Купальская ночь - Вернер Елена (читать книги txt) 📗
В таких бессловесных объятиях, больше похожих на яростные схватки, они оказывались все чаще, и доходили до полного изнеможения. И изводило их не столько само желание, сколько его неосуществление.
Катя не знала, что по этому поводу думает Костя. Ему исполнилось двадцать два, и ей было очевидно, хотя и обидно, что в таких вещах опыта у него побольше. Совсем некстати, когда в его глазах вспыхивал лукавый зовущий огонек, ей вдруг виделся образ белокурой Жени, и от ревности хотелось вспылить. Может быть, поэтому, может быть, в силу строгого – к тому же книжного – воспитания, она колебалась. И держалась, хотя каждый новый вечер была готова сдаться.
Перемены в дочери почуяла и Алена. Катя возвращалась все позднее, но теперь мать никогда не спала, дожидаясь ее. Она лежала в кресле, ее ноги с точеными лодыжками покоились на одном подлокотнике, а плечи на другом. И после появления в дверях разгоряченной Кати Алена многозначительно вздыхала, переводя взгляд на часы.
– Мамуль, ты опять не спишь… – огорченно хмурилась Катя, поджимая припухшие губы и надеясь, что та не заметит. Она чувствовала себя виноватой, но разойтись по домам раньше не было сил. Костя и Катя прощались по сорок минут, отходили друг от друга на шаг, снова сближались, и вот уже опять – неразъятые руки, слитые губы. И когда все-таки удавалось, Катя срывалась с места и неслась через калитку, двор, взлетала по ступенькам в считанные секунды, в чем уже не было никакого смысла.
– Ты решила, какого числа поедешь в Москву? К институту надо подготовиться…
– Что там готовиться, – попробовала отмахнуться Катя.
– Нет уж, Катюш. Это тебе не школа. Надо одежды прикупить кое-какой, чтобы хоть выглядеть прилично. Общий сбор у вас когда? Расписание когда вывешивают?
– Мам! – закатила Катя глаза. – До института еще почти месяц! Обязательно сейчас об этом говорить?
Катя не думала о том, что наступит осень. Она гнала от себя мысли о возвращении так умело, будто они и вовсе не приходили в ее голову. Рядом с Костей это было легко.
– Но ты же не собираешься сидеть тут еще месяц! – Алена зевнула, прикрыв рот узкой ладонью. – Парочка недель, и все, пора уже в город.
Этих слов было достаточно, чтобы отравить Кате целую ночь.
А утром, как раз когда девушка подметала пол, заглянула Настена Сойкина. Катя вдруг поняла, что совсем отвыкла от нее. От ее быстрой и дробной, как горох об пол, речи, и размашистых жестов. Настены сразу стало как-то чересчур много.
– Ну а у тебя как? – поинтересовалась словно бы невзначай Сойкина.
– Все хорошо, – улыбнулась Катя.
Сойкина медленно кивнула, с любопытством вглядываясь в лицо девушки. И, набрав побольше воздуха в легкие, принялась тараторить дальше. Тем временем Катя смахнула сор на совок и вышла на крыльцо, а Настена за ней. Совсем перестав слушать болтовню, Катя подняла с крыльца половик, чтобы вымести под ним, и Настена тут же замолкла, как будто у нее отключили питание. Катя покосилась в недоумении:
– Ты чего?
– Это что там у тебя? – Сойкина наклонилась к порогу, пальцем тыкая в то место, где лежал половик. В прямом солнечном луче на потемневшей доске искрился какой-то белый песок. Катя присела на корточки:
– Соль что ли? – и она потянулась, чтобы потрогать рассыпанную горстку. Но Настена отдернула ее руку:
– Ты шо, Катюх! Это ж соль.
– Судя по виду, да.
– Ну! – Настена сделала большие глаза. – А это значит…
– Что?
– Это подклад.
Катя выжидающе молчала, понятия не имея, о чем речь.
– Вот ты ж невдалая… Соль на пороге – заговоренная. Кто-то на тебя порчу наводит. Соль заговорили и тебе подложили, оттого и называется – подклад.
– Ой, Насть… – поморщилась Катя.
– А я вот тебе точно говорю! Трогать это руками нельзя. Собери мокрой тряпкой, выброси за оградой. Срочно! А тряпку сожги, – раздала Сойкина ценные указания. Катя фыркнула:
– И в церковь смотаться за свечками?
Настена оглядела ее с сочувствием, как слабоумную.
