Доктор Данилов в роддоме, или Мужикам тут не место - Шляхов Андрей Левонович (книги полностью бесплатно .TXT) 📗
— С премиями теперь можно проститься, — предсказал опытный Клюквин. — Раз учитывается не только послеоперационный болевой синдром и послеоперационная тошнота и рвота, но и хренова куча других факторов: послеоперационная головная боль и головокружение, длительная сонливость, зуд, нарушение мочеиспускания, разнообразные неврологические нарушения и много еще чего, — то в каждой анестезии можно найти криминал.
— Да и сами выводы основаны на субъективных оценках, — поддержал Вознесенский. — Где точная грань между плохой анестезией, которая вызвала неприятные ощущения, и приемлемой, имеющей отдельные недостатки, но в целом вполне допустимой?
— И сколько будет хороших анестезий, при которых жалобы совершенно отсутствуют? — спросил Сахаров. — Куда проще делить по старинке. Не написали жалобы на анестезиолога – значит, анестезия была хорошей. Написали – плохой. Так ведь проще.
Данилов в дискуссию вступать не стал – пора было забирать пациентку из обсервационного отделения на операцию планового кесарева сечения.
В обсервации было непривычно шумно. Обе постовые акушерки вместе со старшей и доктором Гуровой стояли перед запертой дверью одной из палат. То одна, то другая начинали стучать в дверь и кричать:
— Откройте дверь! Мы вам ничего не сделаем!
— Что случилось? — поинтересовался Данилов.
— Заперлась изнутри и не открывает, — пояснил подошедший заведующий.
— А где ключ взяла? — спросил Данилов.
— Ключи от палат хранятся на посту или у старшей сестры. Обычно палаты никогда не запираются.
— Да наши замки пилкой для ногтей открыть и закрыть можно, — скривился Гвоздев. — Только бы она ничего с собой не сделала!
— А в окно влезть не пытались? — предложил Данилов.
— Окна закрыты, занавеси тоже. А мне лучше дверь высадить, чем стекла бить, сами понимаете.
Данилов понимал. Сломанная дверь не мешает функционированию палаты, тогда как разбитое окно делает ее непригодной для нахождения пациенток.
— Поможете дверь выбить, Владимир Александрович? Два мужика – это сила.
— Без проблем, Юрий Павлович, только давайте побыстрее, а то мне Копореву из триста двенадцатой на операцию забирать.
— Так она там, — Гвоздев указал глазами на дверь. — Минут десять назад выбежала из своей палаты, начала размахивать пилкой для ногтей и нести какую-то околесицу, что ни она, ни ее ребенок никому не нужны, а потом вдруг решила запереться в чужой палате, где как раз было пусто – кто на обследование ушел, кто в процедурный кабинет.
— С пилкой, говорите? — Данилов неплохо разбирался в замках, всю жизнь врезая и чиня их самостоятельно. — Найдите мне крестовую отвертку и пассатижи. Думаю, что дверь ломать не придется.
— Спаситель вы наш! — обрадовался Гвоздев. — Сейчас куртку накину и принесу инструменты из машины.
Он отсутствовал не дольше минуты: стремительно убежал и столь же стремительно вернулся обратно с плоским пластмассовым чемоданчиком в руках. Данилов тем временем попросил у одной из постовых акушерок канцелярскую скрепку и сделал из нее нехитрый инструмент для нажима на глубоко утопленную кнопочку, фиксирующую накладную панель.
Старшая сестра продолжала стучать в дверь и взывать к разуму затворницы.
Операция по вскрытию двери заняла секунд сорок. Поворотный механизм, как и предполагалось, был заблокирован пилкой для ногтей.
— Корифей! — восхитился Гвоздев и ломанулся в проем.
Данилов последовал за ним. Потом вошли все остальные.
Пациентка Копорева забилась в угол. Сидела, скрючившись, прямо на холодном линолеумном полу и беззвучно рыдала, уткнувшись лицом в ладони.
— Какого черта! — рявкнул Гвоздев, присаживаясь рядом с ней на корточки. — Вы что творите, дорогуша?
— И-и-и-и-и! — тонко и протяжно завыла «дорогуша».
— Встать можете? — спросил Данилов.
— Могу, — тихо ответила Копорева, не отнимая рук от лица и не делая попыток подняться.
— Тогда пойдемте в вашу палату, там и поговорим, — предложил Данилов. — А лучше не пойдем, а поедем.
— Катя, кресло! — распорядился Гвоздев.
— Бегу, Юрьпалыч! — отозвалась одна из постовых акушерок.
Когда каталка была доставлена, Данилов и Гвоздев подхватили рыдающую женщину под руки и усадили в кресло. Гвоздев взялся за рукоятки и покатил каталку в коридор. Данилов пошел следом.
— Вас, Анна Анатольевна, прошу с историей в триста двенадцатую палату, а всем остальным – заниматься своими делами. Концерт окончен.
Копорева вдруг оглушительно рассмеялась.
— Концерт окончен! Здорово сказано!
— Давайте-ка лучше в изолятор, — на ходу изменил решение Гвоздев. — Там спокойнее. И перенесите туда из триста двенадцатой ее вещи.
В изоляторе они помогли Копоревой улечься на кровать, после чего приступили к осмотру.
Данилову в общих чертах уже была ясна суть дела. Внезапная бурная активность, подвижность, переходящая суетливость, рыдания, мгновенно сменяющиеся веселостью, в сочетании с бледностью кожных покровов, расширенными зрачками и немного неуверенными движениями свидетельствовали в пользу кокаина.
Давление у пациентки оказалось повышенным до ста шестидесяти на девяносто пять, пульс участился до ста двух ударов в минуту.
— Знобит чего-то, — пожаловалась Копорева, забираясь под одеяло.
— А во рту сушит? — спросил Данилов.
— Сушит.
— Что принимали, Галина Владимировна?
— Все, что доктора прописывали. — Копорева посмотрела сначала на заведующего отделением, а затем на своего палатного врача Гурову и улыбнулась.
— А еще? — Тон Данилова не располагал к шуткам.
— Больше ничего, вот вам крест! — Гурова вытащила из-под одеяла руку и истово перекрестилась.
— Ничего запрещенного не нюхали и не глотали?
Следов уколов на теле врачи при осмотре не обнаружили.
— За кого вы меня принимаете? — Пациентка попыталась изобразить, что ее оскорбил подобный вопрос, но не выдержала и рассмеялась.
— Вот ее вещи. — В изолятор вошла Катя с тремя пластиковыми пакетами в руке.
— Спасибо, — поблагодарил Гвоздев, кивком отпуская ее и обращаясь к пациентке: – У нас, Майя Леонидовна, сложилось мнение, что вы приняли какой-то наркотик…
— Да что вы, доктор!
— Тогда чем объяснить ваше столь неадекватное поведение? — спросил Данилов. — Да еще перед операцией?
— Да, кстати, — оживилась та, — а почему меня не везут на операцию?
— Потому что она отложена, — покачал головой Гвоздев. — Да уж, отличились вы. Ладно, Анна Анатольевна, вы пока останьтесь здесь, я сейчас пришлю Катю или Веру на индивидуальный пост. Пойдемте, Владимир Александрович.
— Психиатра будете вызывать? — для порядка уточнил Данилов.
— Да, пусть отпишется, а потом возьмем на операцию, — ответил Гвоздев. — Плановую или экстренную, естественным путем ей все равно рожать противопоказано. Кто у вас сегодня дежурит?
— Я и Анатолий Николаевич, — ответил Данилов.
— Значит, я с вами не прощаюсь. Да, Владимир Александрович, вы о кокаине подумали, не так ли?
— О кокаине, — подтвердил Данилов.
— Вполне вероятно. Дамочка состоятельная, ей это удовольствие вполне по карману. Вот ведь жизнь – только от одной беды придешь в себя, как тебе судьба следующую подкидывает. Хорошо, хоть ничего с собой не сделала.
— Сплюньте, — посоветовал Данилов.
Гвоздев демонстративно постучал себя костяшками пальцев по голове и скрылся за дверью своего кабинета.
Данилов вспомнил, что забыл оставить запись в истории родов. Пришлось вернуться в изолятор, взять у Гуровой историю и прямо там же, в изоляторе, быстро написать несколько строк.
Гурова тем временем продолжала расспрашивать пациентку о причинах произошедшего. Та отвечала в классическом для большинства наркоманов стиле, отрицая, изворачиваясь и пересыпая свою речь клятвами и заверениями.
Из обсервации Данилов ненадолго вернулся к себе в отделение, а затем отправился обезболивать первые роды у «договорной» пациентки. В «физиологическом» родзале его и нашла секретарь главного врача – ровно через пять минут после того, как роды закончились.
