Сговор остолопов - Тул Джон Кеннеди (бесплатные полные книги .TXT) 📗
— Завяжи на талии поясок.
— Разумеется, не стану. Предполагается, что такие вещи должны свободно течь вокруг человеческой формы, однако именно этот предмет туалета, кажется, предлагает очень мало простора. Вы уверены, что у вас не найдется размера побольше?… По более пристальному осмотру я нахожу, что мантия эта довольно-таки пожелтела в манжетах. Надеюсь, эти пятна на груди — скорее кетчуп, нежели кровь. Последнего владельца этого одеяния, должно быть, закололи громилы.
— Вот, и колпак тоже надень. — Старик протянул Игнациусу небольшой прямоугольник белой бумаги.
— Я определенно не надену бумажный колпак. Тот головной убор, что у меня имеется, совершенно пригоден и гораздо более полезен для здоровья.
— Охотничью шапочку носить нельзя. Это — униформа «Райского Киоскера».
— Я не надену этот бумажный колпак! Я не собираюсь умирать от пневмонии, разыгрывая ради вас этот балаган. Втыкайте свою вилку в мои жизненно важные органы, если пожелаете, но колпак надевать я не стану. Лечше смерть, нежели бесчестье и болезни.
— Ладно, на фиг, — вздохнул старик. — Иди сюда и бери вот эту тележку.
— Уж не думаете ли вы, что я собираюсь показываться на улице с этой мерзостной рухлядью? — неистово вопросил Игнациус, оглаживая халат киоскера по всему своему телу. — Дайте мне вон ту блестящую с белыми обводами на шинах.
— Хорошо, хорошо, — проворчал старик. Он открыл люк небольшого колодца в тележке и вилкой стал медленно переносить сосиски из котла. — Вот я даю тебе дюжину «горячих собак». — Он открыл еще одну крышку в жестяной булке. — Сюда ложу пакет с булочками. Понял? — Он закрыл крышку и отодвинул какую-то дверцу, прорезанную в боку блестящей красной сосиски. — Вот тут есть небольшая канистра жидкого жара, который не дает «горячим собакам» остыть.
— Бог мой! — вымолвил Игнациус с каким-то уважением в голосе. — Да эти тележки — точно какие-то китайские головоломки. Я подозреваю, что непрерывно буду дергать не за те рукоятки.
Старик распахнул еще одну крышку в корме «горячей собаки».
— А тут что у вас? Пулемет?
— Тут горчица и кетчуп.
— Ну что ж, мне следует мужественно провести испытания, хотя я могу продать кому-нибудь и канистру жидкого жара, не успев и отъехать отсюда как следует.
Старик подтащил тележку к воротам гаража и сказал:
— Ладно, кореш, теперь валяй.
— Премного вам благодарен, — ответил Игнациус и выкатил здоровую жестяную сосиску на тротуар. — Я вернусь точно через час.
— Съезжай с тротуара с этой дрянью.
— Я надеюсь, вы не думаете, что я нырну прямо в уличное движение?
— Тебя могут заараестовать, если будешь толкать такую штуку по тротуару.
— Превосходно, — согласился Игнациус. — Если полиция последует за мной, они могут предотвратить ограбление.
Игнациус начал медленно толкать тележку прочь от «Райских Киоскеров» — сквозь густую толпу пешеходов, расступавшуюся перед большой сосиской, будто волны перед форштевнем корабля. Такое времяпрепровождение гораздо лучше свиданий с начальниками отделов кадров, некоторые из коих, припомнил Игнациус, отнеслись к нему за последние несколько дней довольно злонамеренно. Поскольку кинематограф теперь оказывался ему недоступен ввиду нехватки средств, пришлось бы дрейфовать, скучая и бесцельно, по деловому району, пока не настала бы безопасная пора возвращаться домой. Люди на улице разглядывали Игнациуса, но никто ничего не покупал. Пройдя полквартала, он начал зазывать:
— «Горячие собаки»! «Горячие собаки» из Рая!
— Съезжай на улицу, приятель! — крикнул где-то позади старик.