– Еще что-то на пороге находила? Какие-нибудь когти, иглы, перья, шерсть…
Катя помотала головой.
– Яблоки, может быть…
Катя перестала улыбаться только на миг, потом снова упрямо закачала головой. Но Настену было не провести, смекнула сразу:
– Ага. Шо я говорю. Выкинула яблоко? Заговор на яблоки самый сильный. Выкинула?
– Настен, – рассердилась Катя. – Давай без этого, ладно? Я даже думать не хочу!.. Дурь и блажь!
Она раздраженно смела веником соль с порога, вытряхнула половик и постелила его на место. Настена пожала плечами, изучающе глядя на нее:
– Хозяин барин. Только потом не говори, что я не предупреждала…
Катя в ответ предложила попить чаю, но Настена, немного насупившись, отказалась.
Когда жара стала спадать, принялись за консервирование. Алена собирала помидоры и приносила их в подоле цветастого платья на летнюю кухню, а Катя мыла, раскладывала обсохнуть на полотенце и прокалывала заостренной спичкой каждый из них, каждую суховатую помидорную попку, пока от красного не зарябило в глазах. Хотелось на речку, купаться, а не торчать здесь, под навесом, от жести которого волнами идет жар, и не спасает даже ветерок с реки. И только Аленино снование туда и обратно, легкое, бездумное, похожее на порхание большой бабочки, скрашивало Катину скуку. Наконец, Алена собрала овощи и по летней кухне потек сладковатый запах теплого уксуса и лаврового листа. Из большой кастрюли валил пар. Алена, вся покрытая капельками пота – лицо, грудь в вырезе платья, темные пятна между лопаток и подмышками – проворно выставляла в ряд простерилизованные банки. Катя заметила, как на зеленоватом стекле одной из них лежит волосинка трещины.
– О чем задумалась? – бросила на нее взгляд Алена.
– Да так…
– Расскажи мне что-нибудь… Про своего Костю, например.
– Что, например? – отозвалась Катя, улыбаясь про себя: ну наконец-то мамино любопытство вышло из спячки.
– Ну. Чем он занимается. Кто он вообще…
– Он Оле Лукойе.
Алена растерянно опустила руки. Катя со смехом пояснила:
– Помнишь про волка? Он всегда что-нибудь рассказывает. Про эти места, или легенды какие-нибудь.
– Значит, Оле Лукойе… – Алена задумчиво покачала головой. Катя радостно кивнула:
– Да. А работает он у Маркина, автомехаником, знаешь, на рынке мастерская? Очень хороший механик, между прочим! У него прямо интуиция, знает, что где сломано. А еще он мотоцикл собрал, сам, представляешь? Из всякого хлама.
Катя захлебывалась от восторга: она рассказывает Алене про Костю. Наконец-то можно! На земле есть человек, с которым можно поделиться своей любовью к Косте, чтобы не держать все это в себе. А Алена – та, кто поймет.
– Мама у него на хлебозаводе, отец, я не знаю, где, – обошла Катя острую тему, даже не заметив, что солгала. – Еще у него брат есть, Степка, но он совсем на Костю не похож. Ни капельки. Костя, он такой… он справедливый очень. И добрый. И великодушный даже.
– Какие громкие слова… – вздохнула Алена, просовывая руку с помидором в горлышко трехлитровой банки.
– А вот и не громкие! Он правда такой. А еще он… строгий. Мне кажется, что он строгий. Я даже иногда его побаиваюсь, – поделилась Катя робко. Алена ничего не ответила, дуя на маринад в ложке, чтобы попробовать на соль.
Катя тоже замолчала, с нежной и глуповатой улыбкой переживая этот образ.
– Ой, Кать. Рановато тебе с мальчиками гулять, нет?
Катя приняла ее слова за подшучивание:
– Да ладно. Это ты мне говоришь?
– А кто тебе еще это скажет… Тем более… – Алена вытерла руки уже изрядно мокрым полотенцем и заткнула его за пояс. – Ты у меня такая умница, отличница, олимпиады, институт без экзаменов. Мне в городе все подруги завидуют, что вырастила тебя. В Москве живем, там столько возможностей, интересных людей. А он автомеханик – вот уж профессия! Да еще из Прясленя.
– Он не просто автомеханик! Он такой талантливый! Ты просто не знаешь. И по истории у него пятерка была. Ну мама, не говори так, пожалуйста. Ты просто не знаешь, что говоришь. Поэтому не говори.
