Клоака - Доктороу Эдгар Лоуренс (книги бесплатно без регистрации txt) 📗
«Я видел его своими глазами, сэр, — ответил я. — И не надо разговаривать со мной таким покровительственным тоном. Я вскрыл могилу в Вудлоне, в которой вместо моего отца лежал ребенок».
Сарториус не испугался, напротив, мои слова лишь возбудили его интерес. Он подался вперед, упершись в стол руками, и стал с любопытством меня разглядывать. Я поведал ему историю нашей поездки в Вудлон и как был вскрыт гроб. Затем я почувствовал необходимость рассказать доктору всю предысторию — как я во время снежной бури увидел в белом экипаже призрак своего отца и все прочее. Разговор повернулся именно так, а не иначе, потому что я ощутил необъяснимое доверие к доктору Сарториусу. Я не понимаю, почему это произошло, но это произошло, и я почувствовал облегчение, словно с моей души упал тяжелый камень.
«Всегда существует возможность ошибиться при таком беглом взгляде, тем более во время снежной бури, хотя… — задумчиво проговорил доктор Сарториус, — мне нравится, как вы отнеслись к своему видению. — В его взгляде обнаружилось искреннее одобрение. — Кто вы по профессии, мистер Пембертон?»
Это очень трудно понять, но ни тогда, ни в последующем Сарториус не пытался что-либо отрицать, либо спрятаться за двусмыслицы. Более того, он ни разу не пытался сказать ни одного слова в свое оправдание. Мое появление возбудило в нем интерес, но отнюдь не тревогу или озабоченность. Во время самой первой встречи я чувствовал себя как некий забавный биологический вид, попавший в поле зрения Сарториуса и подлежавший изучению. Он настоящий, прирожденный ученый. Доктор Сарториус никогда не помышляет о том, как оправдать и защитить свои действия. Совесть и ее муки не омрачают его души… Однажды я поинтересовался его вероисповеданием. В детстве он был воспитан в лютеранской вере, но рассматривал христианство как красивый поэтический обман. Он полагал это настолько само собой разумеющимся, что не пытался даже спорить с положениями богословов, высмеивать их или иным способом опровергать догматы христианского вероучения.
«Если вы действительно хотите увидеть своего отца, то, конечно, вы его увидите, — сказал мне Сарториус. — Но я очень сомневаюсь, что это принесет вам удовлетворение. Вас ожидает зрелище, к которому вы явно не подготовлены. Здесь недостаточно будет вашего нравственного чувства, сыновней любви или ненависти. Хотя… это, конечно, не мое дело. Но что вы скажете этому… папе… которого считали умершим?»
Это был вопрос, который я так и не решился задать самому себе. Должно быть, Сарториус прочел на моем лице глубочайшее отчаяние. Действительно, как мне следовало поступить при встрече? Обнять папашу? Поздравить его с чудесным воскрешением? Заплакать от радости, что он жив? Может быть, я просто хотел сказать ему, что мне все известно! И отдать ему должное за всю глубину обмана и предательства, границ которых, я, как стало ясно, даже не мог себе представить.
Так в чем же состояла моя цель? Я хотел всего и ничего. Я не зная, следовало ли мне пасть на колени и умолять его не обойти своей милостью жену и ребенка… А может быть, мне надо было броситься на него и задушить, чтобы навеки избавиться от мучительного сознания его мнимой смерти и обмана его призрачного тайного существования.
Я дал доктору единственный, на мой взгляд, разумный ответ: «Я никогда не заблуждался насчет своего отца, я считал и считаю его негодяем, вором и убийцей».
Кажется Сарториус меня понял. Он поднялся и знаком предложил мне следовать за ним.
Спотыкаясь, я двинулся следом. По вдыхаемому воздуху я понял, что мы находимся в лаборатории, хотя в освещенных светом газовых ламп комнатах не было ничего специфически лабораторного, пожалуй, только легкий запах химикатов. Мы вошли в одно из помещений. У стен были расставлены стеклянные шкафы с инструментами. Вделанные в стены раковины, отделанные камнем… Там же стояли непонятные мне аппараты, соединенные друг с другом проводами и кабелями, из стенок которых выступали какие-то колесики и шестеренки. Особенно глубоко в память врезалось большое тяжелое деревянное кресло, подлокотники которого были снабжены кожаными ремнями, а на подголовнике крепились металлические захваты для головы. Стены были обиты мягким коричневым материалом — может быть, велюром или вельветом, не знаю точно. Все эти научные атрибуты показались мне весьма зловещими.
