Клоака - Доктороу Эдгар Лоуренс (книги бесплатно без регистрации txt) 📗
Но вот свершилось невероятное — передо мной лежит мой независимый автор — не живой и не мертвый, находящийся примерно в таком же состоянии, в каком пребывал когда-то его отец. Сознание этого факта внесло немалое смятение в мою репортерскую душу. Это было испытание моей уверенности в том, что жизнь, какие бы нелепые сюрпризы она ни преподносила, никогда не выходит за рамки разумного хода вещей, не переступает пределов возможного. Только в госпитале я понял, как сильно я зависел от Мартина, так же сильно, как и все, кто его знал. Мы все следовали в жизни его неведомым для нас предначертаниям. Мы только сейчас начинали нащупывать корни, которые он успел выкопать из земли задолго до нас. Я чувствовал большую потерю, ощущал себя покинутым и обманутым. Я находился в таком состоянии, что был готов надеть на голову монашеский капюшон, встать в углу на колени и молить Господа, чтобы он избавил меня от горечи лицезрения этой смерти заживо.
Правда, кое-какое утешение у меня имелось. Я каждый цепь видел Эмили Тисдейл. Мы сидели возле Мартина, разделенные его постелью. На это время мисс Тисдейл забросила учение. Девушка вполне доверяла мне и отваживалась произносить при мне слова, которые не осмелилась бы сказать Мартину. Она пользовалась тем, что Мартин, погруженный в себя, не мог ни слышать, ни видеть ее. Во всяком случае, он был не способен что-либо ответить.
— Когда Мартин исчез и я поняла, что, возможно, больше его не увижу, — говорила Эмили, — я решила заполнить свой мозг наукой, фактами, идеями, грамматическими премудростями — всем тем, что становилось сущностью, воплотившись в буквы и строчки. С помощью этих фикций я хотела избавиться от него, вытеснить его образ из своего сознания. Его человеческие качества должны были улетучиться из моей памяти: его взгляды, его строгие суждения, его голос, весь его облик. Но, сидя в аудитории Педагогического колледжа, я все время мысленно оценивала свои скромные достижения по его беспощадным меркам. Он жил во мне и живет до сих пор. И я ничего не могу с этим поделать. Мне кажется, что это и есть любовь, — добавила она, взглянув еще раз в лицо Мартина. Руки ее, как всегда, были сложены на коленях. — Но это ужасная и непоправимая судьба. Так зачем забивать себе голову несбыточными и ненужными надеждами, не правда ли, мистер Макилвейн? — Она улыбалась, но в ее темных глазах стояли невыплаканные слезы. Я вынужден был согласиться с простой честностью девушки. Все это действительно было никому не нужно.
— Да… это творение Божье, но оно нуждается в усовершенствовании, — продолжала она. — Вы понимаете, этого не должно происходить с детьми. Потому что, когда это вторгается в жизнь ребенка, то действует на очень тонкую кожу и незащищенные толстой броней чувства. Ребенок может безболезненно воспринимать только свет взгляда другого дитя. Но когда гадости и безобразия взрослой жизни обрушиваются на нежный ум младенца, он воспринимает их как нечто судьбоносное.
— Да, думаю, что вы правы.
— Так что мы с Мартином скованы одной цепью. Я всегда была сильно к нему привязана. Несмотря на все его вспышки, несмотря на все наши ссоры, его уход для меня все равно будет катастрофой, если он умрет. Я все равно останусь девушкой, прикованной к нему крепкой цепью. В конце концов, какая разница, кого любить — живого человека или его призрак?
Вот так мы и сидели у постели больного. Около палаты, где лежал Мартин, находилась маленькая комнатушка, где мы проводили большую часть времени, только изредка наведываясь в палату, хотя доктор утверждал, что звуки человеческой речи и вид знакомых людей могут оказать на Мартина только благотворное влияние.
Преподобный Гримшоу ежедневно молился по нескольку минут у постели Мартина Пембертона. Пару раз навестил больного и отец Эмили, Эймос Тисдейл. Он горестно качал головой, но в этом жесте было больше грусти, нежели сожаления о том, что дела практически не сдвигаются с мертвой точки. Сара Пембертон вселяла во всех уверенность в том, что уж, коль Мартин выжил, со временем его состояние несомненно улучшится. Сара вязала, сидя у постели нашего больного. Я чувствовал, что если она не будет этого делать и станет сидеть, просто сложа свои белые красивые руки, то ее разум окажется в опасности. Однажды она привела с собой Ноа, но мальчик не захотел войти в палату, где лежал Мартин. Ноа встал у окна и внимательно оглядывал улицу. Конечно, все мы находились в страшном напряжении, взирая на жизнь, больше похожую на смерть.
