Обладать и принадлежать - Литвинова Рената (книги серия книги читать бесплатно полностью .txt) 📗
Аля одевалась. Ей стало свежо, сама того не замечая, она заулыбалась и в щели перегородки стала отыскивать Галю. Она уже уходила, а дочь все вытирала спину своей маме, и та опять насмешничала, и дочь стояла красная. «Не понимаю», – вслух подумала Аля, глядя на них.
Галя накинула ей пальто, и они быстро побежали через двор в другую церковь, где шла служба. Их всех впустили в боковую дверь, так как в церкви было полно народу и нельзя было пробиться с общего крыльца. Крещеные встали в первом ряду, как особенные.
Эта церковь была намного просторнее, красивее, выше. В ней блестело больше золота и присутствовали несколько священнослужителей. Начали причащаться. Аля вставала на носки и наблюдала, что ей предстоит… Она не могла сосредоточиться и все оглядывалась вокруг. Восторженные лица действовали на нее, ей самой искренне хотелось иметь такое же лицо. Улыбка сама сложилась у нее на губах, и она уже не отрывала взгляда от рук священника, который поил с ложки причащавшихся и подносил крест. Она подняла голову, чтобы рассмотреть его лицо (он стоял на возвышении), но успела заметить только черные круглые глазки, и тут же подошла ее очередь. Она быстро шагнула к нему, словно кто-то толкнул ее в спину. И нагнулась, повторив в точности движения всех, кто был впереди нее. Но священник медлил и как будто специально заставил ее разогнуться. Он твердо поглядел ей в глаза и вдруг зашипел: «Губы сотри…» – сам же тыльной стороной руки смазал ей помаду и тут же поднес и толкнул ложкой в губы, и она проглотила вино.
Это было так неожиданно, грубо. Глаза у Али заблестели. Она потеряла ориентировку, и ее отодвинули к стене. И уже оттуда ей вдруг попалось на глаза лицо той самой насмешливой женщины с дочерью, которая так раздражала ее недавно. И сейчас Аля похвалила ее: «Все правильно». И тотчас «сделала» себе такое же выражение.
Пробравшаяся к ней Галя не сразу узнала ее, так резко она изменилась.
Галя после службы вышла очень довольная, она еще раз выполнила свой радостный долг, став чьей-то крестной. Она записала себе это в заслуги и похвалила себя.
На обратном пути от жары, не смея расстегнуться на морозе, Галя все запахивала на себе платок, пальто и все ждала, когда Аля позовет ее на торжественный обед.
По дороге домой Галя, уже как своему человеку, рассказывала Але совсем неизвестные моменты из ее жизни как верующего человека. Она рассказывала, что часто ездит в монастырь, а позавчера ночевала у одной известной старицы-матушки и что всю ночь ей под иконами являлись лики святых, «оттого что спала она в Божьем месте». Но Аля ей не верила. Она чувствовала, что вот, висит крест, но не чувствовала никаких перемен.
Когда они приехали, мать приоткрыла маленькую щель из своей комнаты, разглядывая, кто пришел, не здороваясь и думая, что она никому не заметна и что делает она это тайно. Эти хитрости Алю тотчас неприятно поразили, и сработала ее обычная реакция – она резко отвернулась.
Галя засуетилась, спрашивая тапочки, еще не сняв пальто. Она волновалась. Аля спохватилась, что одним из условий обеда было позвать мать к столу. Тогда она повернулась и, пересиливая себя, громко сказала, вглядываясь в щель:
– Мама! Это Галя. Переоденься и выходи к нам, будем обедать.
– Очень приятно, – откликнулась мать, закивала, сжимая рубашку на горле. – Это та самая Галя?.. – Хотя она в первый раз слышала о Гале.
– Ах, какая приятная женщина! – завосторгалась Галя и, понизив голос, сказала: – Тебе надо с ней помириться.
Они втроем дружно сдвинули к окну стол в светлой большой Алиной комнате. Постелили даже скатерть. Мать не понимала, по какому случаю собрались, но с готовностью подыгрывала и не спрашивала, боясь раздражать дочь.
Она по приказанию дочери переоделась в яркое, шелковое летнее платье. Оно трогало своим несоответствием с холодной погодой. Мать надушилась старыми духами, накрасила губы и гладко расчесала волосы, разделив голову пробором на две половины. (Прическу эту она завела себе с шестнадцати лет.)
