Платформа - Уэльбек Мишель (версия книг txt) 📗
Все участники нашей экскурсии поднялись и направились в ресторан. Мне хотелось как-то приободрить старика, сказать ему что-нибудь обнадеживающее; но нет, что тут скажешь. Он и сам предчувствовал с горечью, что скоро на Кубе восстановится капитализм и от его революционных мечтаний не останется ничего, кроме ощущения поражения, бесполезно прожитой жизни и стыда. Его пример не станет образцом для других, у него не найдется последователей, хуже того, грядущие поколения будут вспоминать о нем с отвращением. Он сражался и трудился напрасно.
За ужином я много выпил и под конец надрался; Валери наблюдала за мной с беспокойством. Танцовщицы, одетые в плиссированные юбки и облегающие пестрые лифы, готовились исполнять сальсу. Мы расположились на террасе. Я приблизительно знал, что хочу сказать Жан-Иву; подходящее ли для этого время? Он выглядел несколько потерянным и расслабленным. Я заказал последний коктейль, закурил и обернулся к нему.
– Ты действительно ищешь новую концепцию, которая бы спасла от разорения твои курорты?
– Разумеется, я для этого сюда приехал.
– Создай такие клубы отдыха, где бы люди занимались любовью. Именно этого им и не хватает. Если во время отпуска у них не случилось любовного приключения, они уезжают неудовлетворенные. Они не осмеливаются в этом признаться, может, даже и не осознают, но в следующий раз выбирают другую фирму.
– Так кто им мешает заниматься любовью? Тут все как будто к этому располагает, это принцип клубов отдыха; я не знаю, почему они этого не делают.
Я отмахнулся от его возражения.
– Я тоже не знаю, не в этом суть; доискиваться до причин явления – занятие бесполезное, даже если предположить, что у всякого явления существуют причины. Факт остается фактом: что-то стряслось такое, что мешает людям западной цивилизации совокупляться; может, это связано с нарциссизмом, с развитым сознанием своей индивидуальности, с культом успеха – не важно. Так или иначе, после двадцати пяти – тридцати лет человек крайне редко вступает в новые сексуальные связи; однако он продолжает испытывать в этом потребность, и потребность эта угасает очень медленно. В результате следующие тридцать лет, почти всю свою взрослую жизнь, он пребывает в постоянной неудовлетворенности.
На стадии алкогольного опьянения, предшествующей полной отключке, случаются иной раз прозрения. Упадок сексуальности в западном мире – явление безусловно социальное, массовое, и напрасно было бы пытаться объяснить его теми или иными индивидуальными психологическими факторами; между тем, взглянув на Жан-Ива, я понял, что он как нельзя лучше иллюстрирует мой тезис, мне даже неловко сделалось. Он не только не занимался любовью, у него даже не было времени попробовать, более того, у него пропало желание, и, что самое скверное, он уже чувствовал, как жизнь угасает в его теле, он словно бы ощущал запах смерти.
– Ну почему… я слышал,– начал он после долгих колебаний,– что клубы свингеров процветают.
– Не очень, то-то и оно. Их открывается много, но вскоре они закрываются за отсутствием клиентов. Реально в Париже пользуются успехом только два клуба: «Крис и Ману» и «2+2», да и те заполнены только в субботу вечером; для десятимиллионного города это мало, в начале девяностых все выглядело совсем иначе. Идея обмена партнерами привлекательна, но она постепенно выходит из моды, потому что люди уже не хотят обмениваться ничем, это не соответствует современному менталитету. На мой взгляд, клубы для пар имеют сегодня столько же шансов выжить, сколько автостоп семидесятых. Единственное, что отвечает духу времени,– это садомазохизм…
Валери вытаращила на меня глаза, полные ужаса, и пихнула ногой. Я взглянул на нее с изумлением и не сразу понял, в чем дело: ну разумеется, я не собирался говорить об Одри; я понимающе кивнул ей. Жан-Ив не заметил паузы.
