Возвращения домой - Сноу Чарльз Перси (читать книгу онлайн бесплатно полностью без регистрации TXT) 📗
Я так привык к пышным его речам, в которых совершенно терялся смысл слов, что был удивлен, услышав, как он добавил необычным и более сухим тоном:
– Мне кажется, это лучшее, что вы сделали для нас.
– Возможно, – ответил я.
– Теперь мы не выглядим идиотами, ибо отчетливо представляем себе наши планы на ближайшие три года. Кажется, на сей раз мы действительно сумеем добиться для себя кое-какой выгоды.
Это была высшая оценка в его устах; предложенный мною план действительно казался ему вполне осуществимым; это была похвала хозяина.
Очень довольный, я ответил:
– Большая доля заслуги в этом принадлежит не мне.
– Могу я полюбопытствовать, кому же?
– По меньшей мере шестьдесят, а то и все семьдесят процентов работы сделал Пассант.
– Мой дорогой Льюис, это очень благородно с вашей стороны, но к чему такое великодушие?
Он улыбался вежливо, сдержанно, непроницаемо.
– Это – истинная правда, – ответил я и рассказал обо всем, что сделал Джордж.
Роуз, как обычно, терпеливо меня выслушал.
– Премного обязан вам за этот интересный анализ. А теперь, мой дорогой, я думаю, вы позволите другим решить, какой похвалы заслуживаете вы и какой ваш, несомненно достойный, протеже.
Между тем Джордж разгуливал по министерству со сдержанной улыбкой, самодовольный, потому что знал качество своей работы, самодовольный, потому что был уверен, что ее признают. Много лет он страдал от того, что его недооценивали, и теперь, очутившись наконец в среде себе равных, не сомневался, что ему воздадут должное. Сначала этот упрямый оптимизм раздражал меня, но теперь он представлялся мне трогательным, и я решил заставить Роуза признать, что Джордж на самом деле превосходный работник. Ибо, как бы неприязненно ни был настроен Роуз по отношению к Джорджу, он сочтет своим долгом оценить его по справедливости.
Ничего об этом не ведая, Джордж ходил со счастливым видом, хотя, в отличие от первых недель его пребывания в Лондоне, он уже не сопровождал меня в моих задумчивых холостяцких прогулках по вечерам. Когда мы после работы сидели в баре, его взгляд становился вдруг рассеянным, он ни с того ни с сего поднимался и уходил, предоставляя мне одному шагать по Пимлико.
Разгадать его поведение мне помогла, как это ни парадоксально, Вера, занятая собственными переживаниями и потому не склонная ни к наблюдательности, ни к сплетням. Однажды майским вечером, придя ко мне за последней почтой, она уставилась в окно, улыбаясь совсем не свойственной ей жеманной улыбкой.
– Что-то мы стали редко видеть мистера Пассанта, – сказала она.
– Вы тоже?
– Разумеется, – вспыхнула она. И продолжала: – Говорят, он кем-то увлечен, поэтому его и не видно.
То, что она мне рассказала, было похоже на правду и одновременно казалось совершенно невероятным. Девица, завладевшая вниманием Джорджа, была машинистка из другого управления, упрямая в своей добродетели, вдвое моложе его. Их встречи, по-видимому, выливались в напоминавшие «вопросы и ответы» на страницах старомодных дамских журналов долгие споры о том, слишком ли он стар для нее или нет. Даже Вере стало смешно, что Джордж покорен, но, как рассказывали, он влюбился по уши и вел себя так, будто сам был ровесником этой девицы. Никому бы и в голову не пришло заподозрить его в грубой чувственности; он жаждал убедить ее выйти за него замуж. Я вспомнил, как он уже однажды делал попытку жениться.
– Ну, разве это не забавно? – сказала Вера вполне дружелюбно, но с капелькой злорадства. – Желаю ему счастья.
Какую хорошую пару составили бы они с Джорджем, подумал я с нетерпением стороннего наблюдателя. Пусть она не очень умна, лишена чувства юмора, пусть склонна к самообману, – Джордж меньше других обратил бы на это внимание, – характером ведь она не слабее его. Вместо этого она нашла кого-то, кто, кажется, ничего не мог ей дать, – вот оно, торжество биологического инстинкта. А теперь, в довершение ко всему, то же происходило и с Джорджем. И все-таки она была целиком захвачена своим чувством, и он, кажется, тоже. Размышляя о них, я испытывал острое любопытство, раздражение и чуть-чуть зависть.