Игнациус свернул за угол и остановил тележку у стены. Открывая по очереди разные крышки, он приготовил «горячую собаку» себе и прожорливо слопал ее. Мать его пребывала всю неделю в буйном настроении: отказывалась покупать ему «Доктора Орешка», ломилась к нему в дверь, когда он пытался писать, грозилась продать дом и переехать в богадельню. Она описывала Игнациусу мужество патрульного Манкузо, который наперекор всему сражался за то, чтобы сохранить себе работу, стремился работать, который выжимал все возможное из своих мучений и ссылки в уборную автостанции. Ситуация с патрульным Манкузо напоминала Игнациусу положение, в котором оказался Боэций, брошенный в тюрьму императором, а потом — казненный. Чтобы умиротворить мамашу и улучшить климат дома, он дал ей «Утешение философией», английский перевод работы, написанной Боэцием в несправедливом заточении, и велел вручить ее патрульному Манкузо, чтобы тот мог читать ее запечатанным в кабинке.
— Книга учит нас принимать то, что мы не в силах изменить. В ней описывается планида справедливого человека в несправедливом обществе. Это — самая основа средневековой мысли. Вне всякого сомнения, она поможет вашему патрульному в его мгновения кризиса, — благосклонно вымолвил Игнациус.
— О как? — спросила миссис Райлли. — Ай, как это мило, Игнациус. Бедненький Анджело так ей обрадывается.
По крайней мере, примерно на один день подарок патрульному Манкузо привнес мир в жизнь на Константинопольской улице.
Покончив с первой «горячей собакой», Игнациус приготовил и потребил еще одну, мысленно созерцая иные милости, могущие отложить необходимость снова идти на работу. Четверть часа спустя, заметив, что запас сосисок в маленьком колодце заметно уменьшился, он решился на сиюминутное воздержание. Медленно он толкнул тележку по улице, выкрикивая снова:
— «Горячие собаки»!
Джордж, ошивавшийся по Каронделет с охапками пачек, обернутых коричневой бумагой, расслышал призыв и подвалил к гаргантюанскому киоскеру.
— Эй, постой-ка. Дай мне вот такую.
Игнациус сурово взглянул на мальчишку, разместившего себя прямо на пути у сосиски. Клапан его запротестовал против прыщей, против недовольной физиономии, казалось, подвешенной на длинных, хорошо смазанных волосах, против сигаретки за ухом, аквамариновой куртки, изысканных сапог, узеньких штанов, промежность которых оскорбительно выпирала в нарушение всяческой теологии и геометрии.
— Прошу прощения, — фыркнул Игнациус, — но у меня осталось лишь несколько франкфуртеров, и я должен их сберечь. Пожалуйста, уйдите с моей дороги.
— Беречь их? Для кого это?
— Не ваше дело, юный лишенец. Вы почему это не в школе? Будьте добры — прекратите досаждать мне. И в любом случае, мелочи у меня нет.
— У меня четвертак завалялся, — растянулись в ухмылке тонкие бледные губы.
— Я не могу продать вам сосиску, сэр. Вам это ясно?
— Да что с тобой такое, дружище?
— Что со мной такое? Что такое с вами? Вы что — настошлько противоестественны, что желаете «горячую собаку» в такую рань? Да мне совесть не позволить вам ее продать. Только взгляните на свой отвратительный цвет лица. Вы — растущий организм, чья система требует насыщения овощами и апельсиновым соком, полезным пшеничным хлебом, шпинатом и тому подобным. Я, к примеру, не стану соучаствовать в развращении малолетнего.
— Чо ты мелешь? Продай мне одну «горячую собаку». Я жрать хочу. Я еще не обедал.
— Нет! — завопил Игнациус так неистово, что прохожие замедлили шаг. — А теперь сокройтесь от меня, пока я не переехал вас этим транспортным средством.
Джордж потянул на себя крышку отсека с булочками и сказал:
— Эй, а у тебя их тут целая куча. Сделай мне сосиску.
— На помощь! — заорал Игнациус, неожиданно вспомнив предостережения старика насчет грабителей. — Тут крадут мои булочки! Полиция!
Он сдал тележкой назад и протаранил ею промежность Джорджа.
— А-ай! Смотри, куда едешь, псих!
— Помогите! Грабят!
— Заткнись ты, Христа ради, — произнес Джордж и захлопнул крышку. — Тебя запереть надо, придурок, соображаешь?
— Что? — возопил Игнациус. — Это еще что за дерзость?
— Здоровый чокнутый придурок, — прорычал Джордж еще громче и попятился, пригнувшись, а подковки на его каблуках царапали тротуар. — Больно надо жрать то, что ты лапал своими придурочными граблями.