У Сарториуса была великолепная библиотека. Когда мы пришли к взаимопониманию, он позволил мне пользоваться ею. Я провел много часов за книгами, стараясь понять, чем занимается доктор Сарториус. Я читал то, что читал он. Конечно, это была глупая затея, что-то вроде моральной повинности.
Сарториус бегло говорит на нескольких языках… Научные журналы и газеты были в беспорядке свалены на полу, куда он бросал их по прочтении. Я взял на себя труд привести библиотеку в порядок. Из Франции, Англии и Германии прибывали бандероли с книгами и журналами — там были статьи, эссе и монографии. Сарториус знает все, что происходит в медицинской науке и практике… Но, должен сказать, он очень нетерпеливый читатель. В книгах его интересует только новизна, он лихорадочно ищет в них неизвестные ему факты, и только их, очень критично подходя к тому, что читает. Его библиотека — это не коллекция собирателя. Он читает не для получения удовольствия. Сарториус не испытывает никакого почтения к книгам как таковым, его не волнует, как они переплетены, вообще он весьма небрежно обращается с книгами и журналами. Он читает все подряд — философию, историю, труды по естественным наукам и даже беллетристику, не разделяя авторов по интересам и научным дисциплинам. Во всех книгах он целенаправленно ищет то, то считает истинным, интересным и полезным для своих целей. Он ищет поддержки, подтверждения своим мыслям и идеям, ищет разгадку проблем, поставивших его в тупик.
Мне кажется, иногда он с тоской желал найти родственную душу. Определенно, его окружали люди, интеллектуально не слишком развитые, которые не могли наравне с ним судить о происходящем в науке и в жизни. Он жил очень одиноко. Если он принимал гостей, то, вероятно, под сильным нажимом Юстаса Симмонса. В основном этот дом посещали политики.
Сарториус подвел меня к лифту, и мы поднялись наверх в отделанной латунью кабине. С лифтом Сарториус управлялся сам, но делал это без всякой таинственности, очень обыденно и просто. На верхнем этаже располагались комнаты и помещения, где жили клиенты доктора Сарториуса — его стариковская похоронная команда — люди, которых считали давно умершими. Кроме того, там же находились кабинеты, где проводились лечебные сеансы, и комнаты, куда приезжали женщины, посещавшие стариков. Но все это я понял гораздо позже, когда мы с Сарториусом договорились об условиях моего заточения и я стал пользоваться полной свободой передвижения по его дому. Первым впечатлением был длинный коридор, куда открывались двери множества комнат, которые в тот момент были совершенно пусты. Отделка помещений отличалась поистине монастырской простотой.
Именно там, на верхнем этаже владений Сарториуса, я увидел во всем великолепии — как бы это назвать? — биологизированное богатство этого необычного человека; я понял, что там и только там увижу наконец своего отца. Я был настолько поражен, что, видимо, с тех самых пор на мне лежит печать, как и на всяком, кто прикоснулся к запретному плоду познания.
Здесь, на верхнем этаже, была святая святых лаборатории, ее сердце, средоточие исследований, задуманных и выполненных Сарториусом. Весь этаж представлял собой оранжерею с зелеными растениями, посыпанными гравием дорожками и окованными железом скамейками вдоль них. Крыша была сделана из стекла и металлоконструкций, пропускала море света, окрашивающего все в таинственный зеленоватый цвет. Этот солярий казался воплощением мира и гармонии. Посередине был сооружен дворик, вымощенный красным кирпичом и отделенный от остального пространства возвышением, вокруг которого располагались маленькие площадки с филигранными стульями и столиками. В огромных глиняных вазонах росли причудливые экзотические растения. Из труб, проложенных по полу, с шипением вытекали струи теплой и горячей воды, создававшие влажную и горячую атмосферу тропического леса. Сквозь пол ощущалась вибрация мощного двигателя, который, по-видимому, подавай воду и пар в системы труб. В середине дворика имелось углубление, заполненное водой, приобретшей от кирпичей, которыми были обложены стенки бассейна, охряный цвет. Над водой клубился легкий сернистый туман. В бассейне в компании двух женщин плескался высохший старик. Вокруг стояли статуи — некоторые на пьедесталах, некоторые просто на земле. Все они застыли в эротически-непристойных позах. Одни изображали неистовое совокупление, другие — чувственные позы. Фигуры были некрасивы, обыкновенные люди — такие же, как все мы, простые смертные. Обычно скульпторы не выставляют подобные произведения на выставках, оставляя их для себя и своих друзей.
