Охота жить - Шукшин Василий Макарович (книги онлайн без регистрации полностью .txt) 📗
Дрова в камельке догорели. Никитич дождался, когда последние искорки умерли в золе, закрыл трубу, погасил фонарь, лег рядом с парнем. Тот глубоко и ровно дышал, неловко подвернув под себя руку. Даже не шевельнулся, когда Никитич поправил его руку.
«Намаялся, — подумал Никитич. — Дурило… А кто заставляет? Эх, вы!!»
…За полночь на улице, около избушки, зашумели. Послышались голоса двух или трех мужчин.
Парень рывком привстал — как не спал.
Никитич тоже приподнял голову.
— Кто это? — быстро спросил парень.
— Шут их знает.
Парень рванулся с нар — к двери, послушал, зашарил рукой по стене — искал ружье. Никитич догадался.
— Ну-ка, не дури! — прикрикнул негромко. — Хуже беды наделаешь.
— Кто это? — опять спросил парень.
— Не знаю, тебе говорят.
— Не пускай, закройся.
— Дурак. Кто в избушке закрывается? Нечем закрываться-то. Ложись и не шевелися.
— Ну, дед!..
Парень не успел досказать. Кто-то поднялся на крыльцо и искал рукой скобу. Парень ужом скользнул на нары, еще успел шепнуть:
— Отец, клянусь богом, чертом, дьяволом: продашь… Умоляю, старик. Век…
— Лежи, — велел Никитич.
Дверь распахнулась.
— Ага! — весело сказал густой бас. — Я же говорил: кто-то есть, Тепло, входите!
— Закрывай дверь-то! — сердито сказал Никитич, слезая с нар. — Обрадовался тепло! Расшиперься пошире — совсем жарко будет.
— Все в порядке, — сказал бас, — И тепло, и хозяин приветливый.
Никитич засветил фонарь.
Вошли еще двое. Одного Никитич знал: начальник районной милиции. Его все охотники знали: мучил охотничьими билетами и заставлял платить взносы.
— Емельянов? — спросил начальник, высокий упитанный мужчина лет под пятьдесят. — Так?
— Так, товарищ Протокин.
— Ну вот!.. Принимай гостей.
Трое стали раздеваться.
— Пострелять? — не без иронии спросил Никитич. Он не любил этих наезжающих стрелков: только пошумят и уедут.
— Надо размяться маленько. А это кто? — Начальник увидел парня на нарах.
— Иолог, — нехотя пояснил Никитич. — От партии отстал.
— Заблудился, что ли?
— Но.
— У нас что-то неизвестно. Куда ушли, он говорил?
— Кого он наговорит! Едва рот разевал: замерзал. Спиртом напоил его — щас спит как мертвый.
Начальник зажег спичку, поднес близко к лицу парня, У того не дрогнул ни один мускул. Ровно дышал.
— Накачал ты его. — Спичка начальника погасла. — Что же у нас-то ничего не известно?
— Может, не успели еще сообщить? — сказал один из пришедших.
— Да нет, видно, долго бродит уже. Не говорил он, сколько один ходит?
— Нет, — ответствовал Никитич. — Отстал, говорит. И все.
— Пусть проспится. Завтра выясним. Ну что, товарищи: спать?
— Спать, — согласились двое. — Уместимся?
— Уместимся, — уверенно сказал начальник. — Мы прошлый раз тоже впятером были. Чуть не загнулись к утру: протопили, да мало. А мороз стоял — под пятьдесят.
Разделись, улеглись на нарах. Никитич лег опять рядом с парнем, Пришлые поговорили немного о своих районных делах и замолчали. Скоро все спали.
…Никитич проснулся, едва только обозначилось в стене оконце. Парня рядом не было, Никитич осторожно слез с нар, нашарил в кармане спички. Еще ни о чем худом не успел подумать. Чиркнул спичкой… Ни парня нигде, ни фуфайки его, ни ружья Никитича не было. Неприятно сжало под сердцем. «Ушел. И ружье взял».
Неслышно оделся, взял одно ружье из трех, составленных в углу, пощупал в кармане патроны с картечью. Тихо открыл дверь и вышел.
Только-только занимался рассвет. За ночь потеплело. Туманная хмарь застила слабую краску зари. В пяти шагах еще ничего не было видно. Пахло весной.
Никитич надел свои лыжи и пошел по своей лыжне, четко обозначенной в побуревшем снегу.
— Сукин ты сын, варнак окаянный, — вслух негромко ругался он. — Уходи, пес с тобой, а ружье-то зачем брать! Што я тут без ружья делать стану, ты подумал своей башкой? Што я, тыщи, што ли, большие получаю, — напасаться на вас на всех ружьями? Ведь ты же его, поганец, все равно бросишь где-нибудь. Тебе лишь бы из тайги выйти… А я сиди тут сложа ручки без ружья. Ни стыда у людей, ни совести.
— Боишься людей-то? Эх, вы… «Красивая жись». А последнее ружьишко у старика взять — это ничего, можно. Но от меня ты не уйде-ешь, голубчик. Я вас таких семерых замотаю, хоть вы и молодые.
Зла большого у старика не было. Обидно было: пригрел человека, а он взял и унес ружье. Ну не подлец после этого!
Никитич прошел уже километра три. Стало совсем почти светло; лыжня далеко была видна впереди.
— Рано поднялся. И ведь как тихо сумел!
В одном месте парень останавливался закурить: сбочь лыжни ямка — палки втыкал, На снегу крошки листовухи и обгоревшая спичка.
— И кисет прихватил! — Никитич зло плюнул. — Вот поганец так поганец! — Прибавил шагу.
…Парня Никитич увидел далеко в ложбине, внизу.
Шел парень дельным ровным шагом, не торопился, но податливо. За спиной — ружье.
— Ходить умеет, — не мог не отметить Никитич.
Свернул с лыжни и побежал в обход парню, стараясь, чтоб его скрывала от него вершина длинного отлогого бугра. Он примерно знал, где встретит парня: будет на пути у того неширокая просека. Он пройдет ее, войдет снова в чащу… и, тут его встретит Никитич.
— Щас я на тебя посмотрю, — не без злорадства приговаривал Никитич, налегая вовсю на палки.
Странно, но ему очень хотелось еще раз увидеть прекрасное лицо парня. Что-то было до страсти привлекательное в этом лице. «Может, так и надо, что он рвется к своей красивой жизни. Что ему тут делать, если подумать? Засохнет. Жизнь, язви ее, иди разберись».
У просеки Никитич осторожно выглянул из чащи: лыжни на просеке еще не было — обогнал. Быстро перемахнул просеку, выбрал место, где примерно выйдет парень, присел в кусты, проверил заряд и стал ждать. Невольно, опытным охотничьим глазом осмотрел ружье: новенькая тулка, блестит и резко пахнет ружейным маслом. «На охоту собирались, а не подумали: не надо, чтоб ружье так пахло. На охоте надо и про табачок забыть, и рот чаем прополоскать, чтоб от тебя не разило за версту, и одежду лучше всего другую надеть, которая на улице висела, чтоб жильем не пахло. Охотники-горе луковое».
