Эйсид-хаус - Уэлш Ирвин (читать книги полностью TXT) 📗
Вскоре Гэри поднялся и пошел отлить. Вернулся он с обрезом. Он снова сел обратно в кресло напротив меня. Его пальцы выстукивали марш по узкому стволу. Когда он заговорил, его голос казался странным, отстраненным и бесплотным.
– Ты видел его лицо, Джок?
– Это, блядь, не смешно, Гэл, ты, мудило тупой! – прошипел я, и гнев наконец прорвался сквозь мой одуряющий страх.
– Да, но его лицо, Джок. Это чертово льстивое гнусное лицо. Джок, люди и вправду меняются, когда наставляешь на них ствол.
Он глядел прямо мне в глаза. Теперь обрез был направлен на меня.
– Гэл… харе́ выебываться, мужик, хватит…
Я не мог дышать, я чувствовал, как дрожат мои кости; от ступней до макушки все мое тело содрогалось в вибрирующем, болезненном ритме.
– Да, – протянул он. – Люди меняются, когда наставляешь на них ствол.
Оружие по-прежнему смотрело на меня. Он перезарядил его, когда ходил отлить. Точняк.
– Я слышал, ты довольно часто навещал мою жену, когда я сидел, приятель, – ласково сказал он.
Я пытался сказать что-то, хотел объяснить, оправдаться, но голос застрял у меня в глотке, когда его палец напрягся на спусковом крючке.
Евротреш
Меня бесило все и вся. Я не хотел видеть людей вокруг. Такая неприязнь отражала не какую-то сильную подавляющую тревогу, а просто зрелое признание моей собственной психологической ранимости и отсутствия качеств, необходимых для поддержания с кем-то дружеских отношений. Разные мысли боролись за место под солнцем в моем перегруженном мозгу, а я отчаянно старался придать им какой-нибудь порядок, могущий послужить стимулом для моей вялой и апатичной жизни.
Для других Амстердам был волшебным местом. Жаркое лето; молодые люди, наслаждающиеся достопримечательностями города – олицетворения индивидуальной свободы. Для меня же он был скучной чередой размытых теней. Яркий солнечный свет раздражал меня, и я редко выбирался из дома до наступления темноты. Днем я смотрел по телевизору программы на английском и голландском и курил много марихуаны. Рэб оказался далеко не гостеприимным хозяином. Абсолютно не чувствуя своей нелепости, он сообщил мне, что в Амстердаме известен под именем Робби.
Отвращение ко мне Рэба / Робби словно вспыхивало ярким пламенем за маской его лица, выкачивая кислород из маленькой гостиной, где я устроил себе лежбище. Я замечал, как мышцы его скул дергались в едва сдерживаемой ярости, когда он приходил домой, грязный, мрачный и усталый от тяжелой физической работы, – и находил меня, размякшего перед ящиком с привычным косяком в руке.
Я был обузой. Я провел здесь всего четырнадцать дней, будучи три недели на чистяке. Физические симптомы отмены пошли на убыль. Если можешь продержаться месяц, у тебя есть шанс. Тем не менее я чувствовал, что пришло время подыскать свою квартиру. Моя дружба с Рэбом (теперь, разумеется, переименованным в Робби) не выжила бы на основе такой односторонней эксплуатации. А что еще хуже – мне было на все насрать.
Однажды вечером, недели через две после того, как я у него поселился, Рэб решил, что с него достаточно.
– Когда уже соберешься искать работу, мужик? – спросил он с явно напускным безразличием в голосе.
– Я ищу, приятель. Вчера прошвырнулся по городу, попробовал нарыть кое-какие мазы, понимаешь? – Неприкрытая ложь, выданная с изобретательной искренностью.
Так мы и жили – наигранная цивилизованность с подтекстом обоюдного антагонизма.
Я сел на 17-й трамвай, шедший в центр из депрессивного квартальчика Рэба / Робби в западном секторе. Ничего и никогда не происходит в таких местах, как наше; район назывался Слотерварт. Везде панельные стены и бетон. Один бар, один супермаркет, один китайский ресторан. Повсюду то же самое. Необходим центр города, чтобы уловить дух места. А так – будто снова вернулся в Уэстер-Хейлс [2] или Кингсмид-Истейт, в одно из тех мест, от которых я и смотался сюда. Только убежать мне не удалось. Один мусорный бак в трущобах в стороне от action strasser ничем не отличается от множества других, и не важно, в каком городе он находится.
В своем нынешнем душевном состоянии я ненавидел любое общение с людьми. И Амстердам – скверное место в такой ситуации. Только я вышел с вокзала на Дамрак, и тут же ко мне пристали. Я ошибся, начав озираться по сторонам в попытках сориентироваться.
– Француз? Американец? Англичанин? – спросил меня парень арабского вида.
– Отъебись, – прошипел я.
Даже скрывшись в английском книжном магазине, я продолжал слышать голос парня, перечислявшего наркоту в ассортименте:
– Гашиш, героин, кокаин, экстази…
Я думал расслабиться, глядя на корешки, но тут же пришлось бороться с серьезной дилеммой: не спереть ли книжку? Решив этого не делать, я вышел, опасаясь, что желание станет нестерпимым. Довольный собой, двинул через площадь Дам вглубь квартала красных фонарей. Холодные сумерки сгустились над городом. Я прогуливался, наслаждаясь подступающей темнотой. На уводящей вбок от канала улочке, рядом с тем местом, где в окнах сидят шлюхи, мне навстречу с угрожающей скоростью шагал мужчина. Я тут же решил схватить его за шею и задушить на месте, если он попытается завести со мной разговор. С этим кровожадным намерением я сфокусировал взгляд на его адамовом яблоке, и мое лицо исказила презрительная усмешка, когда я увидел, что его холодные глаза насекомого медленно наполнились страхом от дурного предчувствия.
– Час… который… не подскажете? – боязливо спросил он.
Я мотнул головой, решительно шагая мимо, и ему пришлось выгнуться всем телом, чтобы не столкнуться со мной и не свалиться на мостовую. На Варместраат уже было не так легко. Молодая шпана затевала уличные драки; фаны «Аякса» и «Зальцбурга». Кубок УЕФА. Да. Я не мог вынести суеты и криков. Шум и движение нервировали меня больше, чем сама угроза насилия. Следуя линии наименьшего сопротивления, я свернул на боковую улочку и зашел в полутемный бар.
Тихий, спокойный райский уголок. Ни души, кроме темнокожего мужчины с желтыми зубами (я никогда еще не видел настолько желтых зубов), увлеченно игравшего в пинбол, и бармена с женщиной, сидевшей на табурете у барной стойки. Они распивали бутылку текилы и, судя по их смеху и жестам, знали друг друга куда ближе, чем подразумевают отношения обслуги с клиентом.
Бармен наливал женщине стопку за стопкой. Оба они были слегка пьяны, выставляя напоказ свой приторный флирт. Мужчине потребовалось какое-то время, чтобы наконец заметить мое присутствие в баре. На самом деле той женщине пришлось обратить его внимание на меня. В ответ он лишь смущенно пожал плечами, глядя на нее, хотя было очевидно, что ему на меня наплевать. И еще я почувствовал, что был для него помехой.
В определенных состояниях сознания я был бы оскорблен этим пренебрежением и, несомненно, начал бы качать права. В некоторых других состояниях я сделал бы гораздо больше. В настоящий же момент я радовался, что меня игнорируют, это лишь подтверждало, что я положительно невидим, чего и добивался. Мне было все по барабану.
Я заказал «Хайнекен». Женщина, казалось, хотела втянуть меня в их беседу. Я же намеревался избежать контакта. Мне нечего было сказать этим людям.
– Ну и откуда же ты приехал с таким акцентом? – засмеялась она, пронизывая меня своим рентгеновским взглядом.
Когда ее глаза встретились с моими, я тут же углядел тип человека, который, несмотря на кажущуюся дружелюбность, инстинктивно желает манипулировать людьми. Возможно, я попросту увидел свое отражение.
– Из Шотландии, – улыбнулся я.
– Правда? Откуда? Глазго? Эдинбург?
– На самом деле отовсюду, – ответил я вкрадчиво пресыщенным голосом.
Да кого ебет, из каких неразличимых говенных городков и трущоб я выполз, когда рос в этой скучной и отвратительной маленькой стране?
Она хохотнула, даже задумалась на мгновение, как будто я сказал что-то действительно стоящее.
