Обреченные - Макдональд Джон Данн (бесплатные онлайн книги читаем полные .TXT) 📗
Самой первой стояла маленькая зеленая английская машинка «эм-джи» с луизианскими номерными знаками. В тени, отбрасываемой ею, на кожаной подушке сидел, скрестив ноги, молодой человек с бронзовым загаром, золотыми волосами, в красной шелковой рубашке.
– И долго вы здесь загораете? – грубовато спросил Дарби Гарон.
Юноша оглядел его с ног до головы. Потом поднес сигарету к губам с томной грацией, которая лучше всяких слов говорила о его нетрадиционных сексуальных пристрастиях.
– С половины одиннадцатого утра, – ответил он нежным, почти девичьим, голоском.
– То есть... больше четырех часов? – изумленно переспросил Дарби.
– На самом деле впечатление такое, что мы торчим тут уже целую вечность. Парень, с которым я путешествую, ужасно расстроен, поверьте мне. Видите ли, недавно здесь проезжали члены их правительства, и эти болваны купили новый паром, чтобы произвести впечатление на своего эль президенте. Но новый паром слишком велик для речушки, к тому же сейчас уровень воды понижается, и перед каждым рейсом матросы прыгают в воду, вычерпывают лопатами грязь со дна, чтобы паром мог подойти поближе к берегу, – тогда они бросают длинные дощатые сходни, машины въезжают на борт...
Дарби поблагодарил юнца и поплелся назад, к своей машине. Сколько там от Виктории до Ларедо? Больше пятисот километров. Добавить еще полтораста на обратный путь до Виктории. Получится примерно шестьсот пятьдесят. Может, лучше вернуться, чем ждать на жаре? Но тут он вспомнил, что бензин на исходе. Когда они выехали из Виктории, бак был залит на три четверти. Даже чуть меньше. По дороге Дарби высматривал заправочные станции, но не увидел ни одной и рассчитывал заправиться в Сан-Фернандо.
Бетти стояла у машины. Увидев его, вопросительно подняла брови.
– Первая машина торчит тут уже больше четырех часов. Кажется, паром сломался.
– Нам придется ждать?
– Похоже на то.
– Мне необходимо выпить чего-нибудь холодного. Спроси, солнышко, не найдется ли в этих лавчонках холодного пива? У меня в горле пересохло.
– Если найду что-нибудь, принесу к тем деревьям. Постарайся отыскать тенистое местечко.
Он медленно побрел к ближайшей из двух грязных лавчонок. Глинобитные домишки были размалеваны неизбежной рекламой кока-колы и «Нескафе». Яркие рекламные плакаты то и дело попадались им по всей Мексике – словно пятна краски, упавшие с кисти беспечного маляра. Соломенные сомбреро и накидки-серапе, женщины-туристки в брючках и легких маечках, чумазые, оборванные и вежливые дети мексиканских бедняков, грубые, орущие отпрыски богатых мексиканцев и американос. Пиво, глубокий, тягучий смех техасцев. Солнце, пыль, жара... Странная атмосфера. Дарби Гарон ясно ощущал это. Натужное, наигранное веселье, всегда сопровождающее подобные происшествия. Но за всем этим кроется что-то еще. Нечто древнее и злое. В Мексике, подумалось ему, солнечный свет может быть смертоносным.
На негнущихся ногах Дарби двинулся через толпу – и вдруг показалось, что затылок ему охладил слабый холодок. На высоком прилавке в кусках грубо наколотого льда охлаждалось теплое пиво. Оно распродавалось так быстро, что не успевало охладиться. Низенький толстый лавочник требовал за бутылку три песо пятьдесят сентаво. Очевидно, сам пугался своих непомерных алчности и нахальства.
Глава 2
Когда голубой «кадиллак», окруженный клубами пыли, остановился, Джон Картер Герролд на мгновение оторвал взгляд от лица обожаемой жены и посмотрел на машину, стоящую метрах в двадцати от них. Джон Картер Герролд и Линда сидели на высоком, обрывистом берегу, на вынутом из машины меховом чехле, расстеленном на пыльной траве под чахлым деревцем.
Медовый месяц они провели в Такско, рука об руку бродили при луне по улочкам, мощенным булыжником, и засыпали друг у друга в объятиях.
