Легкие миры (сборник) - Толстая Татьяна Никитична (книги без регистрации полные версии .TXT) 📗
Омерзительная манера; лучше бы произвели ощупывание при мне, а не так-то. Кстати, иногда вещички пропадают, так что класть компьютер в чемодан никому бы не посоветовала. Тащите на себе.
В общем, я решила, что неведомые таможенные насильники совокупились, что ли, с моей дорогой, любезной сердцу кофточкой. Дома я кофточку немножко отмыла водой, но на ней остались разводы, как это всегда бывает с шелком. А мне в ней сниматься.
Ай, думаю, разводы на спине, никому не видно. Снялась в «ШЗ», собрала вещички, прихожу домой – вообще какая-то мистика. Из шести кофточек только одна, только вот эта зеленая, измазана каким-то жиром, которого на три метра вокруг не было и быть не могло.
Пригорюнилась девочка, а делать нечего. Принесла кофточку домой, залила все пятна специальным пятновыводителем, строго ориентированным на всякое масло и майонезы, средство немецкое, хорошее. Да, пятна поблекли, но тем более выделялись на роскошном темно-зеленом фоне.
Еще пуще пригорюнилась девочка. Стала судить да рядить: как быть с несчастной кофточкой? А тут пришлось внезапно снова ехать в Нью-Йорк по делу, вот я там ее в химчистку, подумалось мне, и сдам. Так и сделала.
Химчисточный китаец свою работу выполнил, пятна вывел. Немножко переусердствовал с утюгом: черная оторочка, и без того не очень прочная, словно как бы поблекла и оторвалась, но можно считать, что это такая мода. Как будто какая-то буря страстей немножко поваляла меня по лесному бурелому. Подчеркнула природную хрупкость, тыкскыть. О которой мало кто знает, ну двое-трое, и те не родственники.
Хорошо, везу мою ненаглядную, один раз на-дёванную и уже столько претерпевшую блузочку (или считать ее кофточкой? вот вопрос) прямо на проволочных плечиках в чемодане. По дороге в Москву заезжаю в город П. в стране Х.
И Х. радует душу, и П. не отстает. Так что на вечерний прием встоячку – с канапе и вином – рассчитываю я надеть свой прекрасный, темно-зеленый, свежеочищенный какими-то отравляющими веществами блузончик. И вот уже снимаю его с плечиков, и вот уже почти; но что-то торкнуло меня, и надевать я его не стала. Вот не стала, и все. Повесила назад в шкаф. Женщины меня поймут. Мужчины считают такие внезапные перемены прихотью, капризами и женской логикой, но мужчины вообще несколько спрямляют кружева наших земных путей, и все эти тонкости, все эти перелеты теней в сумерках, все эти шепоты и перешептывания гардероба проходят мимо их сознания. А женщины меня поймут.
Надела свитер, тоже хороший дизайнерский, сверху еще накрутила шарф, тоже бешеных денег стоил. Пошла есть канапешки и псевдопирожки и пить вино. И что же? Какая-то дама в толпе размахнулась рукой от плеча, как будто пришла физкультурой заниматься, и выбила бокал с красным вином у меня из рук, так что облила им с ног до головы не только меня, но и стоящего поодаль любезного друга Сашу Гениса. С ног, повторяю, до головы.
Тут масса непроясненного, непонятного для науки на современном этапе ее развития. Как могут полстакана вина залить двоих людей, причем не находящихся в объятиях друг у друга? Как может хватить этого ничтожного количества на такое количество одежды? Дама – она же Рука Судьбы – после нанесения ущерба, кстати, исчезла, испарилась, словно ее и не было. Сашкина рубашка, видимо, погибла, а я, разглядывая в своем номере свою облитую одежду, не нашла ни на свитере, ни на шарфе вообще никаких следов. Как будто это была особая виноотталкивающая спецодежда.
Но мне понятно было, что этот удар предназ-начался для зеленой кофточки. Это за ней судьба бежала «как сумасшедший с бритвою в руке», это ее – за что? за что? – должна была изничтожить, погубить неведомая сила; у них там, у кофточек, в их, казалось бы, мирном шелковом мире тоже страсти роковые и от судеб защиты нет.
Я никогда не узнаю, что за карма такая у моей прекрасной, измученной, больной страдалицы. Я не знаю, сколько ей жить осталось. Я ее еще больше люблю, чахоточную мою. Может, и не носить ее теперь вовсе? А укладывать вечером спать, петь ей колыбельные, тушить свет и тихо выходить на цыпочках.
