Да. Нет. Не знаю - Булатова Татьяна (серия книг .TXT) 📗
– Везде блатные, – возмутилась дама в велюровой чалме, но на большее не решилась, почувствовав на себе взгляд горбуна.
– Георгий Константинович, – бросилась было за хозяином Глаша, но подняться следом не рискнула и обреченно осталась стоять внизу.
Одобеску в сопровождении омерзительного мужичонки вошел в квартиру.
– Туда иди, вон, – ткнул горбун посетителя в спину и зачем-то накинул на дверь цепочку.
«Господи, жуть какая», – напугался Георгий Константинович, но виду не подал и пошел в указанном направлении. В маленькой по размерам комнате, напоминающей вытянутый вверх цилиндр, за столом сидела та, которую все называли Манефой. За спиной у нее белела полукруглая стена, на которой висел старинный темный образ, из-под черных углов которого торчал высохший чертополох. Одобеску внимательно посмотрел на икону и безошибочно определил ее ценность.
– Не продается, – проскрипела Манефа и поманила гостя указательным пальцем. – Принес?
– Фотографию? – волнуясь, переспросил Георгий Константинович и полез во внутренний карман пальто.
– Карточку, – по-своему подсказала женщина и прикрыла глаза.
Одобеску достал портмоне и вынул из него фотографию Наташи, любовно разгладив загнутый край.
– Что за люди, – выдохнула Манефа и протянула руку. – Чего только рядом с деньгами не кладут. И иконки, и молитвы, и карточки детские. А ведь нельзя. Деньги – грязь.
– Я не знал, – попятился от ясновидящей Георгий Константинович и оглянулся на дверь.
– Сядь, – приказала ему женщина и положила на запечатленное на фотографии лицо Наташи свою узкую ладонь. Пока она, закрыв глаза, раскачивалась на стуле, Одобеску успел ее внимательно разглядеть.
Внешность Манефы не производила отталкивающего впечатления: ясновидящая была худощава и миловидна. «Удивительно правильные черты лица», – отметил про себя Георгий Константинович и уставился на Манефу, ему даже показалось, что он ее где-то видел. «На какой-нибудь картине», – предположил барон Одобеску и сосредоточился. «Петроградская мадонна! – осенило его. – Петрова-Водкина. Один в один».
Отнестись к сидящей перед ним просто как к женщине мешал уродливо повязанный черный платок и горящая перед ней церковная восковая свечка, огонек которой горел неровно, с треском и копотью. Складывалось впечатление, что вот-вот – и он погаснет.
– Не погаснет, – снова скрипнула ясновидящая, не открывая глаз.
Одобеску почувствовал себя пойманным с поличным и смущенно кашлянул.
– А чего ж тетеньку свою внизу оставил, с собой не взял? – Манефа открыла глаза и строго посмотрела на Георгия Константиновича. – Вон она к твоему плечу клонится.
Одобеску в растерянности посмотрел на свое плечо и поежился.
– Чего елозишь? Всю жизнь возле тебя. Все равно, что веревкой привязана. Так до конца и будет.
– До какого конца? – обмер Георгий Константинович. – Моего?
– Моего – не моего! Зачем это тебе? За другим же пришел? Вот? – Манефа ткнула длинным указательным пальцем в Наташино изображение и попала прямо в лоб. Ноготь ударился о плотную бумагу, послышался сухой щелчок.
Одобеску в волнении привстал со стула и склонился над фотографией внучки.
– Пустая, – медленно проговорила Манефа.
– Что значит: пустая? – напугался Георгий Константинович.
– Вся пустая. Ни мужа, ни детей.
– Ну, так она же еще молодая, вот пока и нет.
– Не будет, тебе говорю. Ни порчи нет, ни сглаза нет. И женской доли нет. Судьба такая.
– Как же? – прошептал сгорбившийся Одобеску, и голос его дрогнул. – Совсем ничего хорошего?
– Много хорошего, – бесстрастно сказала Манефа. – Хозяйкой будет. Много детей рядом с ней будет. Но все чужие. И жить будет долго. Как ты. Нет, больше. А у ней, – ясновидящая снова постучала ногтем по Наташиному лицу. – Все в голове. Все-все. Внутри пусто-пусто, а в голове… – Манефа словно поперхнулась и замолчала. Георгий Константинович протянул руку за фотографией, ясновидящая снова накрыла Наташино лицо ладонью и, закрыв глаза, прошептала: – Нету беды. Счастья нету, но и беды нету. Оставь карточку-то, почитаю. Хуже не будет.
