Дом сна - Коу Джонатан (бесплатные онлайн книги читаем полные .TXT) 📗

– Простите.

– Ничего страшного.

Ребекка осушила бокал.

– Мне кажется, теперь… кое-что понятно. – Сара подняла взгляд. – Вы видели стихотворение, которое Элисон написала в качестве домашнего задания? Про звезды?

– Да.

– Полагаю… полагаю, Элисон в каком-то смысле имела в виду отца.

Взгляд Ребекки был пристален, испепеляющ и нетерпелив.

– Отец Элисон жив.

– Жив? Но, по-моему, вы только что сказали…

– Я сказала, что ее отец здесь не живет. Но он очень даже жив. Вообще-то, это мой брат.

Сара с трудом понимала.

– Ваш брат? Но в таком случае… я хочу сказать, как?..

– Не волнуйтесь. Перед вами вовсе не случай инцеста, о чем вы непременно бы сообщили в социальные органы. Видите ли, я не являюсь биологической матерью Элисон. С формальной точки зрения я прихожусь ей тетей.

– Тетей. Понятно. Но в таком случае кто… кто биологическая мать?

– Мой партнер. Точнее, партнерша. Которая, как я уже сказала, умерла.

Сара многое бы отдала за то, чтобы соображать побыстрее. Она не понимала, откуда в ней эта вялость, это безволие.

– Значит, ваш партнер – женщина?

– Да. – Ребекка встала и подошла к окну. – Впрочем, я не вполне уверена, что вас это касается.

– Да, вы правы. Не касается.

– Почему-то вы не кажетесь мне человеком широких взглядов.

Отвечать Сара не стала – слова до нее попросту не дошли.

– Сколько лет вы жили вместе? – спросила она.

– В августе исполнилось бы одиннадцать. Он умерла почти год назад.

Некоторое время они молчали. Ребекка снова села, и Саре показалось, что напряжение, владевшее хозяйкой, постепенно спадает. Последние несколько месяцев Ребекка, наверное, мало с кем могла поделиться своими мучительными откровениями. Когда Сара задавала следующий вопрос, голос ее звучал неуверенно и мягко, словно она вручала хрупкий подарок.

– А как она… умерла?

– Непристойно, – ответила Ребенка. Но это была последняя попытка бравады. Внезапно маска соскользнула с ее лица, оно сморщилось, и в Ребекке не осталось ничего, кроме горя, нескрываемого и безутешного. – Она покончила с собой.

Но заплакать она себе все же не позволила.

Сара молчала. Она не могла решиться на расспросы. Она понимала, что Ребекка и так расскажет все.

– Газеты придумали название для таких случаев, – продолжала Ребекка прерывающимся голосом. – «Яппи-стресс». Такой синдром. Десять лет работаешь в Сити, как проклятый, зарабатываешь кучу денег, и потом вдруг оглядываешься на свою жизнь и не можешь понять, зачем все это делал. У нее был классический случай. В пятницу вечером ехала по Южному Лондону – бог знает, что она делала в Южном Лондоне, – нашла удобный длинный тупик с кирпичной стеной в конце, разогналась до девяноста миль в час и врезалась в стену. Уничтожила служебный «БМВ». И себя в придачу.

– Это… это ужасно, – сказала Сара и тут же поморщилась от убожества своих слов. – Мне трудно представить. То есть, мне трудно представить, что испытываешь, когда тебе сообщают такое.

– Не так уж и страшно. – Ребекка пошевелилась и твердо улыбнулась. – Пожалуй, пора выпить еще бокал. Хотите?

– С удовольствием.

– Наверное, лучше принести бутылку.

Ее не было несколько минут: достаточно долго, чтобы к Саре незаметно подкралось понимание – не торопясь, дожидаясь удобного момента, так, чтобы нанести удар как можно более жестокий и разрушительный. Это понимание пришло с очередной волной странного узнавания – сперва смутного, связанного с очертаниями, обстановкой, цветами, – но чуть позже проступило нечто конкретное. Поначалу это были книги. Ее взгляд привлекли романы Розамонд Леманн в переплетах, явно первые издания, оригинальные суперобложки защищены пластиком, но одной книги недоставало: «Приглашение к вальсу». Да, она всегда говорила, что эту книгу трудно найти… И стоило этой мысли ворваться в мозг, как Сара поняла и все остальное – всю невозможную истину, раскрывшуюся с внезапной очевидностью, – и мир перевернулся за одно бесконечно малое мгновение. Африканская статуэтка на каминной полке – воспоминание о семейной поездке в Гану… Крошечная фотография в рамке на книжной полке – руки, обнимающие Ребекку, сияющее лицо, счастливая пара… И где-то за пределами поля зрения, Сара ее точно не видит, но она там, несомненно там: еще одна книга, там самая, с памятным зеленым корешком… Это все ее. Это ее вещи. Это ее дом, ее комната…

Ребекка вернулась с бутылкой. Сара видела ее словно в тумане.

