И как ей это удается? - Пирсон Эллисон (книги без регистрации .TXT) 📗
— Мамочка! — кричали совята, и махали крыльями, и танцевали от радости, и скакали на ветке.
— ЧТО ЗА ШУМ, ЧТО ЗА ГАМ? — спрашивала мама-сова. — Вы знаете, что я всегда возвращаюсь.
— Как думаешь, Момо, джин в баре остался? Похоже, я все еще на радиосвязи со своей совестью.
В тысячах метров от Атлантики я пытаюсь сочинить соответствующее обстоятельствам письмо Джеку.
От кого: Кейт Редди
Кому: Джек Эбелхаммер
Будучи непривычной к тому, чтобы меня в пьяном виде раздевал незнакомец…
Что за вульгарщина. Стираю. Деловой стиль всегда выручал.
От кого: Кейт Редди
Кому: Джек Эбелхаммер
Мистер Эбелхаммер, в дополнение к нашей последней встрече: я подумываю о временном увеличении оборота акций. В случае, если у Вас возникнет желание дальнейшего… В случае, если у Вас возникнет необходимость в моем…
Я исполнена готовностью… Не сомневайтесь, что я из трусов выпрыгну, чтобы…
Имеются некоторые варианты, которые следовало бы обсудить в постели…
О-о-о, черт!
От кого: Кейт Редди
Кому: Джек Эбелхаммер
Джек, мое поведение прошлой ночью — совершенно не в моем характере, и мне остается только надеяться, что это временное помешательство не отразится на наших деловых отношениях, которые я ценю очень высоко. События помню слабо, но точно знаю, что вернулась в номер не на собственных ногах, и прошу прощения за доставленные неприятности.
Кроме того, лелею надежду, что все это не повлияет на твое сотрудничество с «ЭМФ», где тебя считают самым ценным клиентом. Искренне твоя, Катарина.
Этот вариант и отошлю, как только вернусь домой.
От кого: Джек Эбелхаммер
Кому: Кейт Редди
В Соединенных Штатах ситуация, когда дама целует тебя в губы и приглашает отправиться на любой необитаемый остров по твоему выбору, обычно некоторым образом «отражается на деловых отношениях». Допускаю, однако, что это часть стандартного обслуживания клиентуры «ЭМФ».
Отличный был вечер. Насчет возвращения в номер прошу не переживать: я все делал с закрытыми глазами, мэм, если не считать тех минут, когда по вашей просьбе вынимал контактные линзы. Между прочим, левый глаз у тебя зеленее. Когда я вернулся домой, по телевизору шел «Буч и Кэссиди». Кейт, помнишь конец, когда Сандэн-са и Буча окружает целая мексиканская армия? Они ведь знают, что ничего хорошего не выйдет, и все-таки выскакивают, паля во все стороны. Признаться, был момент, когда я решил, что у нас большие проблемы.
Джек.
Дети. Надувной замок, формочки «зайчики» для бланманже. Муж.
ЗАБЫТЬ!!! Тебя, тебя, тебя.
4
Суд по делам материнства
Подсудимой никак не удается оправдать себя в глазах суда. Трудно понять причину, но что-то идет не так. Убедительные аргументы вертятся на языке, она может доказать, что работа приносит пользу и ей, и детям. Готова и убийственная цитата из феминистского журнала насчет того, что «мужчины не спрашивают разрешения совмещать карьеру с отцовскими обязанностями». Чем не оправдательная речь? Но стоит ей занять место перед судом, как все доводы обращаются в пепел.
Видимо, виной тому время заседаний: ее всегда вызывают по ночам, а во сне человек не в самой лучшей форме. Да и зал суда давит. Спертый воздух, стены в дубовых панелях, угрюмые черные фигуры в париках. Все равно что выступать в громадном гробу перед аудиторией из гробовщиков, только и ждущих, когда ты выкопаешь собственную могилу. Судью же она просто ненавидит. Старый филин — явно седьмой десяток приканчивает, к тому же глухой как пень.
— Катарина Редди, — ухает филин, — суд по делам материнства обвиняет вас в том, что вы бросили больного ребенка в Лондоне ради командировки в Соединенные Штаты Америки. Что можете сказать в свою защиту?
Боже, только не это.
— Я действительно оставила Эмили дома с температурой, ваша честь, но, видите ли, если бы я за сутки до презентации отказалась ее проводить, «Эдвин Морган Форстер» больше никогда не поручил бы мне ни одной крупной сделки.
— Мать, которая бросает больного ребенка. Что это за мать? — Во взгляде судьи не больше сочувствия, чем в каменной глыбе.
— Да, я бросила, но…
— Говорите громче!
— Я бросила Эмили, ваша честь, но я ведь знала, что за ней есть уход, она пьет антибиотики. А я звонила каждый день. И еще я собираюсь устроить на ее день рождения праздник на воде и… Честное слово, я понимаю, что матери должны быть идеалом для дочерей, и… Я очень, очень ее люблю!
— Миссис Шетток. — Прокурор поднимается и тычет в обвиняемую пальцем. — Суду известно ваше признание коллеге, некоей мисс Кэндис Стрэттон, о том, что, вернувшись на работу после трех дней каникул, вы испытали «облегчение, почти как после оргазма». Что можете сказать по этому поводу?
Женщина смеется. Безрадостно. Горько.
— Какая невообразимая несправедливость! Разумеется, приятно побыть там, где тебя не дергают ежеминутно за юбку и не кричат: «Мам, какать!» Не стану этого отрицать. Коллеги по крайней мере понимают, что ты занята, и не просят печенье, конфету или подтянуть трусы. Да, я вздохнула свободнее. По-вашему, у меня не было такого права? Что ж, значит, я виновна.
— Вы сказали — виновна? — оживляется судья.
— Прошу, однако, принять во внимание, — продолжает мать, — что на побережье в Уэльсе я выстроила три замка из песка и позволила Эмили сделать мне прическу, напихав в волосы обломки крабьего панциря, которые «понарошку» сходили у нее за «русалкины украшения». Я пела песни и готовила сэндвичи, каждый день двух разных видов, хотя они все равно ели одни чипсы…
— Миссис Шетток, не отвлекайтесь от сути обвинений, — гудит судья. — Вы признаете себя виновной или нет? Развлечения на морском берегу суд по делам материнства не интересуют.
Женщина склоняет голову набок, и в ее глазах загораются озорные, чуть ли не мятежные огоньки.
— А как насчет суда по делам отцовства? Есть такой? Глупый вопрос, понимаю. Трудно представить, сколько времени уйдет на то, чтобы разобрать завалы исков. Две тысячи лет папаши предпочитают после работы кружку-другую-третью пива, и им плевать, что детишки дома не дождутся вечерней сказки.
— Тишина! Тишина в зале, я сказал! Если вы будете продолжать в том же духе, миссис Шетток, я отправлю вас в камеру.
— Неужели? В кои-то веки высплюсь.
Судья с грохотом опускает молоток на стол. Он на глазах вырастает, старческое лицо наливается кровью. А женщина съеживается, с каждой минутой становясь все меньше, меньше… Ростом не выше куклы Барби, она вскарабкивается на скамью подсудимых и с риском для жизни балансирует на самом краю.
— Хотите знать правду? — рвется из нее вопль. — Ладно, получайте свою правду! Да, виновна. Патологически, психически, возмутительно виновна! Теперь можно идти? Господи, вы хоть знаете, который час?!
