Я исповедуюсь - Кабре Жауме (книги .TXT) 📗
– И как же себя чувствует музыкант, пишущий прозу? – спросила Ксения, кладя на круглый столик крошечный диктофон.
Он смотрел на нее, но не видел, думая о быстром поцелуе прошлой ночью, так близко к губам.
– Не знаю. Все приходит само собой, неожиданно.
Это была большая ложь. Все происходило медленно и мучительно, подчиняясь капризу вдохновения. Хочется, чтобы все было быстро и сразу, но вот уже тридцать лет Бернат пишет, а Адриа тридцать лет говорит ему, что пишет он скучно, серо, предсказуемо, ни о чем. Нет, в самом деле это совершенно несущественные тексты, понимаешь? А если не хочешь меня понимать, то и черт с тобой.
– И это все? – спросила Ксения, немного задетая. – Все приходит постепенно, естественно, само собой? И точка? Мне выключать диктофон?
– Прости?
– Где ты витаешь?
– Я здесь, с тобой.
– Нет.
– Хорошо. Это постконцертная травма.
– То есть?
– Мне уже за шестьдесят, я скрипач-профессионал. Я знаю, что у меня хорошо получается, но играть в оркестре – значит быть пустым местом. Вот почему я хотел бы быть писателем.
– Ты уже писатель.
– Не такой, каким хотел бы быть.
– Ты пишешь какую-нибудь новую вещь?
– Нет.
– Нет?
– Нет.
– А что?
– Да так, ничего.
– Что ты хочешь сказать этим «не такой, каким хотел бы быть»?
– Что хотел бы, чтобы меня любили.
– Но с твоей скрипкой…
– Нас пятьдесят музыкантов на сцене. Я – не солист.
– Но у тебя бывают и камерные концерты.
– Иногда.
– Почему ты не стал солистом?
– Не все, кто хочет, могут ими стать. У меня не хватило ни дарования, ни сил, чтобы пробиться в солисты. А писатель – всегда солист.
– Значит, дело в твоем эго?
Бернат Пленса взял со стола диктофон, повертел в руках и, найдя кнопку, выключил его. Потом положил обратно на столешницу: я – полная посредственность.
– Не верь идиотам, которые…
– Эти идиоты любезно напоминают мне об этом через прессу.
– Критики – сам знаешь кто…
– Кто?
– Педики.
– Я серьезно говорю.
– Теперь я понимаю, отчего ты психуешь по любому поводу.
– О, ты переходишь в наступление?
– Ты – перфекционист. А если ты не лучше всех, то впадаешь в уныние. Или требуешь от окружающих, чтобы они были совершенными.
– Тебя Текла наняла?
– Текла – запретная тема.
– Что с тобой сегодня?
– Хочу посмотреть на твою реакцию, – ответила Ксения. – Чтобы ты ответил на вопрос.
– Какой вопрос?
Бернат наблюдал, как Ксения вновь включает диктофон и аккуратно кладет на стол.
– Так как себя ощущает музыкант, который занимается литературой? – повторила она.
– Не знаю. Все приходит потихоньку. Но неизбежно.
– Это ты уже говорил.
Да, потому что все действительно происходит в час по чайной ложке. А желание писать – острое и мучительное. Бернат столько лет пишет, и столько лет Адриа говорит ему, что его писанина никому не интересна, она скучная, предсказуемая, пустая. На самом деле во всем виноват Адриа.
– Знаешь, сейчас я очень близка к тому, чтобы прервать не только интервью, но и вообще любые отношения с тобой. Мне не нравятся невыносимые типы. Это первое и последнее предупреждение!
Первый раз с момента их знакомства Бернат увидел в этих ясных глазах темную бурю.
– Не выношу, когда веду себя так. Извини меня.
– Мы можем работать?
– Давай. И спасибо за предупреждение.
– Первое и последнее.
Я тебя люблю. И хочу быть самым лучшим – лишь бы иметь возможность видеть твои прекрасные глаза еще несколько часов. Я тебя люблю, повторил он.
