Нагие и мёртвые - Мейлер Норман (бесплатные серии книг .TXT) 📗
— А кто был с вами третьим?
— Я, сержант, — послышался слабый голос Ваймана.
— Ты что, отпустил ее?
Вайман побоялся признаться.
— Нет, — ответил он тихо. — По-моему, сначала закричал Гольдстейн, а потом пушка начала катиться на меня, и я отскочил в сторону. — Вайман уже начинал и сам верить в правдивость своего объяснения, однако тут же почувствовал угрызения совести. — Виноват, наверное, все-таки был я, — поспешно добавил он, но таким усталым и неискренним голосом, что это дало Крофту основание заподозрить Ваймана в попытке защитить Гольдстейна.
— Да? — гневно бросил Крофт и, повернувшись к Гольдстейну, добавил: — Слушай, ты, Абрам...
— Меня зовут не Абрам, — обиделся Гольдстейн.
— Наплевать мне на то, как тебя зовут. В следующий раз, если ты выкинешь такую штуку, я отдам тебя под суд военного трибунала.
— Мне кажется, я не отпускал ее, — слабо запротестовал Гольдстейн. Теперь и он был не совсем уверен, как все это произошло. Он не мог восстановить в памяти, как это было, когда он почувствовал, что пушка начала вырываться из рук, и кто тут виноват. Он думал, что сначала пушку отпустил Вайман, но, поскольку тот отрицал свою вину, Гольдстейн со страхом решил, что виноват во всем он. Как и Крофт, Гольдстейн подумал, что Вайман просто защищает его. — Я точно не уверен, — тихо добавил он, — но не думаю, что отпустил ее первый.
— Не думаешь! — презрительно упрекнул его Крофт. — Слушай, Гольдстейн, за все время пребывания во взводе ты ничего не делал, а только выдвигал разные умные идеи о том, как лучше сделать то да как лучше сделать это. Когда же от тебя требуют настоящего дела, ты прячешься в кусты. Кому как, а мне это надоело.
Незаслуженные обвинения вызвали у Гольдстейна чувство беспомощного гнева, на глаза навернулись слезы. Он с отчаянием отошел в сторону и снова лег на землю. Он злился теперь на самого себя и на свою беспомощность.
— Не знаю, не знаю... — тихо произнес он сквозь слезы.
У Толио чувство облегчения смешалось с чувством жалости. Он радовался, что пушка потеряна не по его вине, и одновременно переживал виновность другого. Он все еще испытывал общее чувство товарищества, объединявшее их во время тщетных попыток вытащить эту проклятую пушку на противоположный берег реки. «Бедный Гольдстейн, — подумал он. — Хороший парень, но ему просто не повезло».
Вайман слишком устал, чтобы размышлять над чем-нибудь. После его заявления о своей виновности все повернулось вдруг так, что его вовсе ни в чем не винят. Он был слишком утомлен, чтобы припомнить все как следует и все обдумать. Теперь он был убежден, что первым пушку отпустил Гольдстейн, и от этого почувствовал облегчение. Наиболее живо он помнил лишь тот момент, когда почувствовал там, в овраге, боль в груди и в паху; и он думал теперь, что если бы Гольдстейн даже и не отпустил пушку первым, то он, Вайман, через одну-две секунды все равно отпустил бы ее. Поэтому Ваймана охватило смутное чувство сострадания к Гольдстейну.
— Да, эту пушку быстро оттуда не вытащишь, — сказал Крофт, поднимаясь на ноги. — Она пролежит там, пожалуй, до конца операции. — Не говоря больше ни слова, он отправился разыскивать офицера, руководившего переброской противотанковых пушек.
Солдаты разведыьательного взвода кто как смог устроились спать. Поблизости в джунглях изредка рвались снаряды, но никто не обращал на них внимания. Бой, несомненно, приближался к биваку, но солдаты настолько устали, что не реагировали на эту опасность. Чтобы разбудить и поднять их, нужен был шквал огня, а не разрозненные выстрелы. Да и сил на то, чтобы вырыть окопы и укрытия для себя, у них не осталось.
Ред долго не мог заснуть. Вот уже несколько лет, как только он попадал в сырые условия, его начинала беспокоить боль в почках.
