Исповедь гейши - Накамура Кихару (хороший книги онлайн бесплатно TXT) 📗
Малыш, должно быть, принял все происходящее за игру, когда при появлении самолетов мне пришлось упасть на спину. Он был в хорошем настроении, смеялся и что-то бормотал про себя. Когда я, отряхивая грязь со штанов, оглянулась вокруг, то увидела, что шестеро так и остались лежать. Мужчина, который шел впереди, поднявшись, прохрипел:
— Они мертвы.
Женщина средних лет, которая лежала рядом со мной, тоже не двигалась. Когда я пригляделась, то увидела, как у нее из плеча сочилась кровь. Меня охватила дрожь, и я не знала, что делать.
— Эй, вы там, бегите в деревню за подмогой! — крикнул мне мужчина.
Спотыкаясь, я, словно в забытьи, бросилась бежать в том направлении, откуда держала путь. Как я передвигала ноги и выбралась на дорогу, не знаю. У меня перехватывало дыхание, а сердце готово было вырваться из груди. Задыхаясь, я продолжала бежать и бежала, покуда не показалось здание молодежного союза.
— Скорее на помощь! — крикнула я из последних сил. Выбежал мужчина. Я опустилась на землю.
— Они все мертвы, — промолвила я и показала направление рукой, уже не в силах встать. Я подумала, что страх парализовал меня. Казалось дурным сном, что женщины, которые пару минут назад шли со мной, болтая, по проселку, теперь лежали в луже собственной крови. Я еще заметила, как сын тянул меня за волосы, а из здания с шумом выбежали несколько подростков, но затем все погрузилось во мрак.
Многие из горожан, которых везли на волах в больницу Нумадзу, по дороге скончались. Лишь продавец насосов, который шел впереди, и я, замыкавшая шествие, оказались невредимыми.
Однажды Кикуэ сообщила нам, что перед самым обедом в доме деревенского старосты должны собраться не только жители деревни, но обязательно и эвакуированные. Моя мать сопровождала меня, и когда мы с Кикуэ вошли в дом старосты, там уже собрались люди. Как раз что-то важное передавали по радио, и староста с женой сидели возле приемника.
Однако это был очень старый громкоговоритель, и когда один юноша из Синдэн поворачивал ручку, он гудел, как паровоз, и, кроме треска, ничего нельзя было разобрать.
— Сегодня с обращением к своему народу выступает его величество император, — сказал староста.
— Наверняка нам следует еще больше затянуть пояса и еще больше сдать железа и металла, — стал философствовать «амбарный дедушка».
Наконец зазвучал тихий, высокий голос императора.
— Ну и вот, голос его высочества, — сказал староста, и все обратились в слух. Установилась такая тишина, что можно было слышать, как муха пролетит. Он приложил ухо к радио.
— Ну что, войне конец или как? — громко спросила жена.
— Мы проиграли. Япония проиграла, — возразил тот жалобно.
— Однако войне конец, не так ли? — повторила жена.
— Да, потому что мы проиграли.
Когда староста стал плакать, разрыдались и «амбарный дедушка», и юноша — одним словом, все мужчины.
У меня нечаянно вырвалось:
— Ну и слава богу.
Мать ущипнула меня за колено, ибо всякий, кто говорил такое, считался предателем.
Все рыдали. Плечи мамы вздрагивали. Я не плакала и думала лишь о том, что теперь никому не нужно умирать…
Возвращение в столицу, подобное сошествию в ад
Это случилось весенним днем 1946 года. Я только что вернулась с приготовлений к свадьбе с большим количеством о-моти. Обычно их заворачивали в газету, но на этот раз их обернули двумя страницами старого журнала.
Когда я случайно разглаживала бумагу, мне в глаза бросилось имя «Кихару». Удивленная, я расправила лист. Там сообщалось о разговоре между иностранными журналистами, которые прибыли в Японию вместе с оккупационными войсками. Оказалось, что так подробно рассказывала обо мне корреспондентка Гвен из Детройта, с которой я до войны дружила.
