Батальоны просят огня - Бондарев Юрий Васильевич (читаем книги txt) 📗
«Эх, Прошин... милый Прошин», – думал Ермаков, до ясной отчетливости вспоминая его веселое, возбужденное лицо, его просящий мальчишеский голос: «Товарищ капитан, я не могу бросить взвод!» – и ту первую бомбежку в окруженной деревне, где он погиб.
Ему хотелось увидеть фотокарточку Тани, о которой так сдержанно, так непонятно писал лейтенант Прошин, но он не нашел ее в сумке. Она, по-видимому, осталась у него в нагрудном кармане, погибла вместе с ним.
Ермаков опять лег, отвернулся к стене и так лежал неподвижно, не раздеваясь, не снимая сапог, наконец медленно забылся.
...Глубокой ночью его разбудили громкий стук в дверь, певучий голос хозяйки вперемежку с мужскими голосами.
И он, еще ничего не видя в густой темноте, инстинктивно потянулся за оружием, окликнул:
– Кто там, хозяйка?
– К вам чи що? – растерянно ответила она из потемок. – Где ж зажичка? Туточки была.
Какие-то люди, топая сапогами, входили в хату. Сейчас же чиркнула зажигалка, осветила полные белые плеч и хозяйки, ее заспанное лицо; она зажгла керосиновую лампу, в комнате запахло свежестью дождя, подуло влажным ветром из растворенных дверей, и Ермаков громче спросил:
– Кто пришел?
В комнате стояли трое. Майор, сухощавый, с белесыми деревенскими бровями, и рядом – двое солдат в намокших плащ-палатках, под которыми оттопыривались автоматы.
Майор вопрошающим взором обвел Ермакова, некоторое время выждал; лицо майора было знакомо – оно не раз встречалось в штабе дивизии.
– Капитан Ермаков? – тусклым голосом произнес майор. – Ваша эта фамилия – точно?
Ермаков нахмурился, затягивая на гимнастерке ремень, оттолкнул на бедро кобуру: с вечера он не успел раздеться и сапог не снимал.
– Не совсем понимаю. В чем дело?
– Вы арестованы, капитан Ермаков. Сдайте оружие, – проговорил майор бесцветным голосом, и по тону его голоса Ермаков безошибочно понял все.
– Вам? Сдать? Оружие? – спросил Ермаков, бледнея, и, усмехнувшись, расправил ремень, привычно оттянутый тяжестью пистолета. – Вам? Сдать? Неужели?
– Ваше оружие!
Майор подошел вплотную, неторопливым жестом протянул руку ладонью вверх. Ермаков посмотрел на эту ладонь, резко вскинул глаза на майора – встречный холодный свет зрачков почти физически проник в его зрачки.
– Вероятно, мой арест связан с полковником Иверзевым? Так, значит, вам оружие?
Он стал с неспешной сосредоточенностью расстегивать кобуру.
– Не делайте глупости, капитан Ермаков! – предупредил майор настороженным тоном.
Ермаков вынул пистолет, окинул его быстрым, что-то решающим взглядом и несколько секунд помедлил неопределенно.
– Ладно, – сказал он с насмешливым спокойствием. – Вот мое оружие. Пойдемте. Я готов.
– Оденьтесь. Дождь, – посоветовал майор подчеркнуто равнодушно.
– Шинелька туточки, сухонькая, – неожиданно раздался замирающий голос хозяйки. – Ось она!
На пороге он задержался, ласково кивнул встревоженной, непонимающей хозяйке, которая выглядывала из другой половины, набросил шинель на плечи, сказал:
– Спасибо.
Глава восемнадцатая
Когда артиллерийский огонь перенесли в глубину немецкой обороны и грохот разрывов отдалился от наблюдательного пункта полка, вырытого за трамвайной насыпью, когда пригороды Днепрова еще сплошь застилались дымом, из второго батальона сообщили: роты пошли.
Перескакивая через воронки, люди бежали к отдаленно проступающим из дыма крайним домикам под соснами. Полковник Гуляев не слышал крика атакующих рот; мнилось, люди бежали к немецким окопам молча, и после длительной артподготовки безмолвное движение батальона казалось ему малообнадеживающим и малодейственным. Это чувство непрочности всегда возникало у него в минуты начатой атаки.
