Страна смеха - Кэрролл Джонатан (читать книгу онлайн бесплатно без TXT) 📗
— Конечно, конечно. Мне надо приготовить все для обеда. Нет, но как это забавно — снова стряпать. Никогда не думала, что скажу так! — Она ушла, но удаляющийся стук ее высоких каблуков напомнил мне цокот собачьих когтей по деревянному полу.
— Неужели это правда, Анна? Насчет Вильмы?
— Да. Много лет назад отец рассердился на Инклеров — за то, что они плохо обходились со своими детьми. А жестокости к детям он не переносил ни под каким видом. Обнаружив, что они бьют своего сына, он превратил их в собак. Томас, не смотри на меня так скептически. Он их создал и мог с ними делать все, что хотел.
— Значит, он превратил их в бультерьеров?
— Да, и им суждено было оставаться такими, пока Герт Инклер не умрет. Тогда Вильма должна была снова превратиться в женщину. Отец не хотел, чтобы они снова были человеческой парой. Что собаками они оставались вместе, его не волновало. Собак он терпеть не мог. — Она хихикнула и аппетитно потянулась, хрустнув косточками.
— Так все животные в Галене — люди?
— Многие. Но говорить умели только Нагель и Нагелина. Папа сделал так специально. Собаки же могут ходить туда и делать то, чего людям нельзя. Это одна из причин, почему, когда вы приехали, Нагель жил у Гузи Флетчер. Обычно они оба жили у меня. Ты, наверно, не заметил, но Нагель долгое время шпионил за вами.
Мне вспомнились все те случаи, когда он вскакивал к нам утром или всю ночь спал на нашей постели, был в комнате, когда мы занимались любовью…
— Все бультерьеры в городе — люди. Отец считал, что эта порода наиболее приемлемая, — уж больно комично выглядит. Еще он говорил, что пусть хоть на них будет интересно смотреть, раз уж все равно никуда не денешься.
Потерев рукой лоб, я удивился, какой он холодный. Мне многое хотелось сказать, но слова не находились. Я отхлебнул кофе, и только тогда ко мне худо-бедно вернулся голос:
— Ладно, но, если он не любил их, почему было просто не взять и не стереть? Старым добрым пятновыводителем: раз — и готово? Боже, я уже сам не соображаю, что несу. Какого хрена ты послала собаку шпионить за нами? — Я вскочил с кресла и, не глядя на Анну, подошел к окну.
За окном девочка в желтом плаще каталась на вихляющемся разбитом велосипеде. Мне подумалось, кем она была — канарейкой? Карбюратором? Или всегда девочкой?
— Томас!
Велосипед скрылся за углом. Мне не хотелось с ней говорить. Мне хотелось вздремнуть на дне океана.
— Томас, ты меня слушаешь? Знаешь, почему я позволяю тебе все это? Почему я разрешила тебе писать биографию? Почему рассказываю об отце?
Я обернулся — и тут зазвонил телефон, и между нами словно опустился бренчащий занавес. Брать трубку Анна не стала. Мы ждали: пять, шесть, семь звонков. Наконец телефон умолк. «Не Саксони ли это вдруг звонила?» — подумал я.
— Там, на моем столе, лежит черная тетрадь. Возьми ее и открой на странице триста сорок два.
Тетрадь была не похожа на ту, что я видел накануне. Эта была гигантская — наверное, дюймов четырнадцать в длину и толщиной страниц в шестьсот. Я пролистал, начиная с конца, — все подряд было исписано почерком Франса. Страницы под моим левым пальцем перескочили с 363 на 302, и я остановился, чтобы отлистать обратно.
Цвет чернил в тетради разнился. На 342-й странице ядовито-зеленым было написано: «Главная проблема в том, что все созданное мною в Галене — возможно, всего лишь плод моей фантазии. Если я умру, то, быть может, все они умрут со мной, поскольку порождены моим воображением? Интригующая и страшная мысль. Я должен рассмотреть эту возможность и подготовиться к ней. Но сколько тогда усилий зазря!»
Заложив тетрадь указательным пальцем, я взглянул на Анну:
— Он боялся, что, когда умрет, исчезнет и Гален?
— Нет, не физический Гален, а только те люди и животные, которых он создал. Он придумал не город, а только жителей.
— Значит, в этом он ошибся? Все же остались, так?
Где-то вдали прогудел поезд.
— Так, да не совсем. Прежде чем отец умер, он написал историю Галена года до три тысячи…
— Три тысячи ?