«Японки очень откровенны. Они не выставляют напоказ свой ум и по сравнению с американками более сердечны. Что стало с моей подругой Кихару? Надеюсь, что она жива, и мне очень хотелось бы ее увидеть. Она, кажется, вышла замуж за дипломата, и у нее есть ребенок, но, возможно, она погибла при воздушном налете. Мысль о Кихару не дает мне покоя. Я с такой радостью заключила бы ее в свои объятия». Это могла быть только моя Гвен.
Здесь приводились мнения и других участников встречи журналистов. Но в каком журнале появилась сама статья, из этих двух страниц видно не было. Вторую страницу занимало уведомление какого-то банка. Под некоторыми сообщениями стояли лишь инициалы участников встречи.
Однако я была рада узнать, что Гвен находится в Токио и не только помнит обо мне, но даже проявляет беспокойство. Мне непременно захотелось поехать в Токио и увидеться с ней. Я также хотела обязательно выведать, жив ли еще мой муж, а то, несмотря на окончание войны, у меня не было никаких известий от его семьи в Осаке. Разумеется, у меня не было никаких известий и от властей. Поскольку мой официальный адрес значился в Осаке, я не могла здесь ничего узнать.
Первым делом я написала письмо госпоже Иида. Я собираюсь ехать в Токио, обращусь там в министерство иностранных дел и поинтересуюсь, где находится мой муж и жив ли он вообще. Продолжая так жить, не думая о завтрашнем дне, зарабатывая пропитание своей семье участием в свадьбах, я не могла рассчитывать на многое. Рано или поздно все кончится. Мне необходимо что-то придумать, иначе будет поздно… Поскольку с возвращением мужа царит полная неопределенность, нам придется вчетвером голодать, если я не буду больше работать.
Всеобщую нужду еще более обострила денежная реформа. Чтобы обуздать инфляцию, были заморожены счета со старыми йенами, и никто не мог снять более пятисот йен в месяц.
«Конечно, мы поможем тебе что-то разузнать о местонахождении твоего мужа. Токио сгорел дотла. Мы живем в доме, который едва ли лучше барака, но у нас есть комната, где ты могла бы переночевать. В любом случае приезжай как можно быстрее», — писала госпожа Иида в трогательном письме.
Вся Япония лежала в руинах, и каждому здесь пришлось хлебнуть лиха. Собственно говоря, никто не мог себе позволить заботиться еще о других, но Иида Миюки была, как всегда, добра… И втайне я решила ехать в Токио.
Конечно, было непросто идти на вокзал, покупать билет и затем, взяв его, сесть в поезд. Прежде всего я из полотенца смастерила торбу и наполнила ее белым рисом, ведь не подобало являться к кому-то, чтобы заночевать, без съестных припасов, как бы вас радушно ни принимали.
Я обвязала торбу вокруг бедер, расположив под ножками малыша, которого усадила на спину. Утром на рассвете воловья повозка довезла меня до вокзала Мисима. Когда мы наконец прибыли туда, перед вокзалом столпилась большая очередь. Она была такая длинная, что невольно подумалось: а удастся ли вообще купить в этот день билет.
Время от времени появлялись несколько человек, для которых очереди, похоже, не существовало. Они, как ни в чем не бывало, протискивались сквозь проход на перрон.
«Это несправедливо», — жаловались все, но ничего нельзя было поделать, ведь они принадлежали к «победителям». Хотя нас одолели американцы, это были вовсе не они. И позже мне доводилось встречать много таких людей, которые разыгрывали из себя победителей и грубо теснили других, прокладывая себе дорогу. Меня это очень удивляло, но все молчали. Если бы не ребенок у меня на спине, я бы подбежала к ним и пристыдила: «Что же вы делаете, мы стоим здесь уже полдня», — но если бы я оставила очередь, еще неизвестно, получила ли бы я вообще билет. Так что приходилось сдерживаться. Однако в очереди было много мужчин, которые ничего не предпринимали. «Они победители, так что тут ничего не поделаешь», — только ворчали они. И каждый раз повторялось то же самое.
Из-за долгого стояния малыш начал ныть, а я так проголодалась, что стала кружиться голова.
Хотя у меня было с собой два рисовых колобка, я не могла съесть их сразу, ибо не знала, сколь долго придется еще ждать. Рисовые колобки, которые мы все же понемногу уплетали, сидя на бетонном полу вокзала, были на удивление безвкусными.
