Невинный, или Особые отношения - Макьюэн Иэн Расселл (библиотека электронных книг TXT) 📗
Он попробовал начать с другого конца. Вот что, сказал он. Мне надо к врачу, сейчас же.
Она спросила сквозь зевок, Тебе правда так плохо? Еще одна вещь, о которой она не хотела думать.
Он сказал, Врач должен посмотреть мою ключицу и ухо. Про яички он не упомянул. Они болели по-прежнему. Но он не хотел, чтобы врач осматривал их, сдавливал и просил его покашлять. Он поежился, не вставая с места, и сказал, Я должен пойти. Неужели ты не понимаешь, так мы докажем, что это была самозащита. Я должен пойти, пока все по-настоящему плохо, чтобы они могли сделать фотографии.
Но только не моих яичек, подумал он.
А она ответила, Про ту дырку у него на лице ты тоже скажешь, что это была самозащита?
Тогда, сидя на постели, он чуть не потерял сознание.
Он прошел по коридору к питьевому фонтанчику. Ему хотелось ополоснуть лицо. Идя мимо кабинета Гласса, он проверил дверь. Закрыто, еще один плюс. Он был способен помахать мальчишке и поздороваться с часовыми, но не говорить с Глассом. Он взял несколько ламп и кое-какие принадлежности в своей собственной комнате и запер ее. Со вчерашнего дня осталось кое-что закончить. Работа поможет ему успокоиться. Вдобавок ему нужен был повод, чтобы спуститься в туннель и забрать то, что необходимо забрать.
Если ты пойдешь к врачу, сказала она, ему все станет известно, а это означает полицию.
Он сказал, Зато у нас будет доказательство драки, серьезной драки. Он разорвал бы меня в клочья.
Конечно, сказала она. Доказательство самозащиты, но как насчет той дырки?
Что ж, сказал он. Ты объяснишь им, почему мне пришлось это сделать.
Но я и сама не знаю, сказала она. Объясни мне, почему ты так его укусил?
Он сказал, Ты что, не видела? Не видела, что он делая?
Она покачала головой, и он объяснил ей. А когда закончил, она сказала, Я ничего не видела. Вы были слишком близко друг к другу.
Это правда, сказал он.
Она отпила немного джина и спросила, Тебе было так больно, что ты прокусил ему щеку насквозь?
Да, конечно, сказал он. Ты должна будешь сказать, что все видела. Это очень важно.
Она сказала, Но ты же говорил, что нам ни к чему лгать, что мы не сделали ничего плохого, что нам нечего скрывать от них.
Разве я это говорил? ответил он. Вообще-то да, мы не сделали ничего плохого, но нам нужно, чтобы они поверили в это, мы должны правильно все рассказать.
Ах вот как, сказала она. Ах вот оно что, если мы должны лгать, если мы должны притворяться, то нам нужно сделать это правильно. И она разняла скрещенные руки и посмотрела на него.
В подвале он прошел мимо кучи, наваленной до самого потолка. Говорили, что на ее темной стороне иногда вырастают грибы, но сам он этого не видел. И не хотел бы увидеть сейчас. Он стоял у края шахты, теперь ему было лучше. Шум генераторов, яркие голые лампочки у входа в туннель, тусклые здесь, наверху, уползающие вниз кабели и провода, вентиляция, система охлаждения. Система, подумал он, нам нужна система. Он предъявил пропуск и сказал охраннику, что заберет снизу кое-какие вещи и ему понадобится подъемник. «Хорошо, сэр», – ответил тот.
Старый железный трап был давно убран. Теперь вниз спускались по спиральной лестнице в полтора витка, идущей вдоль стен ямы. Они ничего не упускают из виду, подумал он, эти американцы. Они хотят все сделать простым и доступным. Они заботятся о тебе. Эта легкая удобная лестница со ступеньками, на которых не поскользнешься, и железными цепями вместо перил, автоматы с кока-колой в коридорах, мясо и шоколадное молоко в столовой. Он видел, как взрослые люди пьют шоколадное молоко. Англичане оставили бы вертикальный трап, потому что секретная операция предполагает трудности. Американцы не забывали слушать «Heartbreak Hotel» и «Tutti Frutti» и играть в софтбол на площадке у склада, взрослые люди с усами от шоколадного молока, играющие в мячик. Они невинны. Разве можно скрывать от них что-нибудь? Он ничего не разузнал для Макнамй, даже не пытался по-настоящему. Это тоже плюс.
Спускаться по лестнице было больно. Хорошо, что он наконец добрался до конца. Он ничего не выяснил о методе Нельсона, о том, как отделять эхо понятного текста от кодированного сообщения. У них остались эти секреты, а также шоколадное молоко. Он не узнал ничего. Хотя и пробовал заглянуть в несколько комнат. Он не лгал Макнамй, но он ничего не украл, так что сейчас не было нужды лгать Глассу.
Она повторила, Если мы собираемся лгать… И оставила фразу незавершенной, теперь была его очередь.
Он сказал, Нам надо действовать вместе, надо договориться. Они посадят нас в разные комнаты и будут искать противоречия. Потом он остановился и сказал, Номы даже не можем ничего толком соврать. Что мы им скажем – что он поскользнулся в ванной?
Знаю, сказала она. Знаю, разумея под этим, Ты прав, так сделай лее неизбежный вывод. Но он застыл на месте. Он сидел и думал, что надо бы встать. Потом подлил себе джина. Этот тепловатый напиток почему-то совсем не пьянил.
В туннеле стояла бархатистая темнота, процеженная сквозь кондиционеры, и рукотворная тишина, и все вокруг говорило ему о профессионализме, сноровке, благоразумии. Он держал в руке лампы, он шел работать. Он двинулся по старой узкоколейке, по которой раньше вывозили землю.
Ты слишком много пьешь, сказала она. Нам надо думать. Он допил чашку, чтобы можно было поставить ее на простыню. С закрытыми глазами ему лучше думалось. И ухо болело меньше.
Я скажу тебе еще кое-что, продолжала она. Ты слушаешь? Не засыпай. В Rathaus, в городском Совете, знают, что он претендовал на эту квартиру. У них есть письма, есть все бумаги.
Он сказал, Ну и что? Ты же говорила, что его притязания незаконны.
Es macht nichts (это неважно), сказала она. Он подавал жалобу, у нас была причина для ссоры.
Ты имеешь в виду мотив, сказал он. Ты хочешь сказать, что это посчитают нашим мотивом? Разве мы похожи на людей, которые решают жилищные проблемы таким способом?
Кто знает, сказала она. Здесь трудно найти жилье. В Берлине убивали и за меньшее.
Из этого получается, сказал он, что у него были претензии и он пришел сюда драться, и это была самозащита.
Когда ей казалось, что они зашли в тупик, она опять складывала руки на груди. Она ответила, На работе майор однажды рассказывал о непредумышленном убийстве – тогда я и услышала, как это звучит по-английски. По его словам, оно произошло за год до того, как я начала работать здесь. Один механик из мастерских, с немецким гражданством, подрался в закусочной с другим и убил его. Он ударил его по голове пивной бутылкой, и тот умер. Он был пьян и зол, но он не хотел убивать. Он очень расстроился, когда понял, что он наделал.
И что с ним случилось?
Его посадили в тюрьму на пять лет. Наверное, он еще там.
В туннеле шел обычный рабочий день. Никто не слонялся без дела, все трудились, машины и люди. Этот порядок успокаивал, хорошо, если бы и мир наверху был таким. Он остановился и посмотрел. На огнетушителе, мимо которого он проходил, белела карточка, удостоверяющая, что еженедельная проверка была проведена вчера в 10.30. Тут же стояли инициалы исполнителя, его рабочий телефон, дата следующей проверки. Все безупречно. Рядом висел телефонный аппарат, около него список номеров: дежурный офицер, охрана, пожарные, комната записи, камера прослушивания. Вот этот пучок проводов, скрепленных вместе блестящей новой заколкой, как волосы маленькой девочки, шел от усилителей в комнату записи. Эти провода тянулись в камеру прослушивания, по этой трубе бежала вода для охлаждения электроники, эти трубы служили для вентиляции, этот провод относился к системе аварийной сигнализации, зонд этого датчика уходил глубоко в окружающую почву. Он протянул руку и дотронулся до них. Все они работали, он любил их все.
Он открыл глаза. Молчание длилось уже минут пять. Если не двадцать. Он открыл глаза и заговорил. Но это ведь не драка в закусочной, сказал он. Он напал на меня, он мог меня убить. Он остановился и вспомнил. Сначала он напал на тебя, схватил тебя за горло. Он совсем забыл о ее горле. Дам посмотреть, сказал он. Не болит? Вся ее шея до самого подбородка была в красных отметинах. А он и забыл про это.
