Тень Крысолова - Заневский Анджей (книга жизни TXT) 📗
Я стар и знаю, что когда-то видел иначе и не замечал этих различий, и, уж во всяком случае, не осознал их сразу. Для этого понадобились время, наблюдательность, опыт… Раньше, встречая крысу, я всегда задавался вопросами. Встречал ли я уже её, а если встречал, то где и когда? Как она настроена – дружелюбно или, может быть, враждебно? Здешняя она или странник? И откуда и куда пролегает путь её странствий? Испытывала ли она когда-нибудь чувство голода? И если она пойдет за мной, то не покинет ли вдруг без предупреждения, заметив притаившуюся в стороне куницу?
Теперь я смотрю на пробегающих мимо меня крыс, приглядываюсь к ним повнимательнее, вдыхаю их запах – и уже знаю о них все.
Вот этот самец никогда не покидал здешних мест. Он провел жизнь в сети близлежащих туннелей, и лишь недавно голод впервые заставил его выйти на поверхность. В подземных каналах он питался отбросами, очистками, листьями, косточками, отходами из людских кухонь. Еды всегда хватало. И лишь теперь он узнал, что такое настоящий голод. Он вышел наружу и увидел там людей, которые едят крыс. Он искал пищу и вместе с другими крысами нашел лежащий у стены труп. Мясо было ещё теплым, а кровь даже не успела свернуться. И с той ночи он питается падалью, пожирает трупы людей, коз, собак, птиц – даже те, что уже начали разлагаться, а их вкус и запах вызывают тошноту.
Вон тот, перепрыгивающий через ручеек сточных вод, тоже здешний. Вчера, оглушенный страшным грохотом, он, как мертвый, лежал в канаве. Он и сейчас ничего не слышит, иначе не лез бы наверх, к выходу на поверхность, откуда доносится мяуканье изголодавшегося кота – наверное, последнего оставшегося в живых в этом городе.
Эта изголодавшаяся самка беспрестанно лижет свои переполненные молоком соски. Ее детей недавно сожрали другие крысы, но она ведет себя так, как будто малыши все ещё ждут в норе её возвращения.
Вот этот ширококостный, толстый самец с покрытым шрамами хвостом, который кусает всех, кто попадается ему на пути, явно не отсюда. Он, как и я, прибыл издалека и думает только о том, как бы побыстрее вырваться из города. Он кружит поблизости от вокзала, залезает в пустые вагоны и ждет, когда они поедут. Но с того времени, как вокзал сгорел вместе с находившимися рядом с ним складами, поезда больше не ходят. Он об этом не знает, а может, просто не умеет сопоставлять события и потому терпеливо ждет своего поезда. Его спугивают люди, гоняют исхудавшие собаки и кошки, каких люди ещё не успели съесть. И он возвращается в подземелья и снова бесцельно слоняется по туннелям. Вот и сейчас он бежит к зарешеченному выходу подземного канала к реке. Он будет стоять и думать: а не броситься ли ему в плывущий мимо него поток, который понесет его дальше – прочь из города. Но вода очень холодна, по реке плывет ледяная каша. Мимо проплывают трупы крыс, собак, людей, лошадей, и он боится, что вместо спасения найдет в реке смерть. Он колеблется. Сидит, сжавшись, на железных прутьях и скрипит зубами.
Вон тот, со светлой блестящей шерстью, не выходит из подземелий на поверхность. Он осматривается, то и дело останавливается, заглядывает во все норы и закоулки.
Я насторожился, напружинил мышцы, как для прыжка, уперся хвостом в стену. Этот быстрый, проворный самец питается исключительно крысами. Он подкрадывается к рожающим самкам и крадет у них крысят. Загрызает стариков, доживающих свой век во тьме туннелей. Иной раз он просто садится рядом и ждет того момента, когда у умирающей крысы уже не останется сил защищаться.
Вот и сейчас он идет вслед за больной, слабеющей от горячки самкой, ищущей спокойного места, где можно поспать. Если бы она обернулась, то заметила бы, как он за ней крадется. Но только способны ли ещё её усталые, старые глаза что-то разглядеть во тьме? Она медленно поворачивает в высохшее, полузасыпанное щебнем ответвление тоннеля. Там спокойно, там нет крыс, потому что там нечего есть. Ее длинный пятнистый хвост исчезает за углом. Самец со светлой блестящей шерстью останавливается, осматривается, разнюхивает и идет за ней.
