо, как после всего случившегося мы остаемся безупречно чисты в общественном мнении. Гнетет тоска и уныние. Как будто правда известна мне одному.

Настроение надо менять. Рекордное количество дождей – уже двадцать один дюйм осадков. Чем быстрее мы расчистим земли, тем больше вырастет травы. Над городом стелется дым от горящего кустарника, и это приятный мирный дым. Зола станет удобрением, а грамова трава и бородач лучше прорастают после прогревания.

В городе кое-кто (из белых) горюет, что земли Гарсия больше никому не предложили. Главным подстрекателем выступает вдова Билла Холлиса. Никаких реальных оснований у нее нет – она не смогла бы купить и четверти участка, не то что две сотни, – но все равно ситуация кажется ей несправедливой. Датч Холлис, брат Билла, так и не протрезвел со дня похорон.

Надо предложить Полковнику заплатить Марджори Холлис хорошую цену за ее дом, и пусть убирается из города. И стоит поискать работу для Датча Холлиса где-нибудь в отдаленном округе. Ему все равно тяжко оставаться в городе: наш огромный белый дом на холме, могила брата…

Я привык решать проблемы таким образом. Но Полковнику плевать, кто его невзлюбил.

1 января 1916 года

Салли переехала в Даллас к отцу и сестрам, забрала с собой Гленна и Чарли.

После их отъезда я навестил могилы Пита-Младшего, матери и Эверетта. Посеял рожь, пускай зеленеет. Большую часть зерен все равно птицы склюют. Не знаю, хорошо ли, что кладбище так близко от дома.

Днем поехал в каса майор. Могила Гарсия уже просела. Три часа таскал землю, подсыпая холмик; вернулся домой уже в темноте.

Бандитские налеты между тем продолжаются: в Биг-Бенде разорили три ранчо. Двенадцатая кавалерийская бригада после нескольких месяцев тяжелых боев и потерь перешла границу и сожгла два мексиканских города.

4 января 1916 года

Вернулась Салли с мальчиками. Обвинила меня, что я больше беспокоюсь о Гарсия, чем о собственном сыне. Спрашивала, зачем так часто езжу туда.

– Потому что больше никто не желает этим заниматься.

– Эти грязные латиносы стреляли в Гленна, – возмущалась она. – Подумай об этом.

– Ну да, а мы убили их всех. Девятнадцать человек, ни одного из которых и близко там не было, когда стреляли в Гленна.

– Нечего нас равнять.

– Ты права, у нас и семья поменьше будет, верно?

– Кажется, я начинаю тебя ненавидеть. Но тебе, похоже, это безразлично.

– Ты ненавидишь меня, потому что у меня есть представления о морали.

Она онемела от возмущения. А я пошел в кабинет, подбросил дров в камин и постелил себе на диване.

Мы спим порознь уже три месяца, но только сейчас я задумался, как вообще мог испытывать к ней какие-то чувства. Она по-прежнему хороша собой, в каком-то смысле обаятельна. Но если она когда-либо беспокоилась о ком-то, кроме себя, мне об этом ничего не известно.

Девятнадцать

Илай / Тиэтети

1850 год

С наступлением лета мы узнали, что пенатека, самое большое и богатое из племен команчей, исчезло с лица земли. За эпидемией оспы последовала холера – причиной стали золотоискатели, испражнявшиеся прямо в реки, – а суровая зима прикончила последних выживших. Когда запели первые жаворонки, команчей пенатека – за исключением нескольких сотен – больше не осталось на свете.

Мы перенесли лагерь к северу, в тогдашний Нью-Мексико, подальше от больных индейцев и разносящих заразу бледнолицых, упорно тянувшихся в Калифорнию вдоль русла Канейдиан. Теперь мы находились на землях Поедателей Собак, и я надеялся, что где-нибудь встречу Урвата и сумею поквитаться с ним, но Поедатели Собак ушли еще дальше на север, на земли шошонов.

Несмотря на истребление десяти тысяч команчей, никогда еще на равнинах не было так многолюдно. Племена, снявшиеся со своих мест, – от восточных чикасавов и делаваров до местных вичитас и осаджей – расселялись на наших охотничьих землях. Бизонов почти не осталось, мяса и шкур от весенней охоты было недостаточно, чтобы прожить весь год. Тошавей со старейшинами решили собрать все наши силы для крупнейшего набега в истории племени – почти через все поселения Техаса до самой Мексики и дальше на ее территорию. Для грандиозного похода на такое большое расстояние воинам требовалась помощь подростков и даже женщин – ставить и охранять лагерь. И вот в июле триста человек, среди которых были Тошавей, Неекару и Эскуте, двинулись в путь. Возвращения их ждали не раньше декабря.

Меня оставили в главной ранчерии [74], где все заботы по пропитанию и защите пришлось взять на себя мальчишкам и подросткам, поскольку мужчины ушли, а бизонья охота не задалась. Дела шли все хуже. Селение опустело, не было семьи, которая не отправила бы в поход воина, а то и двоих, и в сердцах поселилось уныние. Одна радость: торговля пленниками шла неплохо, правительство готово было выкупать любого бледнолицего за три сотни долларов, а то и больше. Мы купили у Поедателей Собак нескольких бледнолицых и перепродали в Нью-Мексико, а уж там их продали дальше, в новые американские форты.

Жуткая Лентяйка больше не приходила в мое типи, но зато стали появляться другие девушки; их нотсакапу, любовники, отправились воевать, а я, как известно, был не слишком общительным и попусту не болтал с другими юными текенивапу [75]. Герой там или нет, я все равно оставался пленником, и другим мужчинам не о чем со мной разговаривать.

Женщины подкарауливали меня, когда я шел с охоты или ложился вздремнуть, чтобы посплетничать о том, что другим знать не полагалось. Кто спит с мужем ее подружки или с параибо [76]. Кто намерен переметнуться к Поедателям Собак или вообще создать собственное племя. Кто собирается сбежать со своей нотсакапу, потому что у отца нет денег на выкуп. Кому надоело быть третьей женой старого жирного зануды – который, кстати, наврал про свои воен ные подвиги, – и вот если подхватила писипу [77] от женатого мужчины, он должен заплатить за лечение?