– Так как себя ощущает музыкант, который занимается литературой?
Я влюблен в твое упрямство.
– Он себя чувствует… Я себя чувствую… сразу в двух мирах. И мне сложно определить, к какому из них я принадлежу в большей степени.
– А для тебя это имеет значение?
– Не знаю… Дело в том…
В тот вечер они не вызывали такси. Но спустя два дня Бернат Пленса собрался с духом и отправился с визитом к своему другу. Катерина, уже одетая, чтобы уходить, открыла ему дверь и, не дав ему опомниться, прошептала: он не в духе!
– Что такое?
– Я спрятала от него вчерашние газеты.
– Почему?
– Потому что, если я не позабочусь, он способен читать по три раза одну и ту же газету.
– Вот как…
– Он такой трудяга! И мне жалко, когда он растрачивает время, читая одно и то же по нескольку раз, понятно?
– Конечно.
– О чем вы там шепчетесь?
Они повернулись. Адриа стоял на пороге кабинета и все видел.
Дзззззынннннь!
Катерина, ничего не ответив, пошла открывать дверь Пласиде, а Адриа провел Берната в кабинет. Женщины о чем-то поговорили вполголоса в прихожей, после чего Катерина громко сказала: до завтра, Адриа!
– Как дела? – спросил Адриа.
– Набираю твой текст, когда есть время. Медленно идет.
– Ты там все понимаешь?
– Уф… Мне очень нравится.
– Тогда почему – «уф»?
– Потому что почерк у тебя как у врача. Да еще и мелкий. Перечитываю по нескольку раз каждый абзац, чтобы не ошибиться.
– Вот черт! Мне так жаль…
– Нет, нет, нет. Я это делаю с большим удовольствием. Но к сожалению, не могу этим заниматься каждый день, понятное дело.
– Задал я тебе работку, да?
– Вовсе нет. Даже не думай.
– Добрый вечер, Адриа! – На пороге стояла и улыбалась молодая незнакомая женщина.
– Привет, добрый вечер!
– Кто это? – удивленно прошептал Бернат, когда женщина вышла.
– Она из этого, как там… Теперь меня не оставляют одного ни днем ни ночью.
– Вот как…
– Вот так вот, да. Не квартира, а бульвар Рамбла.
– Это хорошо, что тебе не приходится сидеть в одиночестве.
– Да. Счастье, что есть Лола Маленькая, она все организует.
– Катерина!..
– Что?
– Да так, ничего.
Они помолчали. Потом Бернат спросил его, что тот читает. Адриа огляделся вокруг, увидел томик на журнальном столике и сделал неопределенный жест, который Бернат не знал, как понимать. Он встал и взял книгу:
– О, поэзия?
– Что?
Бернат пролистал томик:
– Стихи читаешь, говорю.
– Я всегда любил стихи.
– Ты – да. А я – нет.
– Что с тебя взять!
Бернат рассмеялся, потому что невозможно обижаться на Адриа сейчас, когда он болен. Потом вернулся к разговору: к сожалению, я не могу быстрее управляться с твоей рукописью.
– Конечно.
– Хочешь, я отдам ее набирать профессионалу?
– Нет! – Сейчас к Адриа вернулась жизнь: глаза заблестели, голос окреп. – Ни в коем случае! Это можно доверить только близкому человеку. Я не хочу… Откуда я знаю… Это очень личное и… Я еще не решил, стоит ли это вообще издавать.
– Разве ты не собирался отдать это Баусе?
– Когда придет время, тогда и поговорим.
Они снова замолчали. В глубине квартиры были слышны звуки, видимо с кухни.
– Пласида, вот! Эту девушку зовут Пласида! – Адриа был доволен. – Видишь! Что бы там ни говорили, а у меня еще хорошая память!
– Кстати, – вспомнил Бернат, – там на оборотной стороне твоих мемуаров есть еще рукопись. Черными чернилами, помнишь? Тоже очень интересная.
