Возвращение принцессы - Мареева Марина Евгеньевна (книга регистрации txt, fb2) 📗
— Мама, я прошу тебя, не при ребенке, — шептала Нина, запихивая в рюкзак Вовкину пижаму. — И шизоид, между прочим, сам тебе эту квартиру купил. Крылатское, воздух, две комнаты, окна во двор, все, как ты хотела.
Мать мелко кивала, трясущимися руками открывая склянку с валериановыми каплями. Да, соглашалась она, Крылатское, воздух, хорошо продадите, не прогадаете, и травиться я здесь не буду, чтобы покупателей не отпугивать, я пойду завтра на Курский вокзал и лягу на рельсы, под электричку. Деньги на похороны отложены, в правом нижнем ящике стола, так что тратиться вам не придется, не бойся!
— Мама, ты меня прости, но боюсь, их не хватит. — Нина истерически, негромко смеялась, открывая входную дверь и выталкивая Вовку на лестничную клетку. — Они обесценились, мама. Кризис. Ты не торопись под электричку, пожалуйста, мне только этого сейчас не хватало! Муж — в реанимации, мать — в гробу, денег нет, менты вот-вот нагрянут…
— Какие менты? — насторожилась мать, мгновенно успокаиваясь. — Зачем?
Нина только поморщилась, кляня себя за досадный промах. Бросила на ходу:
— Все, успокойся, никто твою квартиру продавать не будет.
Лифт, двор, маршрутное такси.
— Ма, а где наша машина?.. А Владик почему не приехал? — вопрошал Вовка, елозя на жестком сиденье маршрутки.
— Вова, машины больше нет. Забудь.
Вовка скис, скорчил недовольную рожицу, отвернулся к пыльному окну. Машины больше нет. Все, что от нее осталось, сгреб на широкую свою ладонь, увез невесть куда, в преисподнюю для средств наземного транспорта, эвакуатор с надписью «Ангел» на дверце. Они там тоже шутить научились по-черному…
Вход в метро. Вовка пугливо замер у турникета, не зная, куда опустить пластмассовый жетон. Как дети быстро забывают! Как охотно привыкают они к правилам новой жизни, где нет ни метро, ни автобусной давки, а только авто к подъезду, дверцы распахнуты и улыбчивый Владик заботливо пристегивает Вовку ремнями безопасности…
И Левки нет в Москве, как назло. Он ни о чем не знает. Нина позвонила ему сразу же после того жуткого ночного разговора с незнакомцем вымогателем, и Левкина жена, тоже плача, сказала ей: «Нина, он в Минске. Срочно вылетел. Надолго. У него вся надежда была на Минск, на новых партнеров, а теперь, похоже, труба. Им невыгодно. Кризис».
Левки нет. Посоветоваться не с кем. Как вышло, что Нина совсем одна? Вот так и вышло.
Она тащила сына наверх по эскалатору. Скорее домой, запереть Вовку и — на рынок Дима попросил меда. Липового меда, светлого, густого, душистого, вдруг ему захотелось меда. Слава богу, аппетит возвращается, возвращаются нормальные человеческие желания, а то сутки лежал лицом к стене — медсестра рассказала Нине, не зря ей Нина пятьдесят долларов сунула и флакончик духов.
Теперь бегом по бульвару. Три часа дня. Успеет и на рынок, и в больницу. К Димке еще не пускают. Она ему каждый день писала записки, старалась, чтобы веселые. Неделю он молчал, вчера наконец: «Привези меда».
Тридцать тысяч долларов… Ничего, что-нибудь придумаем.
Вовка закапризничал, выдернул руку. Устал, бедный.
Вот и подъезд.
Что-нибудь придумаем, главное — Димка жив, все живы. Она сказала этому кошмарному типу в микроавтобусе тогда, ночью: «Дайте мне три дня. Я решу, как быть. Три дня. Только мужу, умоляю, ни слова! У нас все решаю я. Слышите?»
Нина нажала на кнопку одного из лифтов.
Вовка стоял радом. Она поправила лямку детского рюкзачка, полусползшую с узкого Вовкиного плеча. Двери лифта открылись.
Нина коротко, хрипло охнула. Кто-то — кто? откуда он взялся? — кто-то невысокий, широкоплечий, втолкнул Вовку в кабину, двери тут же закрылись, и лифт взмыл вверх.
Куда? Где остановится?
Нина завыла в голос, метнулась к окошку консьержки — никого. Она принялась судорожно давить на обе кнопки, замолотила кулаками в сомкнутые створки дверей.
