Мисо-суп - Мураками Рю (читаем бесплатно книги полностью .TXT) 📗
Город внизу был похож на свой собственный макет — я видел каждую улочку, видел домики, сбегавшие с пологих склонов холма, видел тесные торговые ряды и шпили церквей. В центре — столпотворение высотных зданий, зелень Центрального парка, а на краю — промышленные постройки, за которыми начинался порт, с дымящимися трубами и спичечными коробками доков. С вершины холма я разглядел портовый кран, который уже один раз видел, когда мой брат водил меня гулять в порт. Отсюда кран казался детской игрушкой. А еще дальше, там, где кончался порт, было море. Свинцово-серое, затянутое дымкой, оно пахло солью, и этот запах доносился до меня с порывами ветра. Солнце зависло над горизонтом, почти касаясь воды, и я, глядя на этот неохватный пейзаж, испытал мощный прилив сил и одновременно острое чувство беспокойства и даже паники.
С одной стороны, мне казалось, что весь мир лежит у моих ног. А с другой стороны, я ощущал, что теперь существую отдельно от всего мира. Я отрезан от него. Помню, что я был настолько поражен, что даже сказал вслух: «Вот это да!» Это было какое-то божественное откровение.
Когда-то на вершине холма был угольный карьер, но на его месте уже успел образоваться небольшой пруд. В пруду плавали лебеди. Много, никак не меньше десятка. Наверное, они летели на зимовье в теплые края откуда-нибудь с Квебека. Я шел вдоль заросшего камышом берега, пока не увидел подходящего размера каменную глыбу. Усевшись на нее, я достал из кармана печенье, раскрошил его и принялся кидать крошки в воду. Я, правда, не был уверен, что лебеди едят печенье. Через несколько минут птицы заскользили по воде в мою сторону.
Всей стаей. Я знал, что если я встану со своего места и попытаюсь к ним подойти, то они уплывут. Я и сам был, как эти лебеди: если ко мне неожиданно, без предупреждения, подходил кто-то незнакомый, я сразу же пускался в бегство, потому что незнакомец — это враг. Один из лебедей, совсем юный, почти птенец, по неосторожности подплыл ко мне очень близко. Его изящно вылепленное тело было окрашено заходящим солнцем в оранжевые тона. Сердце мое бешено заколотилось, мне казалось, что оно вот-вот выскочит у меня через рот, или глаза, или уши. Я застыл и твердил про себя: «Еще рано, еще рано».
Птица проплыла мимо камышей и оказалась почти у моих ног. Я подумал, что если сейчас протяну руку, то смогу дотянуться до ее тонкой шеи. Но я продолжал сидеть неподвижно и даже перестал крошить печенье в пруд. Лебедь подплыл еще ближе. Стараясь не спугнуть птицу, я медленно достал из кармана нож, вынул его из чехла. Это был настоящий, тяжелый нож с остро отточенным лезвием, и я подумал, что с его помощью у меня все получится именно так, как надо. И что в конце концов я почувствую свое единство с этим миром, распластавшимся у моих ног.
Лебедь был на расстоянии всего нескольких сантиметров от камня, на котором я сидел. Я медленно поднял нож на плечо, как топор, и молниеносным движением со всей силы обрушил его на шею неосторожной птицы. Оказалось, что в лебединой шее есть кость. Раздался сухой треск, как будто сломалась ветка, и из раны потекла кровь. У этой крови был другой вкус, не такой, как у маминой. Она была чуть сладковатой, и я подумал, что, наверное, это из-за печенья.
В тот день я выпил очень много крови. Но никто никогда так и не узнал, что я убил лебедя на вершине холма. Заброшенная шахта считалась дурным местом, там не раз совершались разные преступления, поэтому люди предпочитали туда не ходить… — Фрэнк замолчал, опустил голову и закрыл лицо ладонями. Мне показалось, что он плачет, но он не плакал.
— У меня просто глаза устали, — тихо ответил он на мой безмолвный вопрос. — Я уже давно не спал. А если долго не спать, то глаза начинают болеть. Все остальное не болит, а глаза немного того, не выдерживают. Невыносимая боль.
— А сколько ты не спал? — спросил я.
— Сто двадцать часов или около того, — сказал Фрэнк.
