Татарская пустыня - Буццати Дино (книги онлайн TXT) 📗
Чтобы ускорить выздоровление, Ровина посоветовал Дрого поменьше думать о работе и лежать целый день в постели: нужные бумаги и документы пусть приносят ему в комнату. Стоял холодный и дождливый март, из-за дождей были страшные обвалы в горах; внезапно по непонятным причинам обрушивались целые скалы и, дробясь, летели в пропасть со зловещим грохотом, не затихавшим в ночи на протяжении нескольких часов.
Наконец с огромным трудом стала проклевываться весна. Снег на перевале уже стаял, но густые туманы еще цеплялись за Крепость. Рассеять их могло лишь жаркое солнце, настолько спрессовался за зиму сырой воздух в долинах. Но однажды утром, проснувшись, Дрого увидел, что на деревянном полу вновь появилась полоска солнечного света, и понял, что весна все-таки пришла.
И в душе вновь затеплилась надежда, что ее приход даст ему новые силы. Даже в старых деревянных стропилах весной появляются отголоски жизни: ночи наполняются каким-то поскрипыванием, потрескиванием. Все словно бы начинает жить заново, на мир обрушивается волна здоровья и радости.
Именно об этом и думал Дрого, воскрешая в памяти подходящие высказывания великих писателей, чтобы укрепиться в своих надеждах. Он поднялся с постели и, пошатываясь, подошел к окну. Слегка кружилась голова, но мысль, что так бывает со всеми, кто долго пролежал в постели, несколько успокоила его. И верно, головокружение скоро прошло, и Дрого смог полюбоваться сиянием солнца.
Казалось, во всем мире разлита безмерная радость. Сам Дрого видеть ничего не мог, так как перед его окном высилась стена, но эту радость он легко угадывал. Даже старые крепостные стены, красноватая земля во дворе, посеревшие деревянные скамейки, пустая повозка, медленно бредущий солдат – все прямо источало радость. А как же, наверно, хорошо там, по другую сторону стен!
Дрого захотелось одеться, посидеть на открытом воздухе в кресле, погреться на солнце, но какой-то внутренний озноб удержал его от этого и заставил вернуться в постель. И все же сегодня я чувствую себя лучше, гораздо лучше, подумал он, веря, что так оно и есть.
Мирно сияло восхитительное весеннее утро; полоска солнечного света медленно перемещалась по полу. Время от времени Дрого поглядывал на нее и не обнаруживал в себе ни малейшего желания заниматься бумагами, скопившимися у него на тумбочке. К тому же стояла необычайная тишина, которую почему-то не нарушали ни доносившийся иногда голос трубы, ни шум воды в цистерне. Даже став майором, Дрого не пожелал расстаться со своей комнатой, опять-таки из чистого суеверия; а к всхлипам цистерны он настолько привык, что они ничуть его не раздражали.
Дрого наблюдал за мухой, севшей прямо на полоску солнечного света. То была нежданная гостья, непонятно как пережившая зиму. Он внимательно наблюдал за ее перемещениями, но тут кто-то постучал в дверь.
Джованни отметил про себя, что стук странный. Это, конечно, был не денщик, и не капитан Корради из военной канцелярии (тот свой стук неизменно сопровождал вежливым «разрешите»), и никто из обычных посетителей.
– Войдите! – сказал Дрого.
Дверь открылась, и показался старый портной Просдочимо, совсем согбенный, в нелепом одеянии, когда-то бывшем сержантской формой. Он слегка запыхался и, войдя в комнату, указательным пальцем правой руки ткнул в воздух, имея в виду что-то находящееся по ту сторону крепостных стен.
– Идут! Идут! – заговорщически сообщил он приглушенным голосом, словно это была великая тайна.
– Кто идет? – спросил Дрого, с удивлением глядя на взбудораженного портного. И подумал: вот влип! Стоит этому типу разболтаться, так раньше чем через час от него не избавишься.
– Они идут по дороге, Господи Боже ты мой, по северной дороге! Все уже на террасе: смотрят.
– По северной дороге? Солдаты, что ли?
– Батальонами, батальонами! – уже кричал старичок, сжимая кулаки. – На этот раз никакой ошибки, к тому же пришла депеша из генерального штаба: сообщают, что нам выслано подкрепление! Это война! Война! – кричал Просдочимо, и было непонятно, то ли от испуга он так надрывается, то ли от радости.