Нет одинаковых крыс, как нет и одинаковых людей. Иногда может показаться, что все они похожи, как две капли воды, но это всего лишь обман зрения.
Они проходят, уходят, движутся, исчезают – всегда разные.
Этой молодой самки с гладкой, плотно прилегающей к коже короткой шерстью я раньше здесь не видел. Может, она нездешняя? Может, пришла из деревни, с полей или прибрежных лугов, где в земляных насыпях полно крысиных нор?
Она поднимает кверху свой острый подвижный нос, втягивает ноздрями запахи. Очевидно, она здесь недавно, потому что при каждом более менее громком взрыве припадает брюхом к земле. Голова у неё удлиненная, мордочка узкая, с большими серыми глазами, пронизанными сеткой красноватых жилок. Я вижу – она заметила, что я притаился в нише, и теперь с любопытством и беспокойством ждет, что я буду делать.
Я чувствую, как подергиваются, пульсируют её ноздри. Она маленькая – меньше, чем большинство здешних крыс. В сочащемся сверху свете я вижу её серебристо-пепельную гибкую спину. Она остановилась и все ещё смотрит на меня, а скорее – в окружающий меня полумрак. Может, она ищет укромное местечко? Неужели пойдет сюда? Я вдыхаю её запах и вдруг возбуждаюсь так, как уже давным-давно не возбуждался… Я снова самец, жаждущий самки.
Она вытягивает шею, встает на задние лапки. Таращит круглые выпуклые глаза.
Сзади неожиданно появляется молодой самец и нервно обнюхивает её хвост. Он все это время стоял прямо за ней, завороженный её гибким телом, а я только сейчас заметил его. Сильный, уверенный в себе Юноша с гладкой шерстью, он совсем недавно почувствовал себя самцом и теперь, охваченный желанием, старается склонить её к покорности. Он машет хвостом, крутится волчком, дрожит. Гибкая отпихивает его ногами, угрожающе скалит зубы, плюется, фыркает, а он покорно отскакивает и снова пододвигает нос поближе.
Гибкая все продолжает всматриваться в маскирующий меня полумрак. Она вытягивает шею, подходит ближе, наши носы соприкасаются. Меня заливает волна восхитительного аромата, я чувствую тепло её ноздрей. Я нежно покусываю зубами её вибриссы, лижу языком мордочку. Она застывает, как будто ожидая продолжения ласк. Молодой самец отпихивает её и проталкивается ко мне. Мы становимся друг перед другом со взъерошенной на спинах шерстью, открываем пасть, демонстрируем острые зубы.
Даже когда голод скручивает кишки и исчезает надежда добыть пищу, самцы все равно продолжают драться за самок. Даже в клетках, когда впереди у них – смерть на освещенном людьми столе. Даже в идущей за Крысоловом толпе крысы забираются на спины своих самок. И здесь, в этом городе, где отовсюду грозит смерть, я – старый самец – грозно смотрю на Юношу, пришедшего сюда за Гибкой. За моей Гибкой!
Если бы он знал, насколько я стар, болен, голоден. Если бы знал, что нередко я приволакиваю за собой задние ноги, а глаза мои видят все хуже. Если бы он знал, что мой желудок раздут и его распирает от съеденного гнилого мяса, что я часто слабею и мне требуется все больше и больше сна. Если бы он сумел распознать, что л, так же как и он, нездешний и что я тоже чувствую себя здесь в опасности, в окружении, чувствую себя чужим в этом влажном, полном блох укрытии. Если бы он знал, что я давно уже избегаю стычек с другими крысами и предпочитаю спасаться бегством, лишь бы не пришлось драться и кусаться.
Но Юноша ничего не знает ни обо мне, ни о мире. И пока он ещё ничего не знает о своей силе и ловкости.
Ничего обо мне и ничего о себе. Поэтому он боится, моих челюстей и когтей, хотя без труда мог бы выкинуть меня отсюда и прогнать подальше.
Если он прыгнет на меня, я удеру.
Мы смотрим друг на друга, скаля зубы. Я притворяюсь, делаю вид – а он всему верит.
Юноша не способен даже представить себе, что я его обманываю и все, что он видит, свидетельствует вовсе не о моей силе, а лишь о моем понимании того, что он чувствует, о понимании его страха перед силой, которой он не знает, не умеет предусмотреть.
