Клеа - Даррелл Лоренс (чтение книг txt) 📗

«Слушай, а может, она просто слишком глупа?»

Помбаль задохнулся: «Что ты такое говоришь! Да как у тебя язык повернулся! Просто она слишком деликатный человек, слишком тонкий. И не сыпь соль на рану, не говори глупостей, это ангел, а не женщина».

«Ну, так позвони ей».

«У нее телефон сломан. Ау-у! Это хуже зубной боли. Я в первый раз в жизни стал подумывать о самоубийстве. Чуешь, до чего я дошел?»

В эту минуту открылась дверь, и в комнату вошла Фоска. Она тоже была вся в слезах. Она остановилась в несколько странной, но очень гордой позе и протянула Помбалю руки. Помбаль, испустив невнятный полустон-полукрик, кинулся через всю комнату, как был, в халате и обнял ее страстно и яростно. Потом он развернулся, угнездил ее в сгибе локтя, и они двинулись бок о бок по коридору к нему в комнату и заперли за собой дверь.

Позже, вечером, я встретил его на рю Фуад, он сиял. Заметив меня, он рявкнул вдруг «Ура!» и зашвырнул под облака свою дорогую шляпу. «Je suis enfin lа!» [73]

Шляпа описала широкую параболу и приземлилась ровнехонько посередине дороги, где ее тут же переехали один за другим три автомобиля. Помбаль сцепил пальцы и следил за нею так, словно само это зрелище доставляло ему величайшую в мире радость. Потом, луноликий, задрал голову к небу, как будто в ожидании знака, знамения свыше. Когда я подошел совсем близко, он схватил меня за руки и сказал: «Эта божественная женская логика! Нет, честное слово, ничего нет удивительней на свете, чем женщина, когда она пытается понять свои чувства. Нет, это восхитительно. Восхитительно! Наша любовь… Фоска! Теперь все сполна. Я так удивлен, нет, честно, я просто поражен. Я бы никогда сам до такого не додумался. И так все складно. Вот послушай, она не могла заставить себя обманывать мужчину, который ежеминутно ходил под страхом смерти. Правильно. Но теперь-то, когда он в безопасности, за колючей проволокой, теперь совсем другое дело! И мы свободны вести себя как нормальные люди. Мы ему, конечно, ничего пока сообщать не станем, ни к чему это, лишняя боль. Мы просто-напросто, как говаривал Персуорден, станем угощаться и перестанем стесняться. Дорогой ты мой дружище, ну разве это не удивительно? Фоска, она просто ангел».

«А может, она просто вспомнила, что она женщина?»

«Она Женщина! Великолепное слово, великолепное, но и оно едва-едва способно вместить душу столь…»

Он мелко-мелко заржал и принялся хватать меня за плечи. Мы двинулись по улице.

«Я – к Пьерантони, куплю ей подарок, и подороже… И это я, который никогда в жизни ничего не дарил женщинам. Просто не видел в этом смысла. Знаешь, видел когда-то фильм о пингвинах в брачный сезон. Так вот, пингвин-самец – нет, большей пародии на обычное мужское поведение и выдумать трудно – в общем, он собирает всякие там камушки и, когда делает, так сказать, предложение, выкладывает их все перед дамой сердца. Это нужно видеть. И в данный момент я веду себя как этот самый пингвин. И плевать. Плевать. Теперь у нашего сюжета другого конца, кроме как счастливого, просто и быть не может».

Роковая фраза, я часто ее потом вспоминал: не прошло и пары месяцев, и проблемы по имени Фоска не стало.

4

Некоторое весьма продолжительное время я ровным счетом ничего не слышал о сестре Персуордена, хотя и знал наверное, что она все там же, в летней резиденции. Что же до Маунтолива, то каждый его визит обязательно фиксировался в официальной отчетности, и я, таким образом, был в курсе, что раз примерно дней в десять он приезжает из Каира на ночь. Поначалу я еще ждал от него какого-то знака, но время шло, и мало-помалу я стал забывать о самом факте его существования на свете, так же как и он, должно быть, о моем. Так что голос ее, явившийся нежданно из гнутой черной трубки рабочего телефона, был воспринят как некое вторжение – так сказать, сюрприз в мире, где сюрпризы случались нечасто и оттого всегда бывали кстати. До странности развоплощенный голос с ноткой неуверенности, едва ли не подростковой: «Я думаю, вам приходилось слышать обо мне. Вы были другом брата, и я хотела бы с вами поговорить». Она пригласила меня на обед на следующий вечер и оговорила, что он будет носить характер «частный, неформальный и неофициальный», из чего я сделал вывод: Маунтолив тоже там будет. Во мне шевелилось странное какое-то любопытство, когда я шел по длинной подъездной аллее, вполне по-английски обсаженной кустами самшита, и через небольшую сосновую рощу вокруг самой резиденции. Стояла душная летняя ночь – должно быть, где-то в пустыне собирался с силами хамсин, который станет потом гонять тучи песка и пыли по александрийским улицам и площадям – как столпы дымные. Но покуда воздух был прозрачен и терпковат на вкус.

Я позвонил у дверей дважды без всякого видимого результата и начал уже было думать, что звонок неисправен, когда услышал внутри шаги, поспешные и мягкие. Дверь отворилась, за ней стояла Лайза с торжественным и решительным выражением на слепом лице. На первый взгляд она показалась мне необычайно красивой, хоть и росточку была совсем небольшого. На ней было темное платье из какого-то мягкого материала и вырез лодочкой; изящной формы шея, голова поднималась оттуда, словно из венчика цветок. Она стояла передо мной, закинув лицо вверх и чуть вперед, и светилась изнутри призрачной какой-то смелостью – как будто подставляла шею невидимому палачу. Я представился, она улыбнулась, кивнула и повторила мое имя шепотом тонким как нить. «Ну, слава Богу, наконец-то вы пришли», – сказала она так, словно только ожиданием моего визита и жила все это время! Я сделал шаг вперед, и она добавила быстро: «Вы, пожалуйста, меня извините, если я… Это мой единственный способ познакомиться». И я вдруг почувствовал на лице ее мягкие теплые пальцы, они двигались быстро, словно проговаривая мое лицо по складам, и, пока они бегали так по моим губам и скулам, прихлынуло – и растворилось – мгновенное ощущение неудобства, составленное в равной мере из чувственности и чисто физического неприятия. Руки у нее были маленькие, хорошей формы; пальцы оставляли впечатление необычайной чуткости, они даже загнуты были на кончиках немного вверх, так что белые их подушечки антеннами глядели в мир. Мне доводилось как-то раз видеть подобные пальцы у знаменитого на весь мир пианиста, такие чуткие, что стоило им только дотронуться до клавиатуры, и они, казалось, корнями прорастали сквозь черные и белые камешки клавиш. Она вздохнула тихо и вроде бы даже с облегчением, положила руку мне на запястье и повела через холл в гостиную, где в окружении дорогой и безликой, вполне посольского стиля мебели стоял у камина Маунтолив с видом озабоченным и неспокойным. Где-то тихонько играло радио. Мы подали друг другу руки, и в его рукопожатии я ощутил ту же самую нетвердость, нерешительность, что и в уклончивых модуляциях голоса, когда он извинялся за долгое молчание. «Я ждал, покуда Лайза не будет готова», – сказал он, и я этой фразы не понял.

Он сильно изменился, хотя привычной внешней элегантности, без которой, в общем-то, и дипломат не дипломат, нимало не убавилось и костюм его подобран был безупречно – ведь даже вольный стиль для неформальных дружеских встреч (подумал я мрачно) для дипломата есть своего рода обязательная форма одежды. Прежняя его внимательность и обходительность при нем же и остались. Но он постарел. Чтобы читать, ему теперь были нужны очки, они как раз и лежали на экземпляре «Тайме» у дивана. Он отпустил усики, но не подстригал их, так что они подчеркивали форму рта и общую холеную мягкость черт. Невозможно было даже представить его во власти чувства столь сильного, чтобы оно в состоянии было поколебать стандартный, доведенный прекрасным воспитанием до автоматизма набор реакций. И, глядя на них обоих, я никак не мог согласиться с теми подозрениями, которые Клеа возымела в отношении его любви к этой странной слепой ведьме, присевшей как раз на диван и уставившейся на меня безглазо, сложив на коленях руки – жадные, хищные руки музыканта. Неужто вот эта женщина и впрямь той самой змеей подколодной свилась в самом сердце мирной жизни сэра Дэвида? Я принял из его рук бокал и, вкусив его теплой улыбки, вспомнил, что когда-то этот человек мне нравился и я его уважал – на расстоянии. Так оно все и осталось.