– Как ее звали?

– Простите?

– Ее ведь звали Вероника?

А дальше – сплошная чернота, пока она не обнаружила, что лежит на диване и безудержно рыдает, а Ребекка прижимает ее к себе, в неловком, непонимающем объятии. Поначалу казалось, что она никогда не перестанет плакать, и объяснения, прорывавшиеся сквозь слезы, были, наверное, слишком сбивчивы, так что пришлось их повторять снова и снова, тем более, что возникали паузы – сначала Саре пришлось пойти в туалет, чтобы собраться с силами, а чуть позже появилась Элисон, привлеченная голосами, и Ребекка повела девочку наверх, укладывать спать.

Но вечер продолжался, и понемногу они успокоились. Когда за окнами начало темнеть, Ребекка принесла свечи и расставила по комнате. Откупорила вторую бутылку, и они заговорили о Веронике.

Самым невероятным открытием для Сары стало то, что за все эти годы Вероника ни разу не упомянула ее имя.

– В каком-то смысле, в этом она вся, – сказала Ребекка. – Абсолютистка. Когда вы с Ронни встречались, она рассказывала хоть раз о прежних подружках?

– Нет – по-моему, нет.

– Она ни к чему не привязывалась. Держалась за прошлое меньше, чем любой другой человек. Я пыталась быть такой же. И лишь сейчас спрашиваю себя, а стоит ли оно того.

– Ну… Вы ведь знали ее гораздо лучше, чем я. На самом деле, я почти и не знала Ронни. Мы были вместе всего… всего около девяти месяцев. Наверное, вам кажется странным, наверное, вы недоумеваете, почему я так переживаю.

– Нет. Вовсе нет. – Их глаза на мгновение встретились, но Ребекка быстро отвела взгляд и немного театрально откинула короткий завиток каштановых волос. – А почему вы расстались? Это было обоюдное решение?

– Нет, – ответила Сара. – Нет, вина целиком и полностью лежит на мне. Правда, смешно говорить о вине после стольких лет? Но я совершила глупость, расставшись с ней, – теперь я понимаю. Причины были даже не личные. Скорее, политические. Что-то с духом времени.

– Zeitgeist. Любимое слово Ронни.

– Да, – сказала Сара, удивляясь собственной улыбке. – Да, одно из ее любимых. Тогда я часто подшучивала над ней, но в каком-то смысле я была из тех, кто… слишком серьезно относился к такого рода вещам. Ведь все ошибались насчет духа времени восьмидесятых. Все думали, что восьмидесятые – это деньги. Возможно, для кого-то так оно и было, но для тех, с кем общалась я – для студентов и подобных им людей – существовала иная система ценностей, которая, в общем-то, была не менее жесткой и нетерпимой. Мы были одержимы политикой: сексуальной, литературной, кинематографической… существовало даже такое обозначение, совершенно кошмарное – «политическая лесбиянка».

– Именно такой вы себя считали?

– Внешне, быть может. Боже, я, наверное, даже представлялась так. Да, мы читали Юлию Кристеву и Андреа Дворкин [51] и никогда не упускали случая пожаловаться на патриархат, но… знаете, подлинная причина не в том. Я даже не могу вспомнить, с чего все началось. Просто помню, что Вероника мне очень понравилась. И нелепо, что наш разрыв был вызван моим политическим пуританством. Я не могла примириться с мыслью, что она будет работать в банке. Я сочла это личным оскорблением, предательством всего, к чему мы стремились… Предполагалось, что она возглавит театральную труппу. С самого начала у нас было именно такое намерение.

– Она по-прежнему мечтала об этом. Беспрестанно об этом говорила. – В карих глазах Ребекки отражались огоньки свечей; воспоминания грели ее. – Надежда, которая ее поддерживала.