Вот и теперь, чувствуя пульсирующую боль, он поворачивался с живота на спину и обратно, пытаясь определить, в каком положении боль меньше: когда почки ближе к сырой земле или когда они подвергаются воздействию влажного ночного воздуха. Лежа с открытыми глазами, он вспомнил, как однажды, находясь в небольшом городке штата Небраска, не мог устроиться на работу и остался без денег. Он долго поджидал возможности выехать из города зайцем в товарном вагоне. В то время ему казалось, что просить милостыню на пропитание позорно. «А интересно, остался я таким же гордым или нет? — подумал он. — Да, в то время я был здорово выносливым, и это пригодилось мне теперь».
Почувствовав, как его спину охватывает холодный воздух, Ред повернулся животом вверх. Ему казалось, что всю свою жизнь он спал в сырости и ему всегда недоставало тепла. Он вспомнил, как какой-то бродяга однажды сказал: «Всего полдоллара в кармане, а зима на носу». Вспомнились ему и нерадостные переживания, не раз испытанные в холодные октябрьские сумерки. Через некоторое время ему пришла мысльг что не мешало бы заполнить чем-пибудь пустой желудок. Покопавшись в рюкзаке, он достал из сухого пайка спрессованные сухофрукты и пожевал их, запивая водой из фляжки. Одеяло со вчерашнего дня все еще не просохло, но Ред все же завернулся в него, и ему стало немного теплее. Он попытался уснуть, но снова почувствовал сильную боль в почках. Ред сел, нащупал в патронташе пакет первой помощи и вытащил из него таблетки, которые рекомендовалось принимать, если получишь ранение.
Он проглотил половину из них и запил водой из фляжки. Ред хотел было принять все, но вспомнил, что они могут потребоваться, если он будет ранен. Эта мысль снова навела его на мрачные размышления. Он всмотрелся в темноту и через некоторое время стал различать фигуры спящих вокруг солдат. Толио громко храпел. Мартинес тихо бормотал что-то по-испански, а потом громко вскрикнул: «Я не убивал японца! Боже, я не убивал его!»
Ред глубоко вздохнул и подумал с досадой: «Почему другие так быстро засыпают?» Он почувствовал раздражение. «А, наплевать мне на все», — решил он, услышав шелест пролетающего над головой снаряда. На этот раз снаряд шуршал, как ветви деревьев на зимнем ветру. Ред вспомнил, как однажды торопливо шел по шоссе в вечерние сумерки. Это было где-то в районе шахтерских городков в восточной части Пенсильвании. Он наблюдал, к%к спешили домой в своих видавших виды, искалеченных фордиках шахтеры с накопившейся за день копотью и угольной пылью на лицах. Все, что он видел там, не походило на шахтерские поселки в Монтане, где он работал за несколько лет до этого, и тем не менее было в этой картине что-то одинаковое с тем. Ред шагал по шоссе, мечтая о доме; какой-то шахтер подвез его тогда в машине и даже угостил кружкой пива в шумном баре. Воспоминания о тех днях, о том, как он позднее уехал из этого городка на товарном поезде, вызвали у Реда приятное ощущение. В цепи серых скучных дней тех лет изредка бывали и светлые, радостные. Он глубоко вздохнул. «Редко кому удается добиться того, о чем он мечтает», — с грустью подумал Ред, и эта мысль усилила охватившее его чувство приятной грусти. Он закрыл лицо руками и начал дремать. Над ухом надоедливо жужжал москит, но Ред не шевелился, надеясь, что он улетит. Земля, на которой он лежал, казалось, кишела насекомыми. «Я привык к насекомым и не боюсь их», — подумал Ред. Эта мысль почему-то вызвала у него улыбку.
Начал накрапывать дождь, поэтому Ред прикрыл голову одеялом. Казалось, тело его по частям медленно погружается в сон, голова перестала работать, однако какие-то клетки мозга еще чувствовали дрожь в уставших конечностях. Артиллерийский обстрел теперь уже не прекращался; расположенный в полумиле от них пулемет тоже строчил непрерывно. Сквозь полусон Ред заметил, как вернувшийся Крофт расстелил одеяло и лег на него. Продолжал накрапывать дождь. Через некоторое время слух и сознание Реда перестали воспринимать артиллерийскую стрельбу. Но даже после погружения в полный сон какие-то клетки мозга еще фиксировали происходящее вокруг. Хотя Ред и не вспомнил об этом когда проснулся, засыпая, он слышал, как мимо них прошел взвод солдат, а солдаты еще одного подразделения потащили противотанковые пушки на другую сторону бивака. «Они собираются оборонять бивак, от японцев сюда ведет хорошая дороге», — подумал Ред, засыпая окончательно. Его, вероятно, начинало лихорадить.
