Мор. (Роман о воровской жизни, резне и Воровском законе) - Леви Ахто (читать хорошую книгу TXT) 📗
Гера был общительным только в прогулочном дворе и только со Скитальцем. Рассказывал, как жестоко жилось в «малолетке», как надо было за себя постоять. Скит объяснил ему, что и здесь, у «взрослых», то же самое – надо держать ухо востро. Гера с большим любопытством расспрашивал Скита: где тот побывал, что повидал. Скит охотно рассказывал, ловя на себе насмешливо-ревнивые взгляды Самурая и Васи, о Марьиной Роще, о фронте, о ранениях. Он очень удивился неестественному, на его взгляд, интересу, проявленному Герой к его интимной жизни: есть ли у Скита девушка, любит ли он ее, красива ли? Конечно, с другой стороны, что тут неестественного? Гера исключительно доверчиво относился к Скиту, его явно тянуло к старшему. Он часто как-то робко старался держать Скита за руку, внимательно вглядываясь в лицо. Скит подумал, что Гера, наверное, надеется на его защиту в случае чего. Но это не так-то просто: против воров ему выступать не хотелось: опасно – куда потом податься? Но он был уверен, что воры все-таки не пользуются силой – не в их обычаях.
Неспокойная атмосфера образовалась в жизни камеры с приходом Геры: Вася открыто стал домогаться близости с ним, упрямо называя то Миной, то Герминой. Самурай держался нейтрально – его, мол, не касается, что молодежь тут вытворяет.
Скит-таки действительно решил для себя, что ему до них нет дела: каждый человек хозяин своему хотению, в том числе… и задницы. Ему порою казалось, что и Гера ведет себя как-то кокетливо, не понимая, что держится, как женщина: и смех, и ужимки. Как девочка, ей-богу! Он часто злился на Геру за его обезьяньи гримасы, в то же время жалея и стараясь помочь: в камере сам собой установился порядок, что и пол помыть, и бачок таскать с водой – всё на самого младшего наваливали.
Однажды ночью Скит пробудился от неясной возни, что-то затаенное творилось в камере. Вроде все спали, но слышались приглушенные голоса, потом раздался стон, последовал яростный шепот Васьки Котенка и грязные ругательства.
Скит окончательно проснулся, пытаясь понять, что происходит. И тут во весь голос рявкнул Самурай:
– Только без блядства! – надо полагать, в адрес Васьки. Затем уже тише: – Если по-хорошему, добровольно – ладно, но… чтоб без блядства.
Утром обнаружилось, кто-то прилично разукрасил Ваське морду – вся в царапинах. И почему-то Кот избегал разговаривать с Герой. Самурай едко над ним издевался:
– Получил в рыло и дуешься… Сопляк! Подумал ли о том, что прежде, чем лезть к человеку под одеяло, надо его хоть накормить. Ты же, паразит, и курить ему не даешь.
Так оно и было. Кроме Самурая никто не оставлял Гере даже затянуться, в том числе и Скит: так трудно доставался табачок! Воры из других камер «подогревали» только воров – Самурая и Котенка.
Амурная обстановка, угнетавшая Скита, разрядилась, когда им всем велели «собраться с вещами».
Их доставили на станцию, в тупик, посадили в уже не раз встречавшийся в этом рассказе вагонзак, и в конечном итоге Скит вновь очутился у ворот Девятки вместе с теми же отказчиками – Васькой Котом и Самураем, а с ними, может по ошибке, Герой.
Случилось так потому, что даже самый талантливый кум не должен нарушать закон субординации: когда главный кум, ввиду назревания в высших сферах важных приготовлений, хоть и только намеком, дает предписание не заниматься никакой «блошиной возней» из-за отдельно замоченных четверых воров, то и не надо, как говорится, лезть в пекло наперед батьки. Вот в доказательство такой истины, продержав месяц в центральном изоляторе, и завернули Скита на Девятку. И он снова занял свое место.
Глава пятая
1
Жизнь на Девятке продолжалась. Какой-нибудь пессимист может сказать, что в лагере – не жизнь и будет прав: какая это жизнь, если в ларьке нет коньяка, шампанского, шоколадных конфет, бразильского кофе, американской жвачки? Если в зоне отсутствует публичный дом, нет бассейна, а жилищные условия не комфортны?