Поняв, что больше он ничего внятного не услышит, Одобеску снова достал бумажник и, заикаясь, произнес:
– Сколько я должен? Мне не сказали.
– Ему вон отдай, – устало выдохнула Манефа и показала глазами на дверь.
Георгий Константинович обернулся и вздрогнул: у него за спиной стоял горбун и шевелил губами. «Откуда он взялся?» – подумал Одобеску и тут же получил ответ:
– Ты чего ж, Тимофей, людей-то пугаешь? Как гриб из-под земли выскакиваешь! – пожурила помощника ясновидящая и тут же приказала: – Давай, следующего зови. Все равно зря стоит: нету уж никого.
От сказанного у Георгия Константиновича по спине поползли мурашки, и он поймал себя на мысли, что все происходящее попахивает какой-то чертовщиной.
– А ты не суди, – прикрикнула на него Манефа. – Божье дело! Мне отец Игнатий благословение давал. Не просто так.
Измученный и расстроенный, Одобеску вытащил из портмоне все его содержимое и протянул горбуну. Тот, как ни в чем не бывало, послюнявив палец, пересчитал купюры и выдал Георгию Константиновичу пять рублей.
– На птичку, – непонятно произнес мужичонка и распахнул перед носом потерявшегося барона дверь: – Тама выход.
Одобеску безошибочно нашел входную дверь и, выйдя на площадку, почувствовал, как предательски подрагивают колени. Георгий Константинович, ухватившись за перила, начал спускаться, все время думая о том, как бы не упасть. Преодолев пролет между вторым и первым этажами, он интуитивно нащупал взглядом Глашино лицо и пошел прямо на него, как слепой на голос.
Увидев, что с хозяином творится неладное, Глаша бросилась ему навстречу.
– Все? – только и вымолвила она, заглядывая Одобеску в глаза.
– Все, – одними губами ответил тот и, шатаясь, направился к выходу.
Выйдя на улицу, Георгий Константинович понял, что не дойдет до остановки. В этот момент к страшному дому на Госпитальной улице подкатило такси, из которого выпорхнула молодая женщина и безошибочно направилась к тому же подъезду.
– Такси! – Одобеску мысленно поблагодарил провидение и по-молодецки свистнул.
Машина тут же подъехала, из окна высунулся веселый водитель и с пониманием поинтересовался:
– Ну чего, отец? Совсем ноги не держат? Садись давай. Птицей долетим! Куда едем?
Услышав про птицу, Георгий Константинович лишился дара речи и беспомощно посмотрел на свою спутницу:
– Спиридоньевский переулок, дом девять, – назвала Глаша адрес и помогла хозяину усесться в такси. Машина тронулась с места под щелканье счетчика, на который пассажир Одобеску даже внимания не обратил. Добравшись до места, он просто вынул из кармана пальто возвращенные ему горбуном «на птичку» пять рублей и протянул их водителю.
– Так это… – протянул парень.
– Сдачи не надо, – отвернулся Георгий Константинович и с трудом вылез из автомобиля.
Поездка к Манефе примирила барона Одобеску с несправедливой действительностью. Из жалости он даже хотел переписать завещание, таким образом пытаясь компенсировать ту пустоту, которая была отмечена ясновидящей. Но потом раздумал и оставил все, как есть.
– От судьбы не уйдешь, – тяжело вздыхала Глаша и, как обычно, следила за хозяином преданными глазами.
– От судьбы не уйдешь, – повторил ее слова Одобеску и позвонил родителям Наташи. – Надо отделять девочку. Пора. Тридцать лет – не шутка. У тебя в ее возрасте уже три девчонки по дому бегали.
– Предлагали, – признался Михаил Кондратьевич, на самом деле внутренне противящийся Наташиному отделению, – не хочет. Говорит, дома спокойнее.
– Еще бы не спокойнее, – моментально ввязалась в бой Аурика Георгиевна и встряхнула головой, пытаясь отбросить с лица непослушную прядь волос, совсем чуть-чуть тронутых сединой. – На всем готовом. Вполне можно позволить собой заниматься. Места много, живи – не хочу.
– А тебе жалко? – не выдержал Михаил Кондратьевич, мучительно переживавший тот факт, что две дочери – Аля и Ирина – покинули родовое гнездо, наладив свою личную жизнь, и, кажется, в отличие от старшей сестры, вполне удачно.
