Побег куманики - Элтанг Лена (читаем книги онлайн без регистрации txt) 📗

Он посмотрел на табличку и вспомнил. Про свойства олеандра.

Это Фиона мне сказала, что он стучался.

Не для протокола.

А я ей тогда хотела сказать про Штуку, но не решилась, только погладила ее тихонько под свитером.

4 апреля

Фиона уехала вчера утром, я так и не успела с ней поговорить.

Я бы спросила ее:

• о том, что ей хотел сказать доктор Йорк, когда стучался к ней в номер

• читала ли она всю рукопись Иоанна, о которой мне рассказывал профессор Форж

• как вышло, что она не боялась рисковать, когда стала нелегально копать в Гипогеуме

• правда ли, что у Лева была мания преследования, или это сказки для полицейского заключения?

• любил ли О.Т. Форж свою подружку-адвоката и почему он на ней не женился

• почему они все мне врут?

• о том, что у нее с профессором Форжем

• о том, что у нее с ассистентом Густопом Земерожем

• о том, что у нее с белокурым русским, у которого странная кличка

• о том, как это все у нее так ловко получается и что для этого надо делать

5 апреля

Посмотрела записи Аккройда по поводу Зальцбурга.

— Как это понимать — академический талант? — спросила я Аккройда.

— Это когда не очень представляешь, что тебе делать, но зато наверняка знаешь — как, — ответил Аккройд.

31 марта

в границах столика [78]

а знаешь ли ты, что чахоточные с виду мальчики с белыми лунками и лиловыми подглазьями чудовищно хороши в постели? говорит она ни с того ни с сего, заказав омлет с рукколой, и растерянно щурится, ты ждешь вечера, морас, ждешь вечера? говорит она и под шатким столиком босой ступней гладит мне ногу во влажном носке

здесь неровный пол, зато подавальщик хорош, бегает на актерское мастерство, учится напрягать связки и встряхивать волосами, в профиль он похож на художницу веру — ту, что в больнице для психов читала про бродячего жирафа, а потом впилась узким обветренным ртом в шею, и как, как объяснить доктору сиреневое пятно?

о чем я думаю? вечером можно зайти в фионин номер с корабельным круглым окном — один такой на весь голден тюлип — с букинистским пожухшим развалом на полу, понюхать воздух в ванной, где шипят лосьоны для бритья бесконечных гладких ног и мускусные сны — с мускулистым густавом, не вылезающим с гостиничного корта, — оседают на зеркале

вечером можно, зажмурившись крепко, поводить пальцем по ребристым обойным соцветиям, а потом потерять перламутровую пуговицу и ползать по муравьиному плиточному полу, касаясь лбом свисающей простыни, слушая, как ледяной стебель восторга прорастает из средостенья, слушая, как к себе по своим же следам возращается год, [79] вот же, морас, вот твой школьный Вергилий! но нет, ничего не выйдет, а выйдет — пробежать

неказистую портовую ночь, выйти на пляж со вчерашним полотенцем на шее, поскучать в перестоявшей желтой воде и лечь наконец лицом в песок, дожидаясь, пока шаги, пока голос, о неистовый роланд, не ценящий своей добычи, нет-нет-нет, мне воды безо льда, почему на нас все так смотрят?

фиона, фи-о-на, если бы еще

1 апреля

мадам желает горячего молока на ночь? нет, мадам все равно не заснет, еще бы! новая горничная мади косится на меня, се gargon est Vaccident absolu ! в такой час белл-бою нечего делать в номере доктора расселл, номер алеет вышитыми маками на шторах, маковинки звуков, маковинки дня и музыки, это ведь антонен арто? фиона не помнит, ни любви не помнит фиона, ни трех апельсинов

ну сними же ты ботинки, разве не жарко? жарко же, а я скручу чулок — видишь? он на узорной резинке, не хочу смотреть на чулок, нарочно стану смотреть в сторону, пока ты страдаешь от ран, нанесенных твоим же оружием, черт бы побрал всевидящего овидия, угрюмый морас встает и доедает купленный густавом торт, давясь увядшими абрикосами, в ее постели ты неуместен, как пара обшарпанных лодочек в примерочной boutique recherchйe], тощий кифаред и веснушчатая менада с приветом

фиона закрывает глаза и говорит, говорит, тебе бы возвращаться в дом с соломою в волосах, говорит она нараспев, улыбаться мне по утрам, как картавой тетушке из висконсина или полуденному тренеру в белом, морас! не спи, что станем делать завтра на бледном апрельском солнце? в апельсиновый душный автобус сядем, поедем в мелихху, там пустые еще пляжи, в этой мелиххе, с оспинами от вечерних костров, красный ртутный песок, две удаляющиеся фигурки с остроконечными палками, что знает об этом глупая мади?

шут арлекин, с невинной миной, удрать решивший с коломбиной, [80] где коломбина — войлочный торс из разорившегося ателье, а вот и она, под мышкой судебного исполнителя, грязноватая вата и рваное кружево, верлен уснул? уснуло все вокруг, морас уснул лицом в диванный валик, с сегодняшнего дня абеляр не целомудрен? [81] это если верить любителю пейотля, но кто же станет ему верить? мы-то знаем, что ничего не вышло, в который раз ничего не вышло, черт тебя возьми, возвращайся же ты к своему македонцу

ты похож на густава, как сирокко похож на фён, говорит фиона, от вас обоих головная боль и сохнут глаза, но знаешь ли, в чем разница? морас не знает, он пришел сюда не отвечать, а спрашивать, знаем! ответили цветы [82], но кого же мы спросим? кого? кого?

2 апреля

l 'ип et l ' autre [83]

нет, это невыносимо, говорит она, почему я должна смотреть на твои мысли, они выдуваются из твоей головы радужными пузырьками, будто слова в комиксе, выходят из твоей головы подобно афине в блестящих доспехах, скорее бы, скорее, о чем я думаю? мечутся уклончивые зрачки — в угол, на нос, на предмет, морас! смотри на меня! мне нравится, что мы не делали этого, мне нравится, что мы ничего не делали, мне нравится, что мы спали в кроличьей норе, обнявшись, как императорские соправители на античной арке, нет — как боги геб и нут во чреве матери, в делах любви должна быть легкая примесь мошенничества — это если верить монтеню