Врангель, кучер омнибуса, был привлечен к суду за убийство Накса Гири. На вопросы он не отвечал. Он отказался говорить и вел себя как индеец с Западного побережья, который просто стоит, презрительно скрестив на груди руки, и не вступает в унизительные переговоры с бледнолицыми. С помощью преподобного Гримшоу Донну удалось преобразовать Дом маленьких бродяг в убежище для сирот и передать его на попечение протестантской епископальной церкви, расположенной на Лексингтон-авеню. Три приглашенных врача и дантист осмотрели детей и пришли к выводу, что все они здоровы и хорошо ухожены. Эмили Тисдейл, посетив приют, сообщила, что на основании своего, пусть небогатого, педагогического опыта, она считает, что дети отличаются излишним спокойствием, а в глазах их затаился страх. Тех детей, которые находились в омнибусе, изолировали от остальных и опросили. Опрос, в присутствии Донна, проводила медицинская сестра, служащая муниципальной полиции. Дети оказались не слишком общительными. Средний возраст — от шести до девяти лет. Все они считали, что их повезли на прогулку за город, во всяком случае, так им было сказано. Сколько времени успели они пробыть в Доме? Этого они не знали. Били ли их, издевались ли над ними в Доме? Нет. Делал ли это мистер Врангель? Нет. А мистер Симмонс, директор? Нет. Как попали они в Дом? На этот вопрос дети тоже не могли ответить.
В течение нескольких дней Донн опросил весь персонал. Известие о заточении Мартина в подвале произвело на служащих Дома впечатление разорвавшейся бомбы, они были просто в шоке. Все они работали в приюте недавно, не более нескольких месяцев. Нанимал их лично мистер Симмонс. Работников набирали по объявлениям в газетах, потом Симмонс проводил собеседование. Одна из учительниц, мисс Джилликадди, имела на руках тщательно разработанный учебный план, раньше эта женщина работала в государственной школе. Согласно ее просвещенному мнению, воспитанники не имели способностей к профессиональному обучению просто потому, что были беспризорниками… Короче говоря, Донн уверился, что персонал не знал о тайном заговоре и уж тем более не участвовал в нем.
— То есть, — спросил я у него, — вы считаете, что они не знали о том, что происходило в этих стенах?
— А что здесь происходило? — ответил Донн вопросом на вопрос.
— Происходило то, что этих детей похищали на улицах.
— Ясно, что похищали далеко не всех. Некоторых направляли сюда из вспомогательных школ и обществ помощи брошенным детям.
— Но была же в этом какая-то цель?
— Несомненно.
— И куда же, по мнению учителей и воспитателей, везли в омнибусе детей?
— Периодически дети выезжали на омнибусе за пределы приюта. Вывозил их всегда Врангель. Ездили по очереди. Симмонс говорил, что детей возят на медицинские осмотры.
— Но почему тогда омнибус был заперт на замок?
— Они объясняют это заботой о безопасности детей.
— Где находится Сарториус? Где он практикует?
— Этого мне не смог сказать никто.
— А дети?..
— Дети смотрели на меня пустыми глазами.
Все это происходило, если мне не изменяет память, приблизительно в конце сентября. Может быть, чуть позже. Как раз в это время в «Таймс» появились первые статьи о преступлениях Твида и его окружения. Город был взволнован и полон слухов. Отчасти, может быть, благодаря этому обстоятельству, события на Девяносто третьей улице не привлекли к себе внимание прессы. Мартина Пембертона удалось тайно переправить из подвала в больницу в карете «скорой помощи» под покровом ночи. Донн, воспользовавшись термином «нарушения», закрыл и опечатал сиротский приют. В те времена нарушений в деятельности любого учреждения такого рода было столько, что подобная мотивировка не вызвала никакого удивления у начальства. Короткая заметка о закрытии приюта появилась только в «Сан», при этом имя Мартина Пембертона не упоминалось.
