Оно - Слаповский Алексей Иванович (версия книг txt) 📗

Можно давать списывать, но ни в коем случае не жди благодарности, списывающий, наоборот, снисходителен и даже презрителен: он вчера был делом занят, играл в футбол или ходил за новые дома к дачам, лазил по ним с друзьями, убегал от сторожа и от собаки, поэтому списать даже не просят, а требуют, чувствуя за собой право жизни, не потраченной на пустяки. Время от времени и самому надо просить списать. В случае отказа сердиться, обзываться.

С девчонками вести себя грубо. Не обращать на них внимания, но делать так, чтобы они обращали на тебя внимание, при этом чтобы не догадались, что ты хочешь, чтобы на тебя обратили внимание. Если догадаются — засмеют, а мальчишки тем более.

Ни в коем случае не любить общественной жизни, отказываться от поручений, а если все-таки что-то заставят, выполнять с неохотой.

Иметь друга.

Это оказалось труднее всего.

У всех был друг или несколько. С другом положено сидеть за одной партой (не с девчонкой же!), давать ему списывать, в столовой делиться с ним компотом. Правда, Валько в столовую не ходил, для этого нужно иметь двадцать копеек, а бабушка денег не давала, вместо этого кормила его обильным завтраком, чтобы хватило до обеда, считая, что есть между завтраком и обедом — баловство.

Некоторые мальчики тратили деньги, что давали им родители на завтрак, на сигареты. А курить в этой школе, одной из лучшей в городе (ибо — в центре), начинали раньше, чем в других: мальчишки были свободолюбивые и прогрессивные [2] . При этом смолить «Приму» или какой-нибудь «Беломор» считалось позорно (слово «западло» еще не вошло в широкий обиход), экономили и покупали болгарские сигареты: «Аида», «Варна» [3] . Если кто-то добывал что-то необычное — «Золотое руно», например, положено было угощать других.

А дед Олег Егорович как раз принес однажды домой несколько пачек этого «Золотого руна», хотя сам курил «Беломор»: у грузчика руки всегда грязные, поэтому удобно браться за бумажный мундштук, а не пачкать сигарету. Эти шесть пачек так и лежали в комоде, и Валько однажды взял одну.

На большой перемене он пошел со всеми за гараж, предназначенный для школьных машин, но машин не было, а хранилось громоздкое имущество, да еще однажды привезли картошку, ссыпали, учителя, переодевшись в домашнее, в чем странно было их видеть, пришли и стали складывать ее в мешки и уносить по домам — и за этим занятием, несвойственным им, тоже странно было наблюдать.

Курили в их возрасте лишь трое или четверо, остальные стояли просто так.

Валько достал сигареты, сказал как можно естественнее:

— Кто хочет?

Послышались возгласы одобрения, взяли все, в том числе и некурящие.

Косырев взял две штуки и хлопнул Валько по плечу (Валько тут же стал счастлив):

— Молодец. А сам?

— Не курю, — сознался Валько.

— Почему?

— Не хочу.

— Ты просто не пробовал. Ты попробуй.

Валько понял, что это испытание. Другим можно отказаться, ему — нельзя.

И он попробовал. Сразу же задохнулся, закашлялся. Косырев сказал:

— Ну, и нечего баловаться тогда.

И взял у Валько пачку.

И это тоже было испытание.

Валько не огорчился из-за сигарет, ему даже приятно было пригодиться Косыреву хотя бы сигаретами, но он понимал, что по кодексу мальчишеской чести не имеет права отдавать просто так.

— Еще чего, — сказал Валько и потянулся за сигаретами.

Косырев ударил его по руке.

— Не лезь, не твое! Грабят прямо среди бела дня, охамели совсем! — удивился он, и все засмеялись. У Косырева была репутация юморного [4] , хоть и туповатого, пацана.

— Отдай, я сказал! — насупился Валько.

— Ты сказал, а я не слышал! — ответил Косырев.

Валько очень хотелось уйти. Но нельзя было.

И он толкнул Косырева.

— Отдай!

Косырев отреагировал мгновенно — и не мальчишески, а вполне по-взрослому, умело: одной рукой дал под дых, а другой по лицу. Валько упал.

Он ждал, что после этого случая его запрезирают. Хотя, как знать, может, напротив, начнут уважать.

Ни то, ни другое: уже в тот же день все забыли. В школьной детской жизни все меняется вообще быстро.

А Валько, взяв у деда Олега Егоровича еще одну пачку, стал учиться курить. После школы, за сараями. Сначала кружилась голова и тошнило. Потом ничего.

И вот, в очередной раз выйдя со всеми на большую перемену, он угостил всех оставшимися сигаретами и закурил сам. Ждал — хотя бы удивления. Но в это время кто-то что-то рассказывал, поэтому не обратили внимания. Наши личные подвиги другим незаметны.

А дед Олег Егорович обнаружил пропажу.

Валько вернулся: в доме стоял крик (бабка и дед вообще общались очень шумно).

— Да ему-то зачем? — кричала бабка. — Сам водишь кого попало выпивать, вот и взяли!

— Мои друзья без спроса не возьмут! Ты стащил? — спросил дед Олег Егорович вошедшего Валько. (Кстати, он умудрялся не называть его имени.)

Валько врать не умел. И опустил голову.

— Зачем? — спросил дед Олег Егорович. — В школу оттащил и продал кому-нибудь?

— Нет.

— А зачем? Сам курил?

— Ты совсем очумел, старый! — закричала бабка. — Ему лет-то сколько — курить уже!

— Молчи! Ну? Курил?

— Да, — сказал Валько.

— Ну, так бы и сказал, — с неожиданной легкостью принял его признание дед Олег Егорович. — Курить, конечно, вредно. И лучше не надо. Но если захочешь — спроси, таскать не надо. Понял?

— Понял.

— О, чему ребенка учит! — удивилась бабка.

— Да я больше и не буду. Я не хочу, — сказал Валько.

Видимо, деду Олегу Егоровичу то, что Валько курит, показалось признаком его нормальности и мужественности. Возможно, он, как и Маша, стал надеяться, что все еще выправится, наладится...

Была медкомиссия. За отсутствием специальных кабинетов, осматривали в актовом зале: поставили несколько столов, накрыли белым, надо было ходить по очереди от врача к врачу. Один осматривал глаза, другой зубы, третий слушал грудь, четвертый просил спустить трусы.

Валько хотел незаметно уйти из школы, но не получилось. В вестибюле нянечка терла полы, крикнула;

— Куда?! Стой, пока домою!