– Итак,– продолжал я,– с одной стороны – сотни миллионов жителей развитых стран; у них есть все, чего ни пожелают, за исключением одного: сексуального удовлетворения; они его ищут, ищут, не находят и оттого несчастны донельзя. С другой стороны – миллиарды людей, у которых нет ничего; они голодают, умирают молодыми, живут в антисанитарных условиях, им нечего продать, кроме своего тела и своей неиспорченной сексуальности. Чего же тут непонятного, это ясно как день: идеальные условия для обмена. Деньги на этом можно делать немыслимые: что там информатика, биотехнологии, средства массовой информации – тут ни один сектор экономики не идет в сравнение.
Жан-Ив не отвечал; в эту минуту грянула музыка. Красивые танцовщицы улыбались, плиссированные юбки колыхались, обнажая смуглые ляжки; великолепная иллюстрация к моей речи. Я думал, он так ничего и не скажет, будет сидеть переваривать мою мысль. Однако минут через пять он ответил:
– Твоя теория плохо применима к мусульманским странам…
– Ну и ладно, у них оставишь «Эльдорадор – Новые открытия». Можешь даже добавить что-нибудь покруче, вроде горного туризма, экологических экспериментов, выживания в экстремальных условиях, назовешь это «Эльдорадор – Приключение» – будет отлично продаваться во Франции и Англии. А клубы сексуального направления лучше пойдут в странах Средиземноморья и в Германии.
На этот раз он засмеялся.
– Тебе надо было делать карьеру в бизнесе,– сказал он полушутя,– у тебя масса идей.
– Ну, идеи…
У меня кружилась голова, расплывались перед глазами танцовщицы; я залпом допил коктейль.
– Идеи у меня, может, и есть, но я не в состоянии погрузиться в практические расчеты, составить предварительный бюджет. Так что остаются только идеи…
Дальнейшее помню смутно, должно быть, я заснул. Проснулся в своей постели; Валери лежала рядом со мной голая и ровно дышала. Я потянулся за пачкой сигарет и разбудил ее.
– Ты крепко надрался за ужином…
– Да, но то, что я говорил Жан-Иву, это серьезно.
– Мне кажется, он серьезно и воспринял…– она провела пальцами по моему животу.– Кроме того, я думаю, ты прав. На Западе сексуальной свободы больше нет.
– Ты знаешь почему?
– Нет…– Она задумалась.– Нет, пожалуй, не знаю.
Я закурил, устроился поудобнее на подушках и сказал:
– Возьми в рот.
Она удивленно на меня покосилась, но, сжав мои яйца рукой, потянулась к члену губами.
– Вот!– вскричал я торжествующе. Она подняла голову и уставилась на меня с изумлением.
– Видишь, я тебе говорю: «Возьми в рот», и ты берешь, хотя, может, совсем и не хотела.
– Ну да, я об этом не думала, но мне приятно.
– Это меня в тебе и удивляет: ты любишь доставлять удовольствие. Отдавать свое тело, бескорыстно доставлять радость – вот что у нас разучились делать. Люди разучились дарить. И потому, сколько бы они ни старались, они уже не могут воспринимать секс как нечто Они стыдятся своего тела, поскольку оно не соответствует порностандартам, и по этой же причине не испытывают влечения к телу другого. Невозможно заниматься любовью, не умаляя своего «я», не признавая себя, хотя бы на время, зависимым и слабым. Любовная экзальтация и сексуальное влечение имеют одинаковые корни, и то и другое происходит из самоотречения; и там и там, не потеряв себя, ничего не обретешь. Мы стали холодными, рациональными, мы ставим превыше всего свою индивидуальность и свои права; мы стремимся в первую очередь быть ничем не связанными и независимыми; кроме того, мы озабочены здоровьем и гигиеной – тоже не лучшая посылка для секса. В такой ситуации профессионализация секса на Западе неизбежна. Есть еще садомазо. Это царство рассудка; здесь все подчинено четким правилам, все их заранее принимают. Мазохистов интересуют только собственные ощущения, им любопытно знать, какую боль они способны вынести,– это напоминает экстремальный спорт. Садисты – иное дело, у них страсть к разрушению, и они готовы идти до конца: если бы они могли калечить и убивать, они бы это делали.