31. Объявление в газете
В мою пыльную спальню, где на стене против окна играли лучи утреннего солнца, миссис Бьючемп вносила поднос с завтраком все позже и позже. Да и сам завтрак сократился до минимума: чашечка чая и одно печенье.
– Я делаю, что могу, мистер Элиот, – говорила миссис Бьючемп, и слова ее звучали не виновато, а мягко и с достоинством.
Пока она стояла рядом, словно ожидая поздравлений, а потом ковыляла по комнате и медлила с уходом, надеясь выведать что-нибудь о новых проявлениях людской безнравственности, я разворачивал газету. Каждое утро, охваченный непреодолимым влечением, как человек, которого что-то вынуждает дотрагиваться до всех почтовых ящиков на улице, я пробегал взглядом колонку, сообщавшую о новорожденных, в поисках фамилии «Холлис». После сплетни, переданной мне Гилбертом в последний раз, это влечение овладело мной еще задолго до того, как у Маргарет мог появиться ребенок. И каждое утро, когда интересовавшей меня фамилии в газете не оказывалось, я испытывал какое-то суеверное облегчение и готов был потворствовать слабостям миссис Бьючемп.
Однажды майским утром – мы ждали вторжения войск союзников, об этом извещал заголовок статьи на первой странице «Таймса» – я, уступив своему привычному влечению, проглядывал колонку на букву «X», еще не развернув газеты.
Вот она, эта фамилия! Она показалась мне странной, словно написанной буквами русского алфавита, которые я не мог сразу прочесть. Маргарет. Сын.
– Что-нибудь интересное, мистер Элиот? – донесся до меня, будто издалека, елейный голос миссис Бьючемп.
– Ничего особенного.
– В газетах никогда не бывает ничего интересного, правда?
– У моей старой приятельницы родился ребенок, вот и все.
– Было время, мистер Элиот, когда и я, если можно так выразиться, не отказалась бы иметь малыша. Но когда я увидела, во что эти малыши потом превращаются, то решила, что мне просто повезло.
Когда она наконец ушла, я, так и не развернув газеты, вновь и вновь, неизвестно зачем, перечитывал объявление, не понимая его смысла. Я не мог отделаться от желания увидеть Маргарет, хотя много раз твердо решал этого не делать. Я написал ей письмо в тех же выражениях, в каких обычно писал ей, о том, что прочел эту новость.
Я знал, как важно уметь вовремя признать свое поражение, – ведь часто я сам давал советы другим, что делать в таких случаях. Не встречайтесь, не пишите, не упоминайте даже имени; примиритесь со случившимся, думайте о других, забудьте о том, кого уже нет. Такую задачу и я поставил себе, в основном ради собственного покоя, а возможно, испытывая еще некоторую ответственность и за нее. Бесполезно было вспоминать об этом сейчас; наконец мне удалось разорвать свое письмо.
Идя по площади, я старался свыкнуться с этой новостью. Маргарет будет очень счастлива: даже если она не была вполне счастлива прежде, в чем мне не хотелось признаваться, нынешнее ее состояние компенсирует все. Быть может, дети будут играть в ее жизни более важную роль, чем муж. Так могло произойти и если бы я был ее мужем. И вот, когда я подумал о ней, как о посторонней, почти с удовольствием, нестерпимая страсть собственника овладела мною – у меня перехватило горло, под ложечкой закололо. Этот ребенок мог быть моим.
Я старался свыкнуться с новостью, думать о Маргарет с нежностью старого друга; она будет очень заботливой матерью, любую допущенную по отношению к ребенку ошибку будет принимать близко к сердцу; она не верила так, как верил я, во врожденные свойства человека, она считала, что дети – это глина, из которой можно лепить что угодно. Эти обязанности будут обременять ее, возможно, даже старить, но, воспитывая детей, она не будет считать свою жизнь потерянной.
Я думал о ней с нежностью, но в душе у меня все кипело.