Гуляев насупленно полуобернулся к Иверзеву, стоявшему в двух шагах с биноклем, перевел взгляд на полковника Алексеева и увидел нетерпеливое выражение на лице командира дивизии и странные прислушивающиеся глаза замполита. В это мгновение телефонист осипшим голосом доложил, что второй батальон капитана Верзилина ворвался в гитлеровские траншеи, и тотчас Гуляев, чувствуя колющие мурашки на спине, крикнул телефонисту:
– Первый и второй – вперед!
Были это новые, наспех сформированные батальоны, и зычная команда полковника задержала беготню связных на НП, голоса телефонистов мигом срезало, и только дождь хлестал по наступившей здесь тишине.
Первый батальон, занимавший позицию по фронту, поднялся из траншеи. Стала слышнее автоматная и винтовочная пальба, поле закипело людьми, они бежали в сторону поселка – к немецким окопам.
Частые разрывы мин квадратами легли перед поселком, загородили фигурки солдат, и Гуляеву было видно, как падали люди, зигзагами отползали в стороны от разрывов по всему полю.
– Первый и второй – вперед! – повторил Гуляев. – Не медлить!
Мины вздергивали землю впереди и сзади наступающего батальона, но фигурки уже подымались, бежали и ползли сквозь ядовито-желтый дым, мимо оспин воронок, и опять поле словно стремительно покатилось к домикам.
– Молодцы! – возбужденно сказал Иверзев, опуская бинокль. – Это ваши, полковник Гуляев!
Полное лицо Иверзева, покрытое молочной белизной возбуждения, было мокро от дождя, губы улыбались, потемневший от влаги плащ вольно расстегнут, и странно было видеть налипшую на рукава его окопную грязь.
«Ишь ты, – неприязненно подумал Гуляев, – вслед за Алексеевым сюда пришел!»
Полковник Алексеев, не торопясь, щелкнул портсигаром, нескладно наклонился к телефонисту – прикурить. был он внешне покоен, заботливо выбрит, в сыром воздухе слабо тянуло запахом цветочного одеколона. Гуляев и многие офицеры в полку знали, что с тех пор, как Иверзев заступил командиром дивизии, замполит все чаще пропадал в полках; говорили, что комдив недолюбливал Алексеева также, как Алексеев недолюбливал его.
– Молодцы! – воскликнул Иверзев, глядя в бинокль. – Кто командир батальона?
– Майор Лугов, – вяло сказал Алексеев. – Я не ошибся, Василий Матвеевич?
– Да, он, – подтвердил Гуляев.
– Представить майора и отличившихся солдат! – распорядился Иверзев. – Сразу же после боя! Позаботьтесь о наградных, Евгений Самойлович, – уже иным тоном обратился он к Алексееву.
Гуляев не расслышал, что ответил замполит. Рядом, ударив в землю и точно пытаясь расшатать ее, разорвались, оглушили бомбовым хрустом два дальнобойных снаряда, лавина земли обрушилась на окоп, комья зашлепали по плечам, по телефонным аппаратам, Иверзева откинуло к другой стене окопа, сбило фуражку. Возбужденно смеясь, он поднял ее, с удивлением разглядывая поцарапанный козырек.
– Все живы?
Полковник Алексеев, весь осыпанный песком, с любопытством вертел в пальцах мундштук папиросы, посмеивался:
– Вот и покурил, называется, табак выбило. Желтый дым понесло в поле, и не стало видно бегущих там людей, круглых вспышек мин – все исчезло; вблизи наблюдательного пункта беглым огнем били прямой наводкой наши батареи, снаряды шипя проносились над трамвайной насыпью.
Низко под дождливыми тучами с рокотом прошла партия штурмовиков; на конце поля одна за другой описали полукруг красные ракеты – то давали сигналы самолетам стрелковые батальоны, и штурмовики снизились, протяжно заскрипели эрэсы.
– Что там в первом? – крикнул Гуляев связисту. – Передайте: не медлить, не медлить! Броском вперед!
По ракетам, по звукам стрельбы он знал теперь, что два батальона ворвались в район пригорода, и необъяснимая медлительность первого батальона взвинчивала его. Гуляев понимал, что значит потерять темп атаки, и, багровея крупным своим лицом, он выдернул трубку из рук связиста, поторопил:
– Капитан Стрельцов! Ты что медлишь? Что чешешься? А ну, подымай людей!
– У немцев два дзота, товарищ полковник. Лупят из пулеметов!
– Какие дзоты? Где? Артиллерия все с землей смешала! А ты медлишь!