Сто двадцать часов — это пятеро суток. Может, он на стимуляторах сидит? У меня куча знакомых, подсевших на стимуляторы, и даже Джун мне рассказывала о каких-то своих одноклассницах, которые крепко на этой гадости сидят. Если сделать сразу несколько заходов, один за другим, то так вставит, что несколько суток запросто можно не спать.
— Ты — торчок, что ли? — поинтересовался я. Но Фрэнк отрицательно покачал головой.
— После того как я убил двух человек — это произошло в том же городке, где я зарезал лебедя и выпил его кровь, — меня по рекомендации полицейских, которые вели допрос, отправили в психушку. Если не ошибаюсь, это была военная больница. С тех самых пор как я побывал на вершине холма, чувство, что весь мир лежит у моих ног, но при этом я полностью от него отрезан, так меня и не покидало.
Короче, в этой больнице меня под завязку накачали лекарствами. Там было принято подмешивать лекарство в еду, а если я отказывался есть, то специальной палочкой с силиконовым шариком на конце еду насильно проталкивали мне в горло. Вообще-то эта палочка была предназначена для людей, которые не могли сами глотать — людей с раком горла и тому подобное. В общем, в конце концов меня посадили на жидкую диету и кормили как на убой, ну и лекарства, я думаю, тоже имели побочный эффект, так что очень скоро я безобразно растолстел, стал бледным как мертвец и вообще даже не верил, что я — это я. Я ощущал себя тряпичной куклой, набитой не то опилками, не то какой-то синтетической дрянью. Этакий ватный человек. И ощущение, что я — это вовсе не я, не покидало меня потом в течение многих лет.
Наверное, потому что это действительно был вовсе не я. Впрочем, все эти самокопания: я — не я, по большому счету абсолютно бессмысленны. Копайся в себе сколько хочешь, режь себя на куски: единственное, что ты найдешь, — это плоть, кровь и кучку костей.
Год я провел в больнице, после чего меня выпустили. Я стал таким ужасно толстым, что тело меня не слушалось. Наша семья переехала в другое место-в маленький городишко в штате Вирджиния. Ни отец, ни братья со мной не разговаривали. И только через десять лет, когда я уже был совершеннолетним и сидел в тюрьме, мой старший брат пришел как-то меня навестить и сказал мне одну замечательную вещь. Он сказал, что они не хотели со мной говорить не потому, что я убийца, а потому, что я был безобразно толстым и от этого казался им кем-то абсолютно чужим. «Мы не знали, как себя вести в твоем присутствии, о чем с тобой говорить» — так сказал мне мой старший брат.
А совсем не спать, но при этом сохранять ясность мысли я научился уже после того, как меня в четвертый раз отправили в психушку и удалили часть головного мозга. Слышал когда-нибудь про лоботомию? Это такая операция, которая заключается в том, что врач сверлит пациенту дырку в черепе, засовывает туда специальный инструмент типа топорика для льда и водит этим топориком в разные стороны для того, чтобы расщепить нервные волокна в белом веществе. Короче, меня отправили на эту операцию. После нее я должен был стать совсем смирным. В Америке врачи развлекаются с мозгами своих пациентов кто во что горазд, именно поэтому у нас такая сильная школа нейрохирургии.
К тому времени, когда мне вырезали кусок мозга, мне исполнилось пятнадцать и я уже вовсю увлекался всякой чернухой. Меня все время переводили из больницы в детскую колонию, а оттуда снова в больницу и так без конца. А в этих местах известно какие люди сидят, вот я и научился разным полезным штукам типа того, как перерезать человеку горло, чтобы кровь не хлестала, или в каком именно месте нужно воткнуть нож в ахиллесово сухожилие, так чтоб хлопнуло. Ну и кроме того, я научился гипнотизировать людей. Я даже удивился, до чего это оказалось несложным делом…
Знаешь, я вовсе не хочу, чтобы ты думал, будто я убиваю ради самого факта убийства. Это вовсе не так. В тот самый момент, когда все происходит, я, как правило, задумываюсь о том, что, наверное, в мире есть немало других вещей, которыми я мог бы заняться. И тогда у меня возникает чувство, что я стою на пороге важного открытия, что я вот-вот пойму, как жить дальше.
