Мадлен. Пропавшая дочь. Исповедь матери, обвиненной в похищении собственного ребенка - Мак-Канн Кейт
В 5 часов по местному времени испанская полиция позвонила Вальтеру. На звонок никто не ответил. Я думала, что не переживу этого.
Нам предложили три варианта развития событий: мы могли поехать в Великобританию, где были наилучшие условия для проведения таких операций; мы могли остаться в Берлине на тот случай, если власти все же сумеют выйти на связь с Вальтером; мы могли уехать в Амстердам, как и планировали. После некоторых колебаний, мы решили, что это был, скорее всего, фальшивый звонок, и потому нам стоит ехать в Амстердам. Этот случай уже и так причинил нам много боли, и мы не хотели из-за него отказываться от важной поездки. К тому же с нами можно было легко связаться в любой момент.
Дело несколько усложнилось тем, что путешествующие с нами журналисты, которые ждали сообщения о том, когда вылетает наш самолет, уже начали строить догадки о причине задержки. Кларенс едва успевал отвечать на вопросы, пока не раскрывая сути дела, но мы не сомневались, что журналисты скоро разузнают, что произошло. Нам меньше всего было нужно, чтобы вокруг нас раздули очередную громкую и надуманную сенсацию. Если бы звонок Вальтера оказался не ложным — что, конечно же, было маловероятным, — кто знает, как это повлияло бы на переговоры?
Как позже выяснилось, то был первый и последний раз, когда мы слышали о Вальтере. Но это хорошая иллюстрация (если в каких-то иллюстрациях вообще есть необходимость) того, насколько неразумно мы поступили, позволив журналистам сопровождать нас.
Самолет компании «Нетджетс» поднялся в воздух вскоре после 19:30, на несколько часов позже, чем было запланировано. К тому времени я была уже настолько взвинчена, что согласилась выпить джина с тоником, чтобы хоть немного успокоиться. Насколько я помню, тогда я впервые после исчезновения Мадлен выпила что-то крепче чая или кофе. К счастью, это помогло мне расслабиться, пусть и ненадолго.
Когда мы приземлились в аэропорту Схипол, мною овладели уже знакомые ощущения: сжималось горло, жгучие слезы стояли в глазах, было больно в груди. Боже, Боже, как же это пережить? С Амстердамом у нас было связано так много счастливых воспоминаний, ведь мы прожили здесь вместе с Мадлен целый год. Как нам возвращаться сюда без нее? Прости меня, Мадлен! Прости!
Было поздно, и у нас с Джерри уже не осталось сил после пережитого в этот день стресса. Прибыв в Амстердам, мы извинились и отменили запланированное интервью, которое должно было состояться двумя часами ранее.
Невероятно, но продюсеров это разозлило. Я уже научилась мириться с бездушной реакцией людей — за эти годы нам не раз приходилось видеть подобное, в основном так вели себя журналисты-международники. Некоторые люди становятся очень воинственными, когда мы не даем им то, чего они от нас хотят. Один журналист в порыве гнева даже швырнул микрофон на пол. Посмотришь на таких, и складывается впечатление, будто все новости, события и «человеческие истории» существуют единственно ради того, чтобы им было о чем писать, будто мы и вся ситуация с Мадлен — не более чем материал для их эфиров и колонок. Конечно, это очень неприятно, но мы привыкли. Какой смысл бороться с этим? Мы движемся дальше.
В тот вечер мы все же дали короткое интервью в нашем гостиничном номере одной милой женщине по имени Элеанор, журналистке католического еженедельника «Тэблет». Это интервью больше походило на дружескую беседу, и никогда раньше в присутствии журналиста мы не чувствовали себя так свободно и расслабленно. После этого, около десяти часов, к нам пришли несколько наших амстердамских друзей. Когда они стали обнимать меня, мне хотелось, чтобы это продолжалось как можно дольше. Я знала, что как только отступлю на шаг и посмотрю на них, их лица мгновенно напомнят мне о днях, проведенных здесь с Мадлен. Я одновременно испытывала и боль, и радость от встречи с близкими друзьями. Мы никогда не думали, что нам придется свидеться с ними без Мадлен. Эти люди вместе с нами ели праздничный торт на ее первом дне рождения. Это неполное воссоединение казалось мне несообразным, лишенным смысла.
Следующий день прошел в таком же напряженном режиме, как и дни нашего пребывания в Мадриде и Берлине. Мы встретились с послом, британским представителем по связям с нидерландской государственной полицией, генеральным консулом и политическим советником при правительстве. Поговорили мы и с координатором государственной полиции по делам пропавших людей. Во время этого разговора вскоре стало понятно, насколько далеко вперед по сравнению со многими странами ушли Нидерланды в деле розыска пропавших детей. В этой стране работают удивительно четко налаженные и продуманные схемы действий для таких случаев. Да и сам факт, что у них существуют такие схемы, ставит их впереди большинства европейских стран. Нам дали книги, в которых говорится о том, что делать и как себя вести, общаясь с представителями СМИ, если у вас пропал ребенок (к сожалению, на нидерландском языке и немного поздно для нас) — важнейший источник информации и руководство для семей, внезапно попавших в эти страшные обстоятельства.
Еще мы встретились с Шарлоттой из «Чайлд фокус», бельгийской неправительственной организации, занимающейся проблемами похищенных и эксплуатируемых детей. После волны насилия и убийств детей, захлестнувшей страну в девяностые, Бельгия взялась искоренять эти гнусные преступления. Создание «Чайлд фокус» в 1997-м было частью этой стратегии. Шарлотта сказала, что в «Чайлд фокус» она занимается делом Мадлен, и это нас поразило. Мы не могли поверить, что в Бельгии есть женщина, которая делает это официально. Меня охватило такое чувство благодарности, что я разрыдалась. И печальные новости, и добрые вести заставляли меня плакать. Сколько же слез я пролила за это время! Те, кто критиковал нас за излишнюю сдержанность и сухость, не видели и малой доли моих слез.
После нескольких интервью для национального телевидения и радио, включая «Опспоринг ферзохт», нидерландский эквивалент «Полицейского надзора», мы отправились в аэропорт и полетели обратно в Алгарве. Мне нужно было увидеть прекрасные улыбки Шона и Амели, услышать их смешной лепет, ощутить их жадные объятия, их сладкое детское дыхание. Но скоро мне пришлось снова ненадолго расстаться с близняшками. Нас с Джерри пригласили в Лагуш на посвященный Мадлен музыкальный марафон. Мы оба буквально падали с ног от усталости, но нам хотелось показать, что мы безмерно благодарны за эту поддержку. Музыка была просто фантастической, и мы были счастливы при виде выступавших детей, которые посвящали свои номера Мадлен. Когда мы немного расслабились, на сцену вышли четыре юных рэпера. Они были такими забавными и заводными, что я рассмеялась. Это было одновременно и хорошо и плохо: я сразу представила себе, какие противоречивые комментарии это может вызвать. Веселость тут же испарилась, и на смену ей пришло чувство отвращения к самой себе за то, что я вообще могу смеяться. Такой будет жизнь без Мадлен? Я так и не смогу до ее возвращения засмеяться на людях или ощутить легкость и искреннюю радость?
12
МАРОККО
Воскресенье, 10 июня. Рабат, Марокко. Перед выездом в аэропорт я на свою голову решила почитать «Дейли экспресс» и наткнулась на большую (две страницы с фотографией кишащего людьми рынка) статью о торговле детьми в Марокко.
«Я отказываюсь верить, что наша милая маленькая Мадлен могла пройти через такое! Прошу, Господи, умоляю, защити ее! Она любит нас, Господи. Пожалуйста, верни ее нам!»
Вообще-то нам повезло, что мы смогли долететь до Рабата. Впрочем, слово «повезло» вряд ли здесь уместно. Реактивный самолет, на котором мы должны были лететь, был неисправен, и вместо него нам был предоставлен довоенный винтовой самолет. Он был слишком мал, чтобы вместить всех пассажиров, поэтому ему пришлось сделать два рейса, чтобы переправить всю нашу группу в Марокко. Я летать не люблю, но этот перелет был действительно страшным. В салоне, напоминавшем огромную металлическую трубу, было около двадцати сидений. Кабина пилота от салона не была отгорожена. Полок для багажа не имелось. Спасательных жилетов тоже не было. Об обслуживании в полете речь тем более не шла (хорошо, что я съела бутерброд в аэропорту). Конечно же, меня смущало не отсутствие удобств, просто в этом самолете я не чувствовала себя в безопасности. Мое разыгравшееся воображение рисовало самые жуткие картины, но больше всего я боялась не того, что мы погибнем, а что наша гибель сделает всех наших детей сиротами. Трудно оставаться рассудительным, когда уже и не помнишь, что такое покой.