Сумочка
Шли с Иркой по улице в Сохо. Видим – в витрине сумочка. Остановились посмотреть. Сумочка такая красноватая, рисунок – «собачий зуб», но текстура другая. Всмотрелись – рисунок выложен тончайшими пайетками, красными и светлыми, размером куда меньше спичечной головки. И цепочка темно-бронзового цвета, сдержанно поблескивает. И в сумочке – тайна.
Говорим с Иркой друг другу: «Да, это, наверно, 700 долларов, не меньше». Еще всмотрелись – еще больше сумочка начала нравиться. Я говорю: «Нет, Ирка, она на все 1200 потянет. Давай я зайду и посмотрю. В ней, точно, тайна». Зашла. Какой-то аюрведический красавец продавец любезен без подобострастия, но в глазах у него читается: «хрен ты на эту сумочку взойдешь». Делаю индифферентное (по Зощенко) лицо, подхожу ощупать сумочку. «Ручная работа?» – спрашиваю. Как будто в этом дело. «Ручная», – говорит.
А магазин такой – у нас этого пока не понимают, – полы дощатые, стены тоже не ах, потолок как бы в вечном ремонте, – все признаки дикой, нечеловеческой роскоши. Вытащила из сумочки ценник, все еще на что-то надеясь. Вдруг там – 500. Тогда возьму, и пусть смерть нас разлучит.
Авотхуй. 4450 долларов просили за эту сволочную сумочку. 4450! Как за подержанную машину.
Конечно, я могу вот прямо взять и заплатить эти четыре с полтиной. Могу. Где-то после полутора тысяч наступает притупление, вроде некроза кошелька. Вот триста баксов – это больно. Шестьсот – ужасно. Девятьсот – жаба душит до астмы. Полторы – это предел, это пальто от Макс Мары. А потом уже наступает скорбное бесчувствие. Две, три – какая разница?
Да, я могу купить сумочку. Но к ней мне нужно еще будет два пальто (притом что у меня их пять), три платья, две новых пары сапог и ну хотя бы три пары обуви, притом что дома дюжина ненадёванных туфель, приобретенных в аналогичном припадке женственности. А к такому количеству обуви, с другой стороны, разве можно одну сумочку? – нет, минимум три сумочки потребует эта комбинация. И это только в этом сезоне. К следующему сезону дизайнеры, суки, еще что-нибудь придумают. Во что же мне это обойдется? А если принять во внимание, что те люди, на которых я могла бы надеяться произвести впечатление, либо подслеповаты, либо ничего не понимают в одежде и сумочках, либо вообще считают, что покупать надо только книжки, а остальное все никому не нужно, – если это учесть, то почему я должна разориться дотла и пойти по дорогам босая и с картонкой «помогите собрать на билет до Челябинска, украли все документы»?
Через окно витрины я глазами сказала Ирке, ждущей снаружи, что жизнь опять посмеялась над нами, обогнула нас и унеслась вперед шумящим потоком, смеясь и шелестя. Что наша юность погублена, что люди – звери, что не для меня придет весна, не для меня Дон разольется, что сердца наши разбиты навсегда и отчий дом – в дымящихся руинах. Сказала и вышла вон в ущелья Сохо с обугленными от горя глазами и незарастающей дырой в Х-хромосоме.
Шли с Иркой сгорбившись, поддерживая друг друга. Прохожие смотрели сочувственно и расступались.
Про дружбу народов
Есть палочками меня научил Аркадий Ваксберг, писатель, в Канаде. Казалось бы? – а вот же. Иногда, чтобы научиться восточной премудрости, нужно поехать далеко на запад. Правда, после Канады, еще западнее, снова начинается как бы восток – Китай и Япония.
У меня есть красивые темно-коричневые палочки с серебристыми наконечниками, которые подарил мне японский славист Нумано. Раз в год все японские эксперты докладывают императору о состоянии дел в их области знаний. Нумано – главный по русской литературе, так что почетная обязанность доложить Его Императорскому Величеству, в частности, о моем романе «Кысь» досталась ему. А так как простой смертный, пусть даже и славист, не может просто так лицезреть священную особу Императора, Нумано делал доклад из-за ширмы, кланяясь там в нужном направлении.