— Да, до три тысячи четырнадцатого. Он и дальше написал бы, но умер. Совершенно неожиданно. Прилег вздремнуть как-то днем — и умер. Это было ужасно. Все ведь боялись, что немедленно исчезнут, как только он умрет, — так что, когда после его смерти все осталось по-прежнему, мы ликовали.
— Анна, ты знаешь этот рассказ Борхеса «Круги руин»?
— Нет.
— Там один парень хочет создать во сне человека, но не воображаемого, а самого настоящего человека. Из плоти и крови.
— И как, получилось? — Она провела рукой по спинке дивана.
— Да.
Порой даже губка достигает насыщения и не может больше впитывать воду. Слишком сильный раздражитель, слишком много всего происходящего сразу, и настолько невероятного — мой мозг лихорадочно разыгрывал партию в пятимерные шахматы.
Анна похлопала по соседней подушке на диване:
— Давай, Томас, иди сюда, присядь рядом.
— Спасибо, я лучше постою.
— Томас, я хочу, чтобы ты узнал все. Попробую быть с тобой до конца честной. Хочу, чтобы ты знал обо мне, о Галене, об отце — обо всем. Знаешь почему? — Она постепенно извернулась на сто восемьдесят градусов и смотрела на меня теперь поверх диванной спинки. Примостила свою чертову грудь, как на мягкой полке. — Еще пару лет назад как отец написал, так все и происходило. Если кто-то должен был родить мальчика в пятницу, девятого января, так и случалось. Все шло, как он записал в своих «Галенских дневниках». Это была утопия…
— Утопия? Неужели? А как насчет смерти? Разве люди тут не боятся смерти?
Закрыв глаза, она покачала головой. Тупой ученик снова задавал свои тупые вопросы.
— Вовсе нет, потому смерть — это небытие.
— Ох, Анна, брось. Только всей этой схоластики мне сейчас и не хватало! Просто ответь на вопрос.
— Нет, Томас, ты меня не понял. Учти, что, когда умирает кто-то из них, это не то же самое, что смерть обычного человека. Если уходим мы, есть шанс, что нас ждет рай или ад. А для галенцев отец не создал загробной жизни, и потому для них такой вопрос даже не стоит. Они просто исчезают. Пуф! — Она взмахнула руками, словно выпуская светлячков.
— Услада экзистенциалиста, а?
— Да, а поскольку они точно знают, что потом для них уже ничего не будет, то и не беспокоятся. Никто же не станет судить их или бросать в огненную яму. Они просто живут и умирают. В результате большинство их всю жизнь заняты одним лишь поиском счастья.
— И никто не восставал? Ни один не хотел пожить подольше?
— Конечно, хотели, но ведь это невозможно. Они свыклись.
— И никто не выражал недовольства? Никто не убегал?
— Если какой-нибудь галенец попытается уехать, то умрет.
— Ого! Так послушай…
Она рассмеялась и замахала на меня рукой:
— Нет-нет, я вовсе не то имела в виду. Просто отец придумал такую систему безопасности. Пока люди живут здесь, все у них прекрасно. Но если хотят уехать, если отлучаются дольше, чем на неделю, то умирают от сердечного приступа, или кровоизлияния в мозг, или молниеносного гепатита… — Ее рука снова трепыхнулась в воздухе и невесомо опустилась на диван. — Да что об этом попусту говорить! Никто никогда не пытается уехать, потому что про это не было написано…
— Написано! Написано! Ну ладно, где же этот его всемогущий оракул?
— Увидишь чуть погодя, но сначала я хочу рассказать тебе его историю, чтобы ты потом лучше все понял.
— Лучше? Ха! Держи карман шире! Я уже ничего не понимаю.
История оказалась фантастичной и запутанной, и по ходу Анна делала десятки отступлений. В конце концов я уселся рядом с ней на диване, но только после того, как целый час проторчал в неудобной позе у окна, на батарее парового отопления.
Маршалл Франс начал писать «Анну на крыльях ночи», чтобы стало легче дочери. Одним из главных персонажей книги была его добрая подруга Дороти Ли, он лишь изменил ее имя на Дороти Литтл. После того как случайно «убил» ее и кошки пришли сообщить ему об этом, Франс понял, на что способен. Тогда он бросил «Анну на крыльях ночи» и начал «Галенские дневники». Несколько месяцев Франс занимался изысканиями, писал и переписывал. Будучи педантом, он мог переделывать книгу раз по двадцать, прежде чем почувствует, что вышло правильно, — и потому нетрудно представить, как долго он работал и «готовился» к Галену.
