Муравечество - Кауфман Чарли (книги бесплатно без регистрации txt) 📗
О господи, это же маскот «Слэмми». У нее на футболке маскот «Слэмми». Какого черта происходит? Она слышит мое оханье, замечает меня и открывает окно.
— Эй ты, в сумраке! — весело окликает она.
— Да? — говорю я из-за кресла.
— Подглядываешь?
— Я… прибираюсь.
— В темноте.
— Да.
— Выйди на свет, чтобы лучше было видно, а?
Я выхожу. Почему-то меня будоражит, что мной помыкает эта красавица в трусиках.
— Как тебя зовут? — спрашивает она.
Ее голос кажется таким знакомым. Бывшая любовница? Кассирша в любимой аптеке?
— Предпочитаю, чтобы меня звали Б. Чтобы не выпячивать свою маскул…
— Слушай, Б. Меня зовут Марджори. Марджори Морнингстар.
— Как тот фильм с…
— Никогда не видела. Скажи, Б., тебе нравится жить в этом пафосном доме?
Мне нравится, что она не дает мне закончить фра…
— Мне недавно повезло с работой, — говорит она. — Делаю озвучку для региональной сети фастфуда, которую купил международный конгломерат, и теперь они планируют открыть рестораны по всей стране и быть в центре внимания.
— Погоди, ты про «Слэмми»?
— Слышал о нашем скромном предприятии, Б.?
— Да!
Я не спятил! Это она! Это ее голос!
— В общем, подумываю переехать в место поприятнее и вот интересуюсь твоим домом.
— Тут дорого. На самом деле я уже не могу оплачивать аренду.
Она смотрит в сторону, некоторое время кивает, словно в раздумьях. Незаметно бросаю взгляд на ее промежность. Я так хочу туда. Почему женская промежность в своей ипостаси с трусиками выглядит столь великолепно?
— Скажи, Б., может, дурацкая мысль, но давай поменяемся?
— Я не…
— Как «Принц и нищий» или типа того, только с квартирами. Из грязи в князи? Дошло? Кто не хочет быть князем? Я нынче в «грязи», а ты в князьях.
— Неплохо, — признаю я.
Возможно, я в нее влюблен.
— Если будем меняться квартирами стандартным способом, то оплата аренды подскочит на порядки, — говорит она.
Хочу ей сказать, что «на порядки» — это преувеличение, но… я ее люблю.
— Но… просто дослушай, если мы обменяемся тайно, перенесем все вещи через окно, сохраним имена в договорах, то плата останется прежней.
— Не знаю, — говорю я.
— Я плачу восемьсот пятьдесят долларов, Б.
— Ого.
— Вот именно.
— Эм-м…
— И за этот месяц я уже заплатила.
— Эм-м.
— Ты мне ничего не должен. Это мой тебе подарок.
— Эм-м.
— Если ты за свою еще не заплатил, мне все равно. Я при деньгах. Скоро благодаря «Слэмми» буду в них купаться.
— У тебя дома работают лампочки? Спрашиваю просто потому, что…
— Пять штук. Пять светильников, пять рабочих лампочек. Еще три запасных в шкафу на кухне, если понадобятся, — говорит она.
— Можно взглянуть?
— Конечно.
Она отходит в сторону, я забираюсь в окно. Здесь пахнет уютом и женщиной, и мне это нравится. Квартира небольшая. Но и я всего один, а то и меньше, так что… Много ли места надо одному человеку? Джон Фанте семь лет прожил в телефонной будке в районе Бункер-Хилл в Лос-Анджелесе, о чем написал трогательный рассказ «Чтобы продолжить проживание, пожалуйста, внесите еще пять центов, Бандини». Я не Фанте, даже не близко. И не Данте, и не Хайме Эскаланте. Я всего лишь маленький человек скромных достижений — возможно, Том Конти. Оглядываюсь: одна комната, маленький санузел кажется еще меньше из-за того, что стены и потолок обиты звукоизоляционной пеной десятисантиметровой толщины. Даже зеркало обито, что очень мне нравится.
— Тут я записываюсь, — говорит она.
— Можно оставить звукоизоляцию?
— Конечно.
Причин я не объясняю, но, сказать по правде, я страдаю от кишечного расстройства, и это ужасно неловко.
А здесь можно жить, думаю я. И, честно говоря, есть что-то эротичное в том, чтобы обменяться жизнями с этой миловидной актрисой озвучки. Возможно, подобное ухудшение жилищных условий увеличит мои шансы на интрижку с ней в будущем. Не могу точно сказать, флиртует ли она со мной, но, кажется, флиртует, а я обычно замечаю такое в последнюю очередь, так что… Как часто лишь спустя годы я узнавал о том, что какая-нибудь женщина отчаянно пыталась затащить меня в постель, а сам я был «вообще без понятия», как говорят сегодня дети.
— Я согласен, — говорю я.
Может, она подмигивает. Это происходит слишком быстро, поэтому не уверен. Я подмигиваю (в ответ?). Она смотрит на меня с подозрительным прищуром, совсем как Спэнки из серии комедий «Наша банда», и у нее это выходит очень сексуально.
Весь следующий день мы карабкаемся из окна в окно, перенося вещи. Многое я вынужден оставить в ее новой квартире, потому что в ее старой — которая теперь моя — просто не хватает места. Но я забираю свою библиотеку — пять тысяч книг, — без которой не могу. И погребальные урны. Как следствие, моя кровать — калифорнийская односпальная — не влезает. Вместо нее сооружаю себе «спальное кресло» с помощью системы из кожаных ремней и амортизирующих тросов, чтобы не выпасть ночью. Это все временно, говорю я себе, только пока вновь не встану на ноги и не вернусь в кровать.
Но, похоже, встать на ноги не выходит. И лампочки в новой квартире перегорают одна за одной. Затем и три запаски. Воцаряется тьма.
Глава 24
Итак, спустя три месяца жизни в крошечной темной квартире я начинаю верить, что у меня галлюцинации. Она выглядит так, словно ее под завязку набили черной шерстью. Я прячусь по углам от обезьян и иголок. Я решаю, что всему есть предел. Заставляю себя выйти. Коридор наполнен черной шерстью. Выбираюсь из здания, ловлю набитое черной шерстью такси и еду сквозь набитый черной шерстью Нью-Йорк на сеанс к новому психотерапевту. Ее я заметил в списке технических консультантов в титрах «Игр разума» — фильма Ронсона Ховарда, что я начал считать гениальным (уже далеко не первый!), о парне, который «сходит с ума», затем учится любить, выигрывает крупную премию (не помню какую, может, «Оскар»?) и держит речь перед публикой, где среди прочих по какой-то непонятной причине находится Дженнифер Коннелли в старческом гриме. Этот момент я плохо понял, возможно, потому что выходил в туалет. Я прикинул и пришел к выводу, что в тот же день она собиралась участвовать в театральной постановке, но не хотела пропустить речь мужа, поэтому нанесла грим заранее. Технический консультант / терапевт (она дала актеру Рассу Кроу ныне знаменитый совет: «Побольше моргай как сумасшедший») выслушивает мою историю и тут же предлагает курс кетаминовой терапии. Она рекомендует совмещать ее с аяуасковой терапией, а ту — с гипнотерапией. Эта комбинация, говорит она, не только поможет мне с депрессией, но и, возможно, пробудит воспоминания о фильме Инго, которые, как она полагает, и могут быть корнем моих бед. Все это кажется мне разумным — вероятно, потому, что у меня появилась зависимость от «Перкоцета» (обнаруженного в аптечке у Закадровой Девушки), а еще по некоторым уважительным причинам я и сам вроде как «сошел с ума». Теперь, ретроспективно, мне кажется, что это, как выражаются сегодня дети, была «подстава». Мне кажется, со стороны психотерапевта совершенно непрофессионально подставлять наркозависимого в депрессии, но тем не менее соглашаюсь принять участие в ее телешоу «Доктор (не) в себе!», ведь я понимаю, что всем надо на что-то жить. В общем, я звоню психиатру, гипнотерапевту и шаману. И так совпало, что все готовы принять меня в один день, поэтому очень удачно, что их кабинеты находятся в одном здании в Мидтауне.
Прием у психиатра, доктора Мадди Кабира, в одиннадцать. Сперва он спрашивает, какая, по моему мнению, доза кетамина мне поможет (я отвечаю, что для начала где-то стакан), затем тут же начинает забрасывать вопросами вроде «Что делаете после сеанса?», «Вам нравится ходить по магазинам?» и «Любите тусоваться?». Уже через пару секунд лечение кетамином дает результат. Оказывается, депрессия может быть связана с моей неспособностью запустить в производство свой новый кинопроект. До того как кетамин подействовал, я даже не помнил об этом проекте, а теперь он во всей красе проигрывается у меня в голове так, словно я его уже закончил. Это история о мужчине, который однажды утром просыпается и обнаруживает, что все доказательства его существования стерты. Этакая темная фантазия, по-моему, очень круто. Вроде как антиутопия, но с очень крутым сюжетным твистом. И, в общем, у него нет денег, а без номера соцстрахования он не может устроиться на работу, поэтому ему, просто чтобы выжить, приходится воровать. Однажды он пытается обворовать старушку и случайно убивает ее, забивая ножом насмерть. Но он хороший человек, а к жестокому и бессмысленному акту насилия его просто подтолкнуло отчаяние. И, в общем, его реально мучает совесть, он решает сдаться, но полиция не может его арестовать из-за какой-то лазейки в законодательстве, не позволяющей арестовать человека, которого официально не существует, поэтому он обращается в Верховный Суд и перед плачущими судьями толкает пылкую речь о том, что никто не заслуживает быть «никем» и что не дать ему заплатить за свои преступления — несправедливо, потому что каждый заслуживает права раскаяться за убийство старушки или наоборот. Фильм называется «В списках не значился», и вообще-то это метафора современного мира, где мы сейчас живем, того, как нас разъединяют технологии, и того, что все мы винтики в жестокой машине, которую называем цивилизацией без кавычек, хотя надо бы с кавычками. И о крупном бизнесе. Сказать, что это пороховая бочка, — ничего не сказать. Один продюсер даже признался, что лишится работы, если профинансирует мой фильм. Неплохо для пороховой бочки, а?
