Туча - Моно Мартина (книги онлайн читать бесплатно .txt) 📗
– Алло!
– Алло, мама? – будто сквозь ватные стены доносится голос Софи.
– Да, говорит Кэтрин, что случилось?
Но Софи никогда не забывает, что она благовоспитанная женщина.
– Ты здорова, мама?
Кэтрин почти плачет от раздражения.
– Да! Софи, что случилось?
– А папа и дедушка тоже?
– Да! Софи, если можешь, не будь идиоткой! Что случилось?
Пауза. Софи, наверное, обижена или, скорее, раздосадована.
– Послушай, мама, странная история. Я прошу тебя приехать.
– В Токио?
– Да.
– Зачем?
Как только наступает пауза, где-то слышно какое-то неприятное жужжание. А у Софи бесконечные паузы.
– Зачем? – кричит Кэтрин.
– Послушай, мама, не волнуйся…
– О-ох! – почти застонала Кэтрин.
Это не входило в принятые Софи правила хорошего тона.
– Если ты будешь нервничать… – говорит она тоном, который не смягчался даже расстоянием.
Свободной рукой Кэтрин нажимает на фигурку корсара. В открывшемся шкафчике с напитками Кэтрин хватает бутылку виски. Если бы изысканная миссис Бромфилд была здесь, она с удовольствием разбила бы эту бутылку о ее голову. И когда-нибудь она это обязательно сделает. Или обдаст ее содовой из сифона. Эта заманчивая перспектива приводит ее в равновесие. А пока она отпивает виски.
– Я не нервничаю.
– Прошу тебя, не волнуйся…
– Софи, не выматывай из меня душу. Я очень спокойна. Но я требую, чтобы ты мне сказала сейчас же…
Софи задерживает дыхание. Через тысячи километров Кэтрин слышит легкое щелканье и вздох.
– Послушай, мама… Патриция… Она больна, и я не могу понять, что с ней.
– Как, ты не знаешь, что с ней?
– Нет. Во всяком случае, я не знаю, как тебе это сказать.
Кэтрин замерла. Что подразумевает эта святоша Софи?
– Какая-нибудь история с мальчиком?
– О мама! – Софи возмущена. – Как ты можешь говорить такие вещи!
– Такие вещи случаются.
Между матерью и дочерью воцаряется молчание. Но тревога Софи слишком естественна, чтобы подчиниться наигранному гневу.
– Мама, я боюсь.
– Закончили? – спрашивает телефонистка.
– Нет! – кричит Кэтрин. В ответ она слышит «Нет!» Софи. Но телефонистка не слышит. Щелчок. Разговор между Токио и Ван Ден Брандтами прерван.
II. Солнце встает на востоке
Несчастье пришло неожиданно, будто с неба свалилось. Впрочем, именно так и было.
Порой, узнав о смерти какого-нибудь знакомого, мы говорим: «Быть не может, только вчера я с ним обедал». Но между «вчера» и «сегодня» встает смерть, и, несмотря ни на что, сознание протестует против необходимости принять это как нечто вполне естественное.
Патриция не умерла; ее поразила болезнь. Выживет ли она? С нею происходило что-то совершенно неправдоподобное.
В то утро, когда разразилась катастрофа, жизнь текла, как всегда. «Мэри-Анна» тихо плыла в океане без всяких приключений. Казалось, Тихий океан укротил свои тайфуны и смерчи, штормы и циклоны. Величаво, спокойно простирался он под облачным небом. За серой ватой облаков угадывалось солнце. Может быть, где-то далеко-далеко еще ревела буря, бушевали мутно-желтые волны, покрытые белыми жесткими гребнями, обдавая брызгами фантастически освещенное черное и в то же время мерцающее небо; мало кто возвращается из штормового ада, чтобы рассказать об этом зрелище.
Но это – далеко. Здесь же ничто, кроме равнодушного форштевня «Мэри-Анны», не нарушает покоя тихих вод. Спокойная морская прогулка. На яхте – старые друзья. И, конечно, экипаж – люди, о существовании которых хорошо известно и которые совсем не стесняют. Можно даже улыбнуться им при встрече. Спокойная морская прогулка.