Есть в ней что-то волшебное, чарующее. Просто дух захватывает. В тот самый миг, когда Джон впервые увидел ее, он сразу понял: либо женится на ней, либо лишится покоя на всю оставшуюся жизнь.
Джон смотрел на молодую жену, и она казалась ему незнакомкой, замкнутой и заколдованной; невозможно поверить, что долгие тихие ночи она проводила в его объятиях. Он вспомнил ее упругое, теплое, шелковистое тело, страстную музыку любви. Но странное дело, стоило ему подумать о ней, как его почему-то охватывало смущение, словно он участвовал в какой-то сладкой оргии... Становилось жарко при мысли о том, с какой жадностью он набрасывался на нее, как бешено колотилось у него сердце, как временами останавливалось время... Они настолько тесно сплетались, что казалось, будто сливались в одно целое. В такие минуты Джон вряд ли мог с уверенностью сказать, где его тело и где тело Линды. Однако задним числом чувствовал странный стыд, словно во всем, что они делали, было что-то непорядочное, недостойное. Он вспомнил один случай в детстве. Однажды, приехав на каникулы в имение дядюшки, Джон, спрятавшись в кустах, наблюдал за странным поведением одного из гостей. Хрипло расхохотавшись, подвыпивший мужчина чиркнул спичкой о чистый, прекрасный беломраморный живот садовой статуи богини Дианы. После того как гости ушли, Джон побежал на кухню, взял жесткую щетку и мыло и стал оттирать желтый след, оставленный спичкой. Прикосновение к статуе странно взволновало его. В другой раз, когда Джон снова гостил у дяди, он как-то ночью, крадучись, спустился в сад. В лунном свете белая статуя казалась живой, ее прохладная, шероховатая грудь нежно скользнула вдоль его щеки. Дрожа с головы до ног, он притронулся к мраморному лону Дианы... И от возбуждения чуть не сошел с ума. Той теплой и росистой летней ночью в саду Джон впервые ощутил себя мужчиной. Он действовал словно в бреду, понимал, что поступает плохо, постыдно, но ничего не мог с собою поделать, а статуя, казалось ему, наклонилась так, словно вот-вот упадет... Потом Джон плакал, в рот ему набилась трава – ему хотелось, чтобы статуя упала и больно его ударила.
Теперь, глядя на сидящую рядом с ним живую и теплую богиню, он любовался ее шелковистыми, гладкими светлыми волосами – гладкими и густыми. Ее волосы светлые, но не белые, а со слабым, искрящимся кремовым оттенком. У нее черные брови, овальное лицо, выразительные, широко расставленные серьезные глаза, большой рот... Рисунок теплых губ выдает ее инстинктивную мудрость. Льняное платье телесного цвета без бретелей подчеркивает золотистый загар хрупких шеи и плеч. Она полулежала, опираясь на локоть, подтянув колени к животу.
Джону Картеру Герролду не понравилось, как сидит его жена. Поза подчеркивала изгиб крутых бедер, а лиф платья отходит настолько, что ему отчетливо были видны верхние полушария маленьких грудей, твердых и упругих, совсем не похожих на холодный мрамор.
Он сцепил руки на коленях. В такой позе Линда выглядит более земной, более женственной, тогда как, по его представлениям, ей больше пошло бы стоять в саду, озаренной лунным светом, девственно-белой и чистой, и поднимать лицо вверх, к оперному небу.
Не коснись он ее тогда, и она бы осталась такой же, как вначале: далекой, исполненной того же тихого, тайного, колдовского очарования, которое заставляло всех, кто говорил с ней, смягчать голос.
Джон бросил взгляд на термос:
– Еще водички, дорогая?
– Прошло больше часа с тех пор, как они перевезли последнюю машину. По-моему, нам лучше экономить воду.
– Конечно. Жалкое местечко, верно?
Она медленно повернула голову и оглядела дорогу в обоих направлениях.
– А мне нравится. Сама не знаю почему. Я начинала жалеть, что мы... так быстро возвращаемся домой. Зато теперь у нас появилась небольшая передышка. Можно подумать, помечтать... Да, Джон, а еще нам, может быть, удастся поговорить.
Он ошарашенно посмотрел на жену. Она водила пальчиком по узору на чехле. Волосы ее ветром сдуло вперед, лица не было видно.
– Поговорить? Да мы с тобой, кажется, уже обсудили все вопросы мироздания!
– Мы говорили о мелочах. А о главном – нет.
