Бубенчик - Сая Казис Казисович (читать книги без регистрации полные txt) 📗
Под вечер стало ясно, что Улис и впрямь напрасно надрывался. Когда же лопата звякнула о камень, парень и вовсе растерялся: то ли рядом копать, то ли совсем это место бросить? Повозившись еще немного, Улис заровнял яму, срезал новую ветку и маячил по двору до самого захода солнца, все втыкал колышки в тех местах, где рогатая ветка кренилась к земле.
А Григене, увидев разоренный плетень, только руками всплеснула и напустилась на Вилимаса почище, чем на тех своих наседок:
– Да что же это такое?! Ты что, белены объелся? Чем тебе забор не угодил? А коли свиньи разбегутся, кто их ловить будет?!
– Не серчай, тещенька, будет тебе! – пытался вразумить ее Вилимас. – Не успел я соснуть после обеда, как является ко мне архангел. Ткнул мечом вот в это место и говорит: «Разбери поскорей плетень и копай. Выкопаешь кладезь, и Каролина Григайте будет твоей!»
– Так я и поверила… Ну, а вдруг не выгорит, что тогда?
– Тогда мне впору самому в нем утопиться!
– Да я не про то, про воду спрашиваю. Как-то ты тогда запоешь?
– А чего ж ей не быть! – ответил Вилимас и, взяв у Григене коромысло, отправился за водой.
Свежая постель, что постелила им Каролина в ту ночь, и вправду пахла льном, а подушек было столько, что парни могли отгородиться друг от друга. И все равно сон не шел. Разве тут уснешь, если все думы об одном: как пробиться сквозь глину и камень к этой воде, кто из них выкопает колодец, обещающий счастье?
Улис в грезах видел победителем себя – ведь ему вообще всегда везло, а случалось так, видно, оттого, что трудился парень исправно, отдаваясь работе всем сердцем и разумом. Он уже застолбил три неплохих местечка, и быть того не может, чтобы ветка только камни показывала.
Лежавший под боком у него Вилис старался отвязаться от сладкой надежды, вновь и вновь назойливо возвращавшейся к нему, словно заплутавший шмель. Но медвяный туман все сгущался, а шмель продолжал жужжать свое: «Как знать, может, и тебе улыбнется счастье. Вот увидишь – тебе повезет. Как той слепой курице, что зерно нашла. Вот увидишь, вот увидишь, увидишь…»
Ах, как крепко стиснул бы он в объятиях свою Лину, Каролиночку… Как вот эту благоухающую свежестью подушку… И не пришлось бы собак по дворам будоражить, объяснять каждому встречному-поперечному, кто ты такой и чего ради бродишь, как неприкаянный, по свету…
А шмель все щекотал, щекотал нежно лапками самое сердце и вдруг взмыл ввысь, превратившись в черного ворона, и крикнула ему птица сверху:
«А как же друг?.. Его куда же?!»
Господи, и почему мир так устроен: где найдешь, там потеряешь, одному радость – другому слезы?!
Спозаранку Григене пришла разбудить работников и долго разглядывала спящих, – от ее взгляда не ускользнула и огромная Вилимасова нога, торчавшая из-под одеяла, и черная, словно капля смолы, родинка на плече Улиса. И все-таки вдова так и не решила, кто же из них ей больше по душе.
Растолкав парней, она дала им длинный-предлинный рушник и велела бежать к ручью умываться.
Покончили с сытным завтраком, и Улис принялся уламывать друга: полно им дурака валять, вместе пришли – вместе и работать надо, а там как-нибудь поделятся.
– Ну нет, – возразил Вилимас, – по мне, лучше я в одиночку как-нибудь да вырою, чем заработком своим как-нибудь поделюсь. Раньше-то, небось запамятовал, поровну всем делились.
На том и разошлись: Улис к риге отправился, а Вилимас – к своему плетню. И уж такая распроклятая глина Вилимасу попалась – целый день напролет ковырял-ковырял ее парень, а к вечеру его замызганная-перемызганная шапчонка как торчала, так и продолжала торчать над землей. Ноги в яме совсем застыли, голову солнцем напекло, глядь, и насморк схватил, да такой, что Каролина не преминула подколоть: дескать, из его носа воды и на колодец хватит.
Да и Улису нечем было похвастать. Тоже одни камни да галька. Так ни с чем и забросал к вечеру яму землей, даже от ужина с досады отказался.
Но к вечеру третьего дня глина под ногами у Вилимаса стала чавкать, а это означало одно – быть колодцу полным! Сияя, выбрался работник из ямы – надо было приспособить ворот, чтобы поднимать на-гора землю, – с тем и пошел к Улису. Какого рожна тому мучаться, если он, Вилимас, уже нашел воду?
– И то правда! – согласился друг. – О чем речь? Вот только подсоби мне заровнять… Да, повезло тебе, ха-ха-ха… Это ж надо, какой колодец выкопал!.. А я вот тут над четвертым бьюсь, ха-ха-ха…
Казалось, неудача доконала парня. Он то принимался хохотать, то внезапно мрачнел. Увидя его трясущиеся руки и блуждающий взор, Вилимас оробел, у него пропала охота лезть в колодец. А вдруг тот выпустит веревку и ведро с глиной по голове – трах!.. Нет, уж лучше погодить до завтра.
– Чего это ты… словно хмельной или будто Каролину поцеловал? – решился спросить он, когда приятели отправились к ручью мыться.
– До поцелуев пока не дошло, – отрезал Улис, – но и надежду пока не теряю.
– А уговор наш помнишь: кто воду найдет, тот и свататься станет? Ну, а раз я, можно сказать, уже нашел…
– Почем ты знаешь, может, и я не зря четыре ямы выкопал! – огрызнулся Улис. – Глядишь, что-нибудь получше твоей воды нашел!…
Вилимас осекся. Продолжать разговор или смолчать? Браниться иль по-доброму договориться?.. И тут он снова, как не раз бывало, подумал: «А-а, будь что будет… Бог не выдаст, свинья не съест».
На другой день по деревне пронесся слух, что те двое нашли-таки во дворе у Григене воду. И люди потянулись туда поглядеть. Они пробовали на вкус, нахваливали мутную жижу и все пытались правдами и неправдами заманить мастеров к себе.
А Шяудкулис даже зятьями их называть стал и обещался позвать своего двоюродного брата ксендза – колодец свой будущий освятить. Однако мастера не спешили с обещанием, выжидали, чем кончится их сватовство.
Между тем и дочка, и мамаша ее все ласковее поглядывали на Вилимаса – воду-то он нашел… Липовым цветом да медом от простуды лечили. А Григене то по плечу его погладит, то кусочек пожирнее в тарелку с супом подложит. Тому даже немного совестно было перед другом, хотя Улис явно что-то скрывал от него и лишь обжигал девушку взглядом своих пронзительно-серых глаз.
Водрузив наконец на верхушке журавля сплетенный Каролиной венок и отмывшись добела, мастера переоделись и уселись за стол, чтобы отметить радостное событие. И когда Григене завела разговор о плате за тяжелую работу, Улис толкнул Вилимаса в бок, и тот выложил ей все, о чем они меж собой договорились. О тех двух сотенных, которые друг обещался дать в долг, и еще о той сотне, что соседи могут наскрести, если хозяйка разрешит им пользоваться своим колодцем…
– Вроде не к лицу мне за воду деньги драть, – сникла Григене. – В жизни про такое не слыхивала.
– Можно, конечно, и по-другому эту сотню раздобыть – буду колодцы копать, – произнес Вилимас. – Да только я знать хочу, что у Каролины на уме. Коли ей дружок мой больше по душе…
– Постой, – перебила его мать, – надо будет, спросим и ее. Ну, скажем, наскребешь ты с горем пополам эти деньги (спасенья уж нет от этих невесток!). Так ведь жених ты как-никак, надо бы и самому какой-никакой прибавок в хозяйство наше внести. Глядишь, дети появятся, да и обо мне, старой, заботиться придется, избу новую ставить… С пятью-то пальцами тут не перебиться.
– А как же вы, вдова с четырьмя ребятишками на руках, концы с концами сводили? – усмехнулся Вилимас.
Но Григене в ответ лишь раскудахталась, словно несушка на яйцах:
– Ну и что же?! Вот поэтому-то я и не желаю такой судьбы своей дочери! Хватит с нас, спасибочки…
Улис, который все это время сидел как на горячих угольях, с трудом дождался, когда приятелю нечем стало крыть. Он перевел дух и вытащил из-под лавки свою видавшую виды котомку. А из той котомки, словно зайчонка за уши, выудил узелок, развязал его и со звоном брякнул о стол. А было там десятка три старинных золотых дукатов и без счету мелких серебряных монет – точно крупную рыбину от чешуи очистили.