На таком небольшом пространстве, как палуба судна, естественно, нельзя игнорировать присутствие экипажа. И все же здесь ощущалась какая-то «ничейная земля», где не стреляют пушки, не взрываются мины. Люди четко разделены непреодолимой стеной. Как в геометрии никогда не сходятся две параллельные плоскости, так и люди эти никогда, никогда не сойдутся. Можно разговаривать, можно улыбаться, можно коснуться друг друга, но даже измеряемое световыми годами расстояние, разделяющее звезды, ничто по сравнению с невидимой стеной, отделяющей Патрицию Ван Ден Брандт – принцессу нефти – от человека, стоящего у штурвала. Не то, чтобы Патриция была гордячкой: она очаровательна, но при этом она – Патриция Ван Ден Брандт!
– Нефть!
Было бы слишком просто, если бы одной улыбки было достаточно, чтобы превратить «ничейную землю» в равнину, усеянную маргаритками.
Джек Финлей, капитан, воспринимался, конечно, как член экипажа. Он был похож на мастодонта – с редкими волосами и длинными усами, с меняющимся от двух до пяти числом подбородков, – он обладал слоновьей способностью молчать и до тонкости знал Тихий океан, на волнах которого качался уже тридцать лет. Джек Финлей водил самые разнообразные торговые суда, занимался всеми видами контрабанды и ходил под флагами почти всех государств мира. Сегодня же все было законно, его охранял флаг Соединенных Штатов, и он вез миллиардеров. Однако факт этот на него никак не влиял. Никакое опьянение, кроме алкогольного, на Джека Финлея не действовало. Он никогда не пил на судне, но в первом же порту напивался до бесчувствия. Было что-то скорбное в этом большом теле, осевшем в глубине какого-нибудь бара; официантки и боялись, и жалели его.
В пределах «ничейной земли» держался лишь один из путешествующих на «Мэри-Анне». И, несомненно, чтобы не страдать от этого, он раз навсегда решил сохранить позицию саркастического созерцания.
То был врач Венсан Мальверн, тридцати двух лет, шатен, с выгоревшими на солнце волосами; светлые глаза его удивительно контрастировали с горькой складкой вокруг рта.
Однажды утром, в Европе, посмотрев в зеркало впервые за много-много дней, он обнаружил у себя эту складку. Сначала он неподвижно смотрел на свое отражение, а затем улыбнулся. Улыбка Венсана в то время была не очень веселой. И за прошедшие с тех пор годы она не стала веселее.
В это утро Европа была далеко. Лондон, где маленькие флажки на кучах строительного мусора указывали разрушенные бомбами дома… Франция… Нормандия, чьи заминированные луга взлетали в воздух, засыпая землей церкви… Прогнавший оккупантов Париж, потоком разлившийся по улицам, расцвеченным национальными флагами… Германия, проклятая земля, искалеченные дети, опустошенные города, продающие себя девушки, беженцы… И потом – столько взглядов… Надежда. Ненависть. Страх. Злоба. Сговор… Германия – главное действующее лицо в этой войне, в которой Венсан узнал, что жизнь не так проста. Этот лагерь, куда они ворвались на танках, искаженные ужасом лица санитаров, живые скелеты, лишь смутно вспоминавшие о том, что когда-то, в прошлой жизни, они умели улыбаться, и эта девочка пятнадцати лет, которая предлагала себя в Берлине: отец умер, мать умерла, братья умерли, жизнь умерла, счастье тоже… Ей не оставалось ничего, как только продаваться за сигареты, стараясь позабыть об этой непрерывной смерти.
Он вспоминал застенки гестапо под Руаном, этот терпкий запах прелых яблоневых листьев. Сможет ли человек когда-нибудь освободиться от этих воспоминаний? Шинели почти одинакового цвета, почти одинаковые каски, люди почти одного возраста, и берлинская проститутка, похожая на студентку из Калифорнийского колледжа. Мужчины его круга предпочитали немок, так как они были более доступны и в германских домах было больше ванных.
Германия, встреча на Эльбе, советские солдаты, что бросались в воду и плыли, желая ускорить встречу. Дружеские объятия, похлопывание по плечу – казалось, они вот-вот начнут говорить на общем языке.
– О чем ты мечтаешь? – спросил Володя, маленький, коренастый переводчик из Киева.
– О перемирии, – сказал Венсан, – о дне, когда будет покончено с этим сумасшествием. А ты?
Володя ответил не сразу. Он думал о Киеве. О разрушенном доме, о погибшей жене, о ребенке, который никогда не родится.
