Иствикские ведьмы - Апдайк Джон (читать хорошую книгу полностью TXT) 📗
Коул зарычал и рванулся вперед, учуяв в океанском воздухе, пахнущем водяными, дух какого-то ошметка разлагающегося животного. Чем дальше, тем меньше становилось народу на берегу. Слившаяся в объятиях юная пара лежала в выемке, которую вырыла себе в песке; юноша мурлыкал что-то в ямочку на шее подруги, как в микрофон. Трое сверхмускулистых молодых людей с длинными развевающимися волосами, крякая, прыгали, перебрасываясь тарелочкой фрисби, и только когда Александра позволила сильному черному лабрадору протащить себя прямо через широкий треугольник, образованный игроками, те прекратили свое оскорбительное дрыганье и визжание. Ей показалось, что она расслышала слово – не то «карга», не то «баба», – брошенное ей в спину, но это мог быть просто обман слуха, всплеск волны, ложно принятый за речь. Александра почти дошла до того места, где изъеденная влагой цементная стена, увенчанная спиралью из ржавой колючей проволоки, знаменовала конец общественного пляжа; тем не менее и здесь еще встречались клубки юнцов и охотники за юнцами, и Александра не решалась отпустить бедного Коула, хотя он беспрестанно дергался, натягивая поводок. От его нетерпеливого желания побегать веревка горела у нее в руке. Море казалось неестественно спокойным – словно впавшим в транс, лишь вдали, там, где одинокий маленький катерок жужжал, скользя по ровной поверхности неглубоко сидящим бортом, виднелись белые паруса. По другую сторону от Александры, совсем рядом, по дюнам ползли вниз песчаные бобовые вьюнки и пушистые гудзонии. Здесь пляж сужался и становился укромным, как можно было понять по кучкам консервных банок, бутылок, обгоревших щепок, прибитых к берегу, разломанной пенопластовой упаковке и использованным презервативам, похожим на высохшие трупики медуз. Цементная стена была исписана краской из баллончиков – в основном парами связанных между собой имен. Скверна повсюду оставила свой след, но океан смягчил ее.
В одном месте дюны были невысоки, так что поверх них дом Леноксов оказался виден под другим углом и с более дальнего расстояния; его симметрично расположенные по отношению к куполу дымоходы торчали, как крылья сарыча-горбуна. Александра ощутила раздражение и желание отомстить. Ей казалось, что у нее отбиты все внутренности; она чувствовала себя оскорбленной услышанным словечком «карга» и вообще поведением этой непочтительной молодежи, не позволяющей ей спустить с поводка собаку и дать побегать своему другу – домашнему любимцу. Александра решила очистить пляж для себя и Коула, вызвав грозу. Погода снаружи всегда взаимосвязана с погодой внутри; задача состоит лишь в том, чтобы развернуть течение вспять, что сделать вовсе не трудно, если сила изначально сконцентрирована на нужном полюсе. Сколько замечательных, выдающихся возможностей открыла в себе Александра благодаря лишь тому, что заново обрела свое исконное «я», пусть это и случилось только в середине жизни! Да, только к середине жизни она действительно поверила в то, что имеет право на существование и природа создала ее не как дополнение и спутницу – гнутое ребро, как сказано в скандально известном Malleus Maleficarum [7], – но как оплот продолжающегося Творения, как дщерь дщери и женщину, чьи дочери в свою очередь выносят дочерей. Александра закрыла глаза, чувствуя, как дрожит и поскуливает от страха Коул, и обратила силу внушения на безбрежную вселенную внутри себя – и эта бесконечность стала прорастать сквозь людские поколения и поколения прародителей-приматов вспять, потом еще дальше, в глубь веков, сквозь эру земноводных и рыб к эре водорослей, из которых состряпалась первая на пустынной тогда Земле ДНК, принявшая форму микроскопических тепловатых внутренностей. Другим концом эта бесконечность, минуя множество стадий, уперлась в исход жизни, пульсирующий, кровоточащий, постепенно приспосабливающийся к холоду, к ультрафиолетовому излучению, к вспухающему и слабеющему солнцу, – Александра повелела своим беременным глубинам потемнеть, сжаться и высечь молнию на границе между двумя высокими стенами воздуха. И небо вдали на севере действительно загромыхало, но так слабо, что только Коул мог услышать. Он навострил уши и стал водить ими из стороны в сторону, в собачьем черепе ожили их корни. Мерталия, Мусалия, Дофалия – громко зазвучали внутри Александры мысленно произносимые запретные имена. Онемалия, Зитансейя, Голдафария, Дедульсейра. Невидимо для посторонних Александра начала расти и сделалась огромной, как воплощение вселенского материнского гнева, вобравшего в себя весь этот умиротворенный сентябрьский мир. Ее веки взметнулись как по команде. С севера налетел резкий порыв ветра, возвестивший приближение холодного фронта, и сорвал пестрые флажки с флагштоков, торчавших перед дальней