Жить, чтобы рассказывать о жизни - Маркес Габриэль Гарсиа (книги бесплатно без онлайн TXT) 📗

Он снял дом с балконом на главной площади и восстановил отношения с бывшими друзьями, которые распахнули перед ним двери. Семья должна была продать все, что могла, упаковать немногочисленные пожитки и приплыть на одном из пароходов, которые совершали регулярные рейсы по реке Магдалена. Той же почтой он отправил досконально рассчитанный денежный перевод для неотложных расходов и уведомил о следующем — для расходов на поездку. Я не могу представить себе новостей более приятных для романтической натуры моей матери, поэтому ее ответ был хорошо продуман не только ради поддержки настроя супруга, но и с целью подсластить сообщение о том, что она была беременна восьмой раз.

Я выполнил необходимые формальности по резервированию брони на «Эль Капитан де Каро», легендарном корабле, который за одну ночь и полдня проходил расстояние из Барранкильи в Маганге. Затем нам предстояло плыть на моторной лодке по реке Сан-Хорхе и по идиллическому рукаву реки Ла-Моханы до нашего места назначения.

— При условии если мы уедем отсюда, то пусть даже в ад, — заявила мать, которая всегда не доверяла вавилонскому авторитету Сукре. — Нельзя оставлять мужа одного в городке таком, как этот.

И так нас торопила, что последние три дня до поездки мы спали на полу, поскольку уже распродали кровати и мебель, сколько смогли продать. Все остальное лежало внутри ящиков, а деньги на билеты лежали в надежном тайнике матери, хорошо подсчитанные и тысячу раз снова пересчитанные.

Служащий, который занимался со мной в корабельном бюро, был настолько обаятельным, что я забыл свою застенчивость, договариваясь с ним. У меня была абсолютная уверенность в том, что я четко записал расценки, которые он мне продиктовал с чрезмерно вылощенным произношением карибских слуг. То, что меня порадовало и я запомнил лучше всего, что за детей до двенадцати лет билет стоил в два раза меньше обычной цены. То есть для всех детей, кроме меня. Узнав об этом, мать отложила отдельно деньги на поездку и все остальное до последнего сентаво потратила на то, чтобы разобрать дом.

В пятницу я пошел купить билеты, и служащий меня встретил сюрпризом, что несовершеннолетние до двенадцати лет имели скидку не вполовину, а только на тридцать процентов, что погружало нас в безнадежность. Он ссылался на то, что я плохо записал, потому что сведения были напечатаны в официальной таблице, которую он положил перед моими глазами. Я вернулся домой измученный, мать не сделала никакого замечания, а только надела платье, в котором хоронила своего отца, и мы пошли в речное агентство. Она хотела быть справедливой: кто-то ошибся, и вполне может быть, что ее сын, но это не важно. Дело в том, что у нас нет больше денег. Агент объяснил нам, что ничем не может нам помочь.

— Поймите, сеньора, — сказал он. — Это не тот случай, когда кто-то хочет или не хочет обслужить вас, это устав серьезного предприятия, которое не может вертеться, как флюгер.

— Но если это несколько детей, — сказала мать, показывая на меня в качестве примера. — Представьте себе, что этот — старший, и ему едва исполнилось двенадцать лет. — И опустила ладонь к полу. — Они такие маленькие.

Это вопрос не роста, указал служащий, а возраста. Никто не платит меньше, за исключением новорожденных, которые путешествуют бесплатно. Мать подняла лицо к небу:

— С кем я могу поговорить, чтобы уладить это? Служащий не успел ответить. Управляющий, пожилой человек с животом беременной женщины, показался в дверях офиса посередине спора, служащий встал, увидев его. Он был огромный, респектабельного вида, и его авторитет, даже в одной рубашке без пиджака, промокшей до нитки от пота, был более чем очевиден. Он выслушал мать внимательно и ответил ей спокойным голосом, что решение возможно изменить только на собрании членов общества, утвердившего устав.

— Поверьте мне, что я очень сожалею, — заключил он. Мать почувствовала прилив сил и развила свои доводы.

— Вы правы, сеньор, — сказала она, — но вопрос в том, что ваш служащий не объяснил это хорошо моему сыну или же мой сын плохо его понял, а мои действия были вызваны этой ошибкой. Теперь у меня все упаковано и готово к погрузке, и мы спим на голой земле, денег на еду у нас осталось только до сегодняшнего дня, и в понедельник я вручаю дом новым съемщикам. — Она понимала, что служащие зала слушали ее с большим интересом, и тогда она направилась к ним.

— Что это может значить для предприятия настолько значительного?

И, не ожидая ответа, она спросила у управляющего, глядя ему прямо в глаза:

— Вы верите в Бога?

Управляющий помрачнел. Весь офис замер из-за слишком долгого молчания.

Тогда моя мать вытянулась на сиденье, сдвинула колени, которые начинали дрожать, сжала папку в подоле обеими руками и сказала с решимостью, появляющейся в ней по серьезным поводам:

— Я не двинусь с места, пока мне этого не разрешат.

Управляющий остолбенел, и весь персонал прервал работу, чтобы посмотреть на мою мать. Она была невозмутима со своим тонким носом, бледная и покрытая каплями пота. Она сняла с себя траур по отцу, но она его приняла снова в тот момент, потому что он ей показался самым подходящим Для того дела. Управляющий не посмотрел на нее снова, а посмотрел на своих служащих, не зная, что делать, и наконец выкрикнул для всех:

— Это не имеет прецедентов! Мать и глазом не моргнула.

— У меня в горле образовался комок слез, но надо было держаться, потому что я проявила бы свою слабость, — рассказывала она мне потом.

Тогда управляющий попросил у служащего, чтобы ему принесли документы в его кабинет. Тот это сделал и через пять минут снова вышел, злой и взбешенный, но со всеми билетами для поездки, оформленными по всем правилам.

На следующей неделе мы сходили с корабля в городке Сукре, словно там родились. В нем должно было быть примерно семнадцать тысяч жителей, как и во многих муниципалитетах страны в те времена, и все знали друг друга не столько по именам, сколько по тайным сторонам их жизней.

Не городок, а весь регион был пространством спокойных вод, которые меняли цвета благодаря мантии из цветов, которая их покрывала, в зависимости от времени года, места и нашего собственного состояния души. Их завораживающая красота напоминала великолепие заводей грез азиатского юго-востока. На протяжении многих лет, пока семья жила в этом чудном месте, там не было ни одного автомобиля. Они были бесполезны, потому что улицы, идущие по гладкой земле, казались вытянутыми по прямой линии специально для босых ног, и во многих домах на кухнях была своя пристань с собственными лодками для местных перевозок.

Мой первый восторг был вызван непривычной свободой. Все, что нам, детям, недоставало или то, по чему мы тосковали, вдруг оказалось у нас на расстоянии вытянутой руки. Каждый ел, когда был голоден, спал в любое время, и никто никем не занимался, поскольку, несмотря на строгость законов жизни взрослых, они были поглощены своими делами, на которые у них не всегда хватало времени. Единственное условие безопасности для детей было, чтобы они учились плавать раньше, чем ходить, потому что городок был разделен на два канала из темных вод, которые служили одновременно и акведуком, и стоком для нечистот. Детей кидали с первого же года жизни через балконы кухонь, сначала со спасательными кругами, чтобы они перестали бояться воды, а затем без спасательных кругов, чтобы они утратили страх смерти. Годы спустя мой родной брат Хайме и моя родная сестра Лихия, которые пережили риск посвящения в пловцы, опережали других на детских чемпионатах по плаванию.

Ощущение свободы передвижения по улицам превратило для меня Сукре в незабываемый город. За две или три недели мы знали, кто жил в каждом доме, и мы вели себя в них, будто у себя дома. Общественные нравы, упрощенные на практике, были нравами из некоей современной жизни в границах феодальной культуры: богатые — скотоводы и сахарные промышленники — на главной площади, а бедняки где смогут. Для церковного управления это была территория миссионерской деятельности с юрисдикцией и управлением в обширной озерной империи. В центре того мира — приходская церковь на главной площади Сукре, была уменьшенной копией Кельнского собора, сконструированной по памяти одним испанским приходским священником, который еще был и архитектором. Власть управлялась четко и быстро. И эта власть была абсолютной. Каждый вечер после мессы на башне церкви устраивали колокольный звон, соответствующий моральной оценке фильма, объявленного в соседнем кинотеатре в соответствии с каталогом католического Бюро кино. Дежурный миссионер, сидящий в дверях своей конторы, охранял вход в кинотеатр с тротуара напротив, чтобы наказывать нарушителей.