Театр тающих теней. Конец эпохи - Афанасьева Елена (читать книги онлайн бесплатно полностью txt, fb2) 📗
И уже нет с ними Саввы, наизусть бубнящего все приказы и постановления любой власти и защитившего их в прошлый раз от выселения. И уловок в постановлениях, способных защитить их от выселения, тоже нет – не 1919 год на дворе, уже 1921-й.
– «Бывшим владельцам усадеб разрешается и рекомендуется поступить на службу в управление Южхоза», – показывает пальцем на нужный пункт постановления Павел.
– Если вы вместе с Советской властью, дамочка, поступайте на службу! – Один из комиссаров по-хозяйски расхаживает по кабинету матери. – Что делать умеете?
Павел будто ненароком подходит к стоящей на отдельном столике печатной машинке, стучит по клавишам. Анна поворачивается в его сторону. Когда мать этот «Ундервуд» купила, Анна двумя пальцами перепечатывала свои стихи, так и научилась.
– Печатать умею.
– Печатать – что нужно! Описи отпечатывать будете! – Один из комиссаров с толстой папкой в руках доволен. – Поди, языки, дамочка, знаете?
– Французский, английский, немецкий, – монотонно перечисляет Анна.
– Что нужно! – Он зовет их бывшего истопника Федота. – Оформляйте!
– Меня в Симферополь с конца февраля переводят. Уезжаем. – Тихо говорит Павел. И она понимает, что дальше и он, если что, помочь не сможет.
Выбора нет.
С этого дня она, Данилина Анна Львовна, «оформлена на должность младшего делопроизводителя по описи имущества, поступающего в ведение Специального управления Южсовхоза».
Выдают мандаты – бумаги, где ей самой придется впечатать, что они с нянькой теперь совслужащие. Дальше подпись. Печать.
Совслужащие…
«Никитину Агриппину Никитичну принять на должность уборщицы», – печатает на «Ундервуде» Анна и понимает, что впервые видит фамилию и имя своей няньки. Всегда и для всех она Никитична. Теперь им положено «продуктовое снабжение», «второй категории» для няньки, так как она «угнетенный класс», «третьей категории» для нее.
– Не рабочая, ясно дело. Но и за категорию вольнонаемных совслужащих благодарите! – Их же бывший истопник Федот быстро в роль победившего пролетариата вошел. Хамить открыто не хамит, но и от почтения прежнего и следа не осталось.
Нянька дергает Анну за рукав, кабы чего лишнего не сказала, кланяется и, быстро забрав карточки, свои и Анны, спешит в поселок – хоть чем-то отоварить.
«Совслужащие». С мандатом и печатью.
При следующей смене власти этот мандат, считай, приговор.
Угроза ареста и расстрела за сотрудничество с Добровольческой армией еще не миновала. И за ней в любой момент могут прийти, как за есаулом Елистратом Моргуновым. И бритоголовый комиссар всё чаще является ей в ночных кошмарах. А когда власть снова поменяется, как менялась много раз за эти три года, она, как глупая Марфуша, попадет под расстрел теперь уже за сотрудничество с красными.
Когда еще раз поменяется… Или не поменяется…
– Работайте на великое дело коммунизма и продовольственное снабжение по категории совслужащего получайте! – доволен найденным нужным ему образованным местным сотрудником заезжий комиссар. – Советская власть отныне и навсегда!
Анна вдруг отчетливо вспоминает спор матери, мужа, Набоковых и Константиниди в ноябре семнадцатого, как надолго Советская власть – на месяц, на два, на полгода. И слова Саввы: «На семьдесят».
– Откуда ты это взял про семьдесят лет и еще чуть-чуть?
– Услышал…
Что, если убитый племянник ее пропавшего мужа был прав?
Каждое утро теперь, оставив Ирочку под присмотром Оли и еще не уехавших в Симферополь Саши и Шуры, она идет из дома для прислуги в свой дом. На службу.
Оля продолжает то, что начинали Анна и Савва: как может учит Сашу и Шуру всему, что знает сама. Трехлетняя Ирочка тянется за ними, и, будто между прочим, выучивает все буквы, цифры, и раньше Саши и Шуры успевает решать примеры на сложение и вычитание.
Книги в маленьком домике для прислуги не помещаются. Хорошо еще новые хозяева из непонятного ей Южсовхоза ничего не вывозят из имения. Когда нянька по вечерам моет пол, можно проскользнуть в кабинет и библиотеку, поставить на полку прочитанную детьми книгу и в нянькином ведре спрятать другую. Чтобы никто не заметил, что они выносят «народное достояние». За «хищение социалистической собственности» можно пойти под суд, а то и сразу под расстрел.
Нянька и уборщица теперь, и кухарка. Бывший их конюх Селим, который когда-то вместе с Павлом ее лошадей объезжал и осенью семнадцатого учил девочек ездить на пони, тоже на службе у Южсовхоза. Реквизированное имущество бывших буржуев на реквизированных у тех же буржуев лошадях и повозках в какое-то тайное место свозит. Бывший истопник Федот бо́льшую часть времени проводит в имении, то ли новое руководство Южсовхоза его за старшего оставило, то ли сам себя начальником поставил.
Образованную Анну «сажают на делопроизводство». Печатать и на другие языки отпечатанное переводить. На материнском «Ундервуде» она печатает какие-то бесконечные списки вещей:
«Бывш. усадьба Филиберов “Нижняя Лимена”:
– Кровать деревянная «Раковина» – 1 шт.
– Лиры – 8 шт.
– Мольберты – 3 шт.
– Граммофон с рупором – 1 шт.
Из гостиной в японском духе:
– Бамбуковые этажерки – 3 шт.
– Ширмы – 4 шт.
– Японские табуреты – 3 шт.
– Фаянсовые бочки-табуреты – 2 шт.
– Картина японская из слоновой кости – 1 шт.
– Ковры кустарной работы – 2 шт.
Из зеркальной залы:
– Инвентарь концертный. Рояль Вестермайера…»
Имение за имением. Имение за имением…
Привозят другой «Ундервуд», явно где-то изъятый. С латиницей, чтобы печатала на других языках.
«Из бывш. имения купцов Кокаревых Мухалатка:
– Большой плафон гостиный с вписанным в него картушем с панно “Суд Париса”.
– Мебель гостиная: диваны – 2 круглых, кресла – 4, табуреты – 6, этажерки – 4, стулья – 15 работы мастерской Ф.Мельцера СПб.
– Люстра венецианского стекла – 1 шт.
– Коллекция стекла и фарфора стекольных и керамических заводов России, Японии, Китая и Европы – 30 предметов.
– Блюда бело-синие Делфтского фаянса – 8 шт.
– Натюрморты фламандских и голландских мастеров – 6 шт.
– Акварели К. Брюллова – 2 шт.
– Портрет Д. Доу – 1 шт.»
Во дворце Кокоревых она не была – мать считала не по чину наносить визиты купцам, хоть и таким богатым. Но много слышала, как Кокоревы восстановили Мухалатку после разрушения в Крымскую войну при прежних хозяевах Шатиловых, когда мародеры разграбили всё. Новый дворец, построенный известным архитектором Вагнером, вызвал восхищение даже у императора Николая Александровича, который захотел тогда в своей строящейся Ливадии иметь нечто подобное.
Имение за имением. Имение за имением.
Старинные гарнитуры, люстры, картины, библиотеки…
И лишь когда очередь доходит до Гаспры, где в имении графини Паниной они с мужем и матерью много раз бывали, Анна вдруг прозревает. Понимает, что печатает список экспроприированных ценностей. Бесконечный список. Изъятого из имений тех, кого она знает, к кому ездила в гости, смотрела на эти картины, сидела на этих диванах при свете этих люстр.
Имения, из которых изымаются вещи, в списках движутся все ближе и ближе к их поместью. Значит, заберут все. Увезут неведомо куда. Далеко. За границу, раз переводы на разные языки требуют. И даже если власть очередной раз поменяется, ничего уже не найдешь.
Ей уже всё равно.
Или не всё равно?
Иначе почему каждый раз, видя нового, коротко стриженного комиссара, в куртке бычьей кожи, она вздрагивает – не тот ли, который видел, как она революционного матроса застрелила. Антипка ему горло перегрыз. Но Антипки нет, Антипка в могиле на утесе. Волков Советы не расстреливают. Наверное. Хотя кто его знает, Константиниди расстрелял же.