Необходимо, чтобы любая скотина могла чувствовать себя человеком. Какая это жизнь, если работа – рабство? Разве оно способно обновить душу грешника?.. Именно!.. Душу-то забыли! Необходим православный собор, начало духа в христианстве. Христианство не только как дорога к Богу, но в человечность. Возможно, она да вечность – и есть Бог? Но в зоне могут быть и католики… А евреи? Значит, и синагога нужна. А кто подумает о спасении душ мусульман, буддистов, магометан?.. Лютеран? Не разместить, конечно, стольких «посольств» всевозможных богов. Может, построить один большой собор и разделить на секции: в одной – христиане, в другой – католики, в третьей – мусульмане, в четвертой – красный уголок… КВЧ же упразднить. И чтоб в наличии было все необходимое: коньяк, конфеты, молельня и бордель. И закон природы будет соблюден, а то Мор, как-то обозлившись, сердито заметил:
– Царь! Ставит себя выше природы, а не понимает, что задний проход предназначен для сранья. Ни одно животное не совокупляется неестественно, а тут, говорят, кобыла произвела на свет то ли жеребенка, то ли вора в законе.
Конечно, на Девятке пока молельни не было, вместо борделя – ларек. Ларек – это ад в двадцать квадратных метров с окошечком, к которому одновременно рвутся несколько сотен человек, выкрикивающие ругательства и оскорбления в адрес всего рода людского. Толпа рвется к окошку, в котором вместо коньяка и бразильского кофе дают всего лишь комбижир, махорку, мыло.
Система оплаты труда в зонах за время их существования изменялась многократно: сначала за труд не платили вовсе – хорошо, что кое-как кормили. Тогда были люди – «танки». Они надевали на себя несколько бушлатов, ватных брюк, шапок, кидались под ноги бригадных хлебоносов, хватали рассыпавшийся хлеб, и в те блаженные минуты, пока телохранители хлебоноса зверски избивали их палками, заглатывали его. Это время сменилось хозрасчетом, когда стали хоть мизерно, но платить наличными.
Спустя несколько лет администрация убедилась, что блатные благодаря звонкой монете успешно пополняют свой «котел», и постановила: наличных денег в зоны не давать, а производить оплату продукцией пищевой промышленности, выпускающей, как известно, также и зубные щетки, зубочистки, мочалки, портсигары, махорку, деревянные ложки, леденцы, комбижир… маргарин почему-то выпускался деревообрабатывающим комбинатом не то Канска, не то Красноярска. Как и всюду в мире, интересы работяг защищались всеми. Суки просто продавали им их же законные продукты по «рыночной» стоимости. Воры поступали честнее: старались обыграть работяг в карты, давая жертве хотя бы иллюзию справедливости. Во всяком случае убеждали ее в собственной виновности в лишениях: силком играть никого не заставляли – здесь, как говорится, жадность губила фраера.
Иной вор в те дни отправлялся в тайгу «валить» лес в качестве рабовладельца – хозяином двух, трех или более личных рабов, проигравших ему все, что имели, плюс свою работу на многие месяцы вперед, то есть отработанные ими кубометры леса записывались на счет их «хозяина». Воры своих личных рабов прилично кормили. Так учили старики: жертву надобно сначала накормить, лишь потом обобрать, сытой-то жертве не так обидно. Гуманно! Намного более гуманно чем, скажем, поведение этих хунхузов в юбках (вольных женщин-проституток), которые лукались по ночам в лесных оцеплениях, прячась в шалашах из еловых веток, а когда приводили рабов, начинали лежа обирать (ноги на ширину плеч!). Брали все, что у мужиков имелось дать. Нередко за день рядом с их «рабочим местом» вырастали приличные груды товаров, которые эти разбойницы, ночью же, после отбытия рабов в зону, с трудом на себя навьючивали, чтобы унести. Правда, случалось, последние клиенты «освобождали» их от всей выручки.
Прибыли воров за счет налогообложения работяг вызывали нестерпимую зависть у чиновников министерства тотального образования и они постановили: деньги в зонах отменить, взамен – маргарин, комбижир, зубные щетки, зубочистки, махорка, леденцы и деревянные ложки, которые и выдавались в этом, как уже сказано, аду в двадцать квадратных метров. И чтобы к заветному окошечку пробиться, требовалось потратить больше сил, чем на лесоповале. А где их было взять слабосильному Гере? Тщетно пытался он хотя бы вклинится в эту давку.
