Пишу, как пишется - Леннон Джон (читать полностью бесплатно хорошие книги txt) 📗
Толстяк (нетерпеливо): – В чем дело, мамаша, разве ты не видишь, что мы заняты тут с Теддпиллом, а ты вваливаешься, вся из себя такая черная и шумная? И убери это барахло с моего стола.
Мамаша: – О'кэй, КИМУ САХИБ БВАНА МАССА…(она берет узел и съедает его). Ням-ням-ням, такая вкусная.
Толстяк: – Все равно… Что там было, мамаша?
Мамаша: – То была твоенная маленькая дочь от твойной второй жены, КИМУ САХИБ…
Толстяк (покраснев): – Но ведь я не женат, мамаша.
Мамаша (всплеснув руками, в ужасе): – О Господь, значит, я только что съела ублюдка!
Она носится по комнате, крестится и напевает другую песенку. Замухрышка поднимается, решительно напяливает свою кепку и идет к двери. На пороге он оборачивается и, как в кино, грозит кулаком:
– Выкинь эту грязную бабу вон с фабрики, иначе когда мои парни проведают, будет такая забастовка, какая тебе, буржую жирному, и не снилась! Даю хороший совет даром, ты, старый потаскун!
Замухрышка уходит. На сцене Толстяк, Мамаша и четырнадцать маленьких еврейских детей поют хором нечто вроде гимна.
К О Н Е Ц
Осип Сокрович
В маленькой портовой пивнушке в Бристоу оборванная шайка оборванцев выпивает и развеселяется (перед отплытием в дальние моря на поиски огромного Сокровича на неизвестном островке далеко в океане).
«Отставить треп, оболтусы соленые», – произнес, входя, Большой Джон Слюньвер. Костыляя, он направился к компании старых мыляков, которые измылили много морей.
«Скажи, Большой Джон, а где же напугай, который обычно сидел на твоем плече?» – спросил, приглядевшись, Слепой Жид.
«Не твоего ума дело», – пробурчал Большой Джон. – «Кстати, а где твоя белая трость?»
«Лопни мои глаза, если я знаю, Большой Джон! Да и откудова мне знать, ведь я ни фига не вижу».
Тут вдруг появился малютка Джек Хоукинс, который подкрался незаметно, прикрываясь сумкой на голове.
«Ха ха аа аар Джек парнишка», – сказал Большой Джон, как и подобало старому морскому маринаду.
Вскоре все они выкатились из пивнухи и отправились в гавань, вместе с Капитаном Эполлетом и сквайром Трезвони. На следующее утро они отплыли при попутном ветре им в зад.
Большой Джон привязался к Джеку и держал его за сына, что ли – потому что он часто накладывал на него руку, приговаривая: «Ха хааааар», особенно если напугай сидел у него на кляче. Однажды, впрочем, малютка Джек Хоукинс случайно оказался за бочей кучек и подслушал, как шептались Большой Джон и несколько матрасов, которые сговаривались устроить на корабле шмунт против Капитана.
«Земля!» – раздался тут голос из голубятни на верхушке мачты. «Земля, все в порядке»! Подумать только, и вправду – глянь, вон маленький такой Осипок, зеленое пятнышко на горизованте, с пальмистыми деревьями, кококакасами и всем, что положено.
«Я б не удивился, если б там оказался вдруг бородатый старик, скачущий с камня на камень», – подумал Дизраэли Рукс, который видел это кино; так оно вскоре и оказалось.
В первую же шлюпку, что отправилась на берег, погрузились Большой Джон Слюньвер, малютка Джек и многие другие, на вид здоровые потные верзилы. Итак, они подплыли к Осипу, а вот и рехнувшийся старикашка, который назвался Стен Гунн и сообщил, что сидит прямо на самом Сокровиче долгие годы, потому что злой и жестокий Капитан Флинт наложил на него Чумную Метку – а сами знаете, что бывает с помеченными чумой.