раздевалкой. На том конце, где толпа полуголых юнцов была особенно густой, раздался всеобщий вздох изумления, и тут же послышалось возбужденное хихиканье – ветер крепчал, а небо над Провиденсом оставалось ясным, словно небесную твердь в этом месте подпирал прозрачный багровый утес. Гименейя, Гегрофейра, Седани, Гилтар, Годиб. Вокруг этого атмосферного утеса вскипали кучевые облака, еще несколько мгновений назад казавшиеся невинными, как цветы, плавающие на поверхности пруда. На фоне почерневшего неба их края сверкали, словно мрамор на солнце. Изменился окружающий пейзаж: прибрежные травы и ползучие солеросы под толстыми босыми пальцами Александры, обросшими мозолями и скрюченными от многолетнего ношения обуви, скроенной в угоду мужским вкусам и жестоким требованиям красоты, стали похожи на негатив, впечатанный в песок, чья испещренная следами рябая поверхность вдруг окрасилась в лавандовый цвет и вспучилась, как пузырь, раздувшийся под воздействием атмосферных перепадов. Непочтительные молодые люди, проводив взглядами свою тарелку, которую ветер вырвал у них из рук и нес теперь по небу, словно воздушного змея, бросились собирать радиоприемники, непочатые упаковки пивных банок, кроссовки, джинсы и майки-«варёнки». Девушка, нежившаяся со своим парнем в песчаной нише, никак не могла успокоиться и беспрерывно всхлипывала, пока ее кавалер неуклюже старался на ощупь застегнуть крючки на ее бюстгальтере. Коул, обезумевший от барометрического давления, терзавшего ему уши, лаял в пространство, кидаясь из стороны в сторону.
Теперь и бескрайний непроницаемый океан, только что невозмутимо простиравшийся вплоть до Блок-Айленда, ощутил перемену. Его поверхность там, где ее коснулась тень летящих облаков, покрылась рябью и сморщилась – вода в этих местах трепетала и корчилась, почти как пожираемая пламенем материя. Мотор на катере заработал натужнее. Паруса, маячившие в море, исчезли, и воздух завибрировал от совместного рева вспомогательных двигателей – лодки устремились в гавань. Из ветряного горла вырвался хриплый кашель, и дождь обрушился на землю огромными ледяными каплями, бившими больно, как крупные градины. Громко топая, мимо Александры промчались к своим припаркованным возле раздевалок машинам медовокожие любовники. Загремел гром на вершине темного воздушного утеса, по поверхности которого быстро скользили чуть более светлые серые облака в форме гусей, жестикулирующих ораторов, разматывающихся мотков пряжи. Крупные, больно жалящие капли сменились сплошной стеной дождя, состоявшей из пенящихся белых струй, которые ветер перебирал невидимыми пальцами, словно арфист – струны своего инструмента. Александра стояла неподвижно, облитая холодной водяной глазурью, и безмолвно кричала в собственные недра: Эзоилл, Мьюзил, Пури, Тамен. Коул скулил, съежившись у ее ног и обмотав ее щиколотки своим поводком. Его тело с зализанной, облегавшей мускулатуру шерстью дрожало. Александра отвязала веревку и отпустила собаку на волю.
Но Коул продолжал бесформенной грудой лежать у ее ног; когда сверкнула молния – одна, потом еще одна, сдвоенная, – он тревожно вскинулся. Александра считала секунды – гром раздался через пять. Если громовые удары исходили из сердцевины, то по грубым прикидкам это означало, что вызванный ею ураган имеет десять миль в диаметре. Рваные раскаты грома обрушивались на землю трескучими проклятиями. Крохотные крапчатые песчаные крабы дюжинами вылезали из своих норок и спешили к пенящейся воде. Цвет их панцирей был таким песочно-зыбким, что казался прозрачным. В приливе жестокости Александра раздавила одного босой ступней. Жертва. Всегда необходима жертва. Таков закон природы. В подобии странной пляски она настигала и топтала крабов одного за другим. Все лицо Александры, от лба до подбородка, покрылось водяной пленкой. Пронизанная флюидами ее возбужденной ауры, эта пленка переливалась всеми цветами радуги. Беспрестанные вспышки молний кадр за кадром запечатлевали Александру на воображаемых фотоснимках. На подбородке у нее была ямочка; другая, едва заметная, – на кончике носа; привлекательность ее лицу придавали чистота широкого лба под посеребренными сединой крыльями волос, наискось симметрично зачесанными назад и собранными в косу, и проницательный взгляд глаз чуть-чуть навыкате; рисунок радужных оболочек цвета вороненой стали, казалось, стремительно разбегался к ободкам, как будто каждый из ее непроглядно-черных зрачков был антимагнитом. Изгиб печально-пухлых губ с глубоко прорезанными уголками напоминал подобие улыбки. Своего нынешнего роста – пять футов восемь дюймов – Александра достигла к четырнадцати годам, в двадцать лет она весила сто двадцать фунтов; сейчас ее вес составлял около ста шестидесяти. Одним из преимуществ того, что она стала ведьмой, была возможность постоянно сдерживать свой вес.