– Их уже видно? Без подзорной трубы? – Дрого сел в кровати, охваченный ужасным волнением.'
– Еще как видно, черт побери! У них даже пушки, наши насчитали уже восемнадцать штук!
– И когда они могут на нас напасть? Сколько времени им потребуется, чтобы добраться сюда?
– Да что говорить! При такой-то дороге!… Я думаю, через два дня они уже будут здесь. Максимум через два!
Проклятая постель, подумал Дрого. Лежи тут, прикованный. Надо же было заболеть! Ему и в голову не пришло, что Просдочимо мог сказать неправду. Он сразу поверил: все так и есть, он же заметил, что даже воздух изменился, и не только воздух, а сам солнечный свет стал другим.
– Просдочимо, – сказал он, с трудом переводя дыхание, – сходи позови Луку, моего денщика… нет, звонить бесполезно, он, должно быть, внизу, в канцелярии – ждет, когда ему дадут для меня бумаги, иди скорее, прошу тебя!
– Я сию минуту, господин майор! – откликнулся Просдочимо уже на ходу. – Не думайте больше о своих болячках, выходите на стену, сами все увидите!
Он выбежал, забыв даже закрыть за собой дверь: слышно было, как шаги его удаляются по коридору, потом снова наступила тишина.
– Господи, сделай так, чтобы я почувствовал себя лучше, молю тебя, хотя бы на неделю, – шептал Дрого, не в силах справиться с волнением.
Он хотел немедленно встать, встать любой ценой и тотчас отправиться на стену, показаться Си-меони, дать всем понять, что он не манкирует, что он на своем командном посту и, как всегда, выполняет возложенные на него обязанности, ибо уже совершенно здоров.
Бах! От сквозняка, потянувшего из коридора, с грохотом захлопнулась дверь. В глубокой тишине этот громкий и зловещий удар прозвучал ответом на молитву Дрого. Почему Лука все не идет? Сколько времени нужно этому идиоту, чтобы одолеть два лестничных марша?
Не дожидаясь денщика, Дрого встал с кровати, и у него сразу же закружилась голова. Но постепенно головокружение прошло. Теперь он стоял перед зеркалом и испуганно смотрел на свое лицо – желтое, изможденное. Это все от бороды, попробовал утешить себя Джованни и неверными шагами в одной ночной рубашке стал бродить по комнате в поисках бритвы. Но почему же не идет Лука?
Бах! – снова хлопнула дверь, приведенная в движение сквозняком.
– Черт бы тебя побрал! – буркнул Дрого, направляясь к двери, чтобы ее закрыть, и тут услышал приближающиеся шаги денщика.
Тщательно выбритый и одетый – правда, форма теперь болталась на нем, как на вешалке, – майор Джованни Дрого вышел из комнаты и направился по коридору, показавшемуся ему много длиннее, чем обычно. Лука шел рядом, отступя лишь на шаг, чтобы в любую минуту его подхватить, ибо видел, что командир с трудом держится на ногах. Теперь головокружение накатывало волнами, и каждый раз Дрого приходилось останавливаться и пережидать, опершись о стену. Я слишком волнуюсь, нервы шалят, подумал он. Но в общем мне все-таки лучше.
Головокружение и впрямь прошло, и Дрого поднялся на верхнюю террасу форта, где группа офицеров разглядывала в подзорные трубы треугольный участок равнины, не заслоненный скалами. Джованни, щурясь от непривычного глазу яркого солнца, невпопад отвечал на приветствия. Ему показалось – а может, он сейчас вообще был склонен видеть все в черном свете, – что младшие офицеры поздоровались с ним несколько небрежно, словно он не был уже их непосредственным начальником, в известном смысле вершителем их судеб. Неужели они считают его конченым человеком?
Эту неприятную мысль быстро вытеснили другие: тревожные мысли о войне. Прежде всего Дрого заметил, что над валом Нового редута поднимается тонкая струйка дыма: значит, там снова поставили караулы, чрезвычайные меры уже приняты, весь гарнизон приведен в боевую готовность, а его, помощника коменданта, даже не известили. Если бы Просдочимо не пришел по собственной инициативе и не позвал его, он бы до сих пор лежал в постели, даже не подозревая об опасности.