Значит, постояв немного на якоре, и все такое, они поплыли обратно, домой в Бристоу, где всех их сразу же арестовали за незаконные земельные махинации; а малютка Джек Хоукинс оказался тридцатидвухлетним карликом; а Большому Джону Слюньверу пришлось покупать себе новую деревянную костылю, потому что старую Осип спалил в костре. Стен Гунн оказался юношей в расцвете сил и здаранья, ну, а верный кот Том вернулся в свой Ньюкасл.
Говорит Алек
Лиддипул
Возобновляя старую традицию, пыльные шлянцы медленно, но медленно возвращаются в Лиддипул. А помните старый обычай продулок по Балдей-стрит? Вновь входит в моду солнечное заговение на просторах Пивного Холла, а при морских прогулках пригодятся и ботинки для нагого кусания. И если мы, в общем-то, равнодушны к Моменту Королевы Викторинии, то почему бы не заглянуть в Худоубожественную Гуляйрею, особенно если вдруг пойдет дождь. Свин-Джоп Хаус кажется весь черным (и белым от маленьких пилигримчиков, которые слетаются сюда из Кислого Колледжа). Горабская Сратуша – весьма истерическое здание, хотя большинство старья, что хранится там, – подделки, и уж поверьте мне, Королева Анна никогда там не ночевала. Аэроперт «Шляут» предлагает к уснугам свои самолеты (уже без патроля правительства), да и компания Л.Ч.Ч.Ч. (Лиддипульский Ча-Ча-Ча) работает превосходно. Газета «Мерзки Быт» теперь распродается на три номера больше – это за счет иностранцев, которым все надоело, и они уехали домой.
Да уж, в Лиддипуле есть чем заняться, правда, не все сподручно.
Спросите Чего Попалегче
С чего это Пружиндент-то-Голый и Докер Аденоид так подружились последнее время? Спросите чего попалегче. За что был уварен Селедом Злойлед? Почему это Горазд Мак-Мильен играет в гольф с Попом Хопом? Почему Франк Камменс и его Треть-Бульон выступают против Общего Рыла? Спросите чего попалегче. Почему Хренцог Едимбургский так расплавался на яхте с Удойной Фигой? Почему Привеса Маргарина с Бонем Артритом распоряжаются Ямайкой? Спросите чего попалегче. Почему Презервент Трупмен не пожертвует свою пенсию на благодурительные нужды?
Милый милый Клайв
Для Клайва Барроу это был вполне обычный день, каких много случалось на его веку, ничего особенного или странного, все в полном полядке, в общем, ни Богу свечка, ни черту кочерга, живи да пожевывай; но для Роджера это был необычайный, подлинный День изо всех дней, красный Пень в календаре… потому что Роджер сегодня собрался жениться и, одеваясь утром, вспоминал гей-развеселые холостяцкие пирушки-выпивушки, которые он, бывало, закатывал с приятелями. А Клайв не проронил ни слова. Для Роджера все вокруг как бы преобразилось – еще бы, об этом дне столько рассказывала мама, и он уже представлял, как нарядный, в своем лучшем костюме и всем прочем, он улыбается и пожимает руки направо и налево, а гости, подтягивая резинки и шнурки, бросают зерна криса на его машину.
Обладай же ею ныне и тризно… доколе смерть не различит вас… – все это он уже давно выучил наизудь. Клайв Барроу казался совсем бесчувственным. Роджер представлял себе Энн в струящемся подвенечном приборе, как ее везут к алтарю, а она блаженно улыбается. У него даже закоротило внутри, когда он прицепил галстук-бабочку и пригладил волосы перед зеркалом. «Надеюсь, я поступаю как надо,» – подумал он, глядя на свое отложение. – «Достаточно ли я хорош для нее?» Право, Роджеру не стоило волноваться, ибо он был именно таков. «Не украсить ли мне мои колеса цветами?» – говорила Энн, до блеска начищая подставку для ног. – «Или оставить как обычно?» – продолжала она, глядя на свою седогривую матушку.