Галя обманывалась – она радовалась, что все так мирно, тихо, оттого, что она присутствует здесь. Совсем недавно она хотела защищать мать подруги, но, сравнив их, когда они стояли рядом, растерялась. «С такими людьми нельзя веселиться», – вдруг почему-то подумала Галя.
Выпили… Мамино лицо пошло красными пятнами, стало агрессивным. Она вдруг заметила, что ей никто не предлагает ничего вкусного.
– А что ж, и мне можно было бы положить, – она указывала на свою тарелку… Потом заметила, что Галя играет ее старой рюмкой, и, не в силах уже сдержаться, но крайне ласковым и притворным голосом заговорила:
– Вы не болтайте рюмкой-то… Она стоять должна, что тут такого?..
За столом завязался разговор, который привел к тому, что Аля осталась у себя в комнате, а крестная, как и хотела, увела мать для примирительной и ознакомительной беседы, составив в своей голове ряд тем, на которые они поговорят.
Оставшись одна, Аля закрылась и стала переодеваться в домашнее. Сняв кофту, она увидела и вспомнила про крест, купленный ею в церкви, и поглядела в зеркало, как он смотрится на ней. Ей было жалко снимать, но и носить его она не могла.
На руке она рассмотрела, как грубо сделан крест, и он показался ей чересчур толстым, но все равно она не могла его оставить где-нибудь в ящике стола. Она положила его в сумку, в отсек, куда прятала важные бумаги, чтобы никто не заметил на работе. И чтобы также оправдаться перед Богом (непонятным, с сегодняшнего дня появившимся в ее жизни), она произнесла про себя: «Я ношу сумку с собой везде, на работу, а больше никуда и не хожу, так что он всегда будет со мной».
Она нагрела чайник и стала ожидать всех к чаю. Никто не возвращался, и Аля легла на диван у окна. Она не выспалась и быстро задремала. И тут же ей приснился, верно, под влиянием церкви, бородатый мужик в овчинной коричневой и ободранной шубе, с очень грозным лицом. Лет ему было сорок. Он стоял у кирпичной стены и глядел в упор. И вдруг, ничего не говоря, он взлетел метра на два от земли и повис в воздухе. Аля ахнула. Мужик висел, раздвинув руки и распластав подол шубы, как на воде. Он висел лицом, ладонями, животом вниз и опять же в упор смотрел и хмурился. Всю его фигуру колыхал ветер, шевелил бороду и челку на лбу.
В это время беседа двух женщин приближалась к самой кульминации. Старуха посадила Галю напротив – на маленький полированный табурет. «Ну, если она со мной так хочет поговорить…» – думала она, тут же проникнув в замысел Гали. Сама она села в свою провалившуюся кровать на одеяло. Мать упиралась двумя крепкими и полными руками в края кровати, не шевелилась, а только гневно подергивала плечами.
– Ну вот, оглядитесь, как я тут живу, – начала она несколько плаксивым голосом. – Вы чувствуете, как дует от балкона, самая холодная комната! – сказала она, изобразив крайнее чувство неприкаянности на лице.
Галя огляделась. Комната была узкая и темная оттого, что громоздкая старая мебель была расставлена в ней неправильно и только загромождала ее.
На полу была постелена ярко-зеленая с красными полосками ковровая дорожка. Стояли тумбочка со старым телевизором, большой многостворчатый шкаф, старая радиола, вторая кровать – мужа; фотографический портрет мужа был прислонен к стене у кровати. На столике лежали газеты и тетрадки.
– Хожу на кухню греться, там можно и чай попить; но когда нет Али. Она раздражается и кричит на меня, на старую мать! А сколько я для нее сделала. И ведь все, что есть у нее, это я дала! Только вы ей ничего не говорите.
– Я не скажу, – сказала Галя, более того, она тут же проговорилась: – Мы сегодня с ней ходили в церковь, креститься, и я думаю, ваши отношения поменяются. И вы тоже должны быть сдержаннее… – Сказав это, Галя испугалась, но тут же, посмотрев на мать, поняла, что нельзя не сказать. Что она – хочет добра. И что Галя тоже хочет добра. Так что все правильно.
– Покрестилась? – вдруг нахмурившись, спросила мать. – Зачем? А вдруг кто узнает!