— Помогите! — крикнула она. Кому? День, ни души…
Дверцы соседнего лифта наконец раскрылись. Нина вытолкнула оттуда девчонку лет двенадцати, нажала на кнопку своего, десятого, этажа.
Лифт пополз наверх — медленно, как медленно, это невыносимо! На каком этаже они вышли? Кто это? Что это?! Надо было бежать по лестнице! Господи Боже, Вовочка, сын, помогите же кто-нибудь, пронеси, Господи!
Десятый.
Плохо понимая, что делает, ведомая не разумом — инстинктом, Нина ринулась в узкий коридор, соединяющий четыре квартиры. Попыталась открыть на бегу сумочку — пальцы не слушались, соскальзывали.
Она подбежала к своей квартире, и дверь распахнулась прежде, чем Нина успела поднять руку. Какой-то человек, вцепившись в ее локоть, втащил Нину в прихожую, бормоча:
— Тих-тих-тих… Тихо! — Продолжая сжимать Нинин локоть, он захлопнул дверь и пробубнил почти весело: — Чего шумим, мадам? Пацана напугаешь.
Нина вырвалась из его лап, ринулась в гостиную, не глядя под ноги, едва не упав, налетела на перевернутую софу, больно ударилась бедром об острый край резной спинки. На полу валялись книги, шмотье, раскрытые шкатулки — Димка, дурень, обожал Палех…
Вовка! Вовка… Он был в спальне, сидел в Димином кресле возле окна и затравленно смотрел на мать.
Рядом с креслом стоял громила лет тридцати, говорил по мобильному, носком ботинка брезгливо потроша содержимое разбросанных по ковру ящиков из туалетного столика.
Нина метнулась к сыну — громила загородил ей дорогу, сунув мобильник в карман.
— Пусти! — Она попыталась обогнуть преграду. — Пусти! Вова!
— Сядь! — велел громила.
Он нажал ладонями ей на плечи, и Нина осела на край постели, устланной пестрым слоем тряпья, вместе с вешалками выдернутого из платяного шкафа.
В спальню вошел первый, тот, что называл ее «мадам». Был он белесый, приземистый, корявый. Он обменялся с напарником быстрыми взглядами, встал между Ниной и Вовкой.
— Вова! — Нина вскочила с постели.
— Не верещи, — приказал белесый. — Сядь, где сидела.
Нина попыталась обогнуть его справа — он толкнул ее обратно, на скомканное покрывало, заваленное шмотьем.
— Вова, они тебе что-нибудь сделали? — выкрикнула Нина.
Сын молчал, вжавшись в кресло.
— Деньги — в гжельской шкатулке, — сказала Нина, стараясь говорить спокойно и четко. Нужно дать понять Вовке, что ей не страшно. — Там восемь тысяч долларов. Все, что у нас есть.
— Да уж отыскали, — хмыкнул тот, что с мобильником, присев на широкий подоконник и положив лапу на спинку кресла, в котором съежился Вовка. — А еще двадцать пять?
Двадцать пять. Значит, это люди Михалыча. Михалычем велел называть себя ночной человек из микроавтобуса. Тот, что «выписал» Нине счет на тридцать тысяч баксов. Тот, у которого она попросила три дня на размышление. Значит, их с Вовкой не убьют. Если бы просто воры-домушники — ее бы сейчас… И Вовку…
Вовка молча смотрел на мать. Он казался совсем крохотным в огромном Димином кресле. Нина попыталась улыбнуться. Потом, стараясь говорить как можно тверже, спросила:
— Почему — двадцать пять? Двадцать две Восемь уже у вас. Всего мы должны вам тридцать.
— А мы что, задарма, что ль, твои лифчики перетряхивали? — хмыкнул белесый. — Три штуки — нам. По полторы на рыло. Все одно даром работаем. Даром, мадам.
— Я отдам. — Нина встала с постели, сделала несколько осторожных шагов к креслу. — Двадцать пять. Отдам. Хорошо.
— Когда? — Белесый встал на ее пути.
— Это большие деньги. — Нина взглянула ему прямо в глаза — светлые, почти бесцветные, ресницы будто мукой обсыпаны. — Мне нужно время. Занять мне не у кого. Никто сейчас не займет.
— Они ждать не будут! — отрубил белесый. — Никто сейчас ждать не будет. Неделя.
— Две. — Сказала, как отрезала. А где она их возьмет? Где она достанет двадцать пять за две недели? — Только мужу — ни слова. Это мое условие.
— Если сунешься к ментам… — подал голос громила с мобильником, опуская большую тяжелую лапу на Вовкину голову. — Сунешься к ментам…
— Убери руку! — крикнула Нина, не сдержавшись.
