Повесть без начала, сюжета и конца... - Липатов Виль Владимирович (читать книги онлайн без сокращений TXT) 📗
– Я помню!
– Так какого же хрена просишь?
Нина Александровна и Валентина на воскреснике-покосе так вымотались, перевертывая подмокшие валки сена, что от усталости в Таежное решили не ехать, а переночевать на берегу озера в шалаше, на комарах и в ночном сыром зное. Комаров в тот год на сорах жила прорва, спрятаться от них в шалаше не удалось, а дымокур выедал глаза. Поэтому они выбрались на берег озера, где воздух все-таки чуточку двигался, намазав открытые места тела мазью «Тайга» (тоже не спасение), легли рядом на теплую землю… Торчком стояли над ними длинные звезды, в болотистом озере Квистаре квакали лягушки, фыркали позади них стреноженные кони, над черным озером стлался сигаретным дымом туман; пахло свежескошенной травой, и запах этот был тосклив и могуч, как удар в солнечное сплетение: детство, первая любовь, холодок в коленях от мальчишеского прикосновения… Нина и Валентина разговаривали долго и много, быстро перешли на «ты», ночная беседа шла правильно, понятно, благополучно, пока Валентина не прошептала небу: «Дай мне в руки автомат – перестреляю всех замужних баб!»
И вот теперь Нина Александровна была замужем за главным механиком сплавной конторы, в которой давняя приятельница, как она выражалась, «вкалывала разнорабочей».
– И дров мне не надо! – брезгливо сказала Сосина.– Обойдусь! Без ваших дров обойдусь…
От презрения Сосина мило улыбалась своему старушечьему лицу в зеркале, видимо, от стеганых толстых брюк она казалась коротышкой, хотя вид у нее по-прежнему был фронтовой, снайперский, а рост сто восемьдесят сантиметров. Более двадцати немцев уложила под березовые кресты она за четыре года войны, получила несколько орденов и несметное количество медалей, но осталась доброй.
– Погоди сердиться, Нинка! – попросила Валентина, как только Нина Александровна пошла к дверям.– Я это так – от утрянки, от пересыпу… Ведь если помараковать, то ты к замужним бабам касательства не имеешь. Ну какая ты мужняя баба, если за коренника тянешь, а твой механик – на пристяжке… Я вот одного понять не могу: откуда ты такая вылупилась? Ну, Серафима Иосифовна после гражданской войны бабой сделаться не может, я – с Отечественной больше мужик, чем баба, а вот ты откуда? Слушай, да ты не обижайся на меня, битую-перебитую!… Ты чего, Нинка, с лица побледнела? Да ты куда? Опомнись, Нинка, не убегай! Да ты хоть скажи, за кого голосовать надо? За тебя или за этого?… Вот чумная – рукавицы забыла!
…Вышвырнувшись из дома Валентины Сосиной, преподавательница физики и математики Нина Александровна Савицкая с понятным облегчением заметила, что дома поселка, еще недавно, казалось, подвешенные на зыбкие ниточки дымов к серому небу, упали на землю, да так удачно, что все до единого встали на фундаменты. Впрочем, в мире по-прежнему было холодно и сумеречно, смысла и содержания в нем не присутствовало, но время двигалось вперед и надо было идти дальше… «Давай, Нинка, двигай, двигай ножками! – приказала себе Нина Александровна и улыбнулась солнечной кинематографической улыбкой.– Шагай, Нинка, вали, Нинка, строевым шагом железного парторга или снайперской походкой Сосиной – один хрен, как говорит сама Валька… Давай, давай, Нинка, мы из глухой деревни! Мы в десяти щелоках варены, прошли огонь и медные трубы, в воду щенком брошены! Ать-два-три, ать-два-три, ать-два-три!»
Дома Таежного прочно стояли на своих местах, небо и земля разъединялись, приобретая разные цвета – белый и голубоватый. Одним словом, положение в мире улучшалось, но самым крупным достижением вселенной являлась все-таки сама Нина Александровна Савицкая, одетая в дорогую шубу, теплые сапоги и предчувствующая радость от урока математики в девятом «б». Вот какая она снова была улаженная, благополучная, эта дрянная женщина, которой теперь оставалось только одно: перед будущим счастьем работы вспоминать больное и тревожное, как раскаты грома в декабре. Во-первых, ночь после великосветского раута у англичанки Зиминой, во-вторых, банную среду Сергея Вадимовича, когда он после злой парной выпил полбутылки коньяка. Сделал он это, как и следовало ожидать при его характере, привычках и склонностях, предельно легкомысленно. Из бани Сергей Вадимович пришел с такой красной физиономией, точно с нее содрали кожу, сияя и ерничая, молча полез в буфет; при этом он подмигивал Борьке, который сидел с ногами на диване и читал Родари – в двадцать пятый раз.
Нина Александровна в уголке проверяла тетради девятого «б», ей уже здорово надоели пижонские почерки мужчинствующих балбесов, и она обрадовалась возможности отвлечься.
– Лимон, конфеты и томатный сок на кухонном столе,– сказала она деловито.– Мог бы заранее предупредить. Я забыла, что сегодня баня.
– Обойдемся! – отмахнулся Сергей Вадимович.– Не терплю организованных выпивонов… Борька, сколько раз можно читать одну и ту же книгу? Это самоедство.
– Я переутомился,– лениво ответил Борька.– Могу читать в своей комнате, пожалуйста!
– Сделайте одолжение, милорд! – обрадовался Сергей Вадимович.– Какой из меня Песталоцци, если я при тебе, ваше степенство, буду хлестать коньяк… Да, между прочим, скотские хозяева, а особенно Булгаков, не любят, когда ихним коровам на хвост привязывают консервную банку! Зачем ты это, коварный, совершил?
– Сергей! – осуждающе протянула Нина Александровна.– Мы эту тему уже исчерпали.
– Прошу оставить меня, понимаете ли, в покое! – весело рассердился Сергей Вадимович.– Борька не дурак! Борька сам с усам… Борька, докажи!
– Пожалуйста,– по-прежнему лениво отозвался Борька.– При ребенке нельзя употреблять слово «хлестать» и говорить неграмотно «ихним»… Надо произносить «их»…
– Гений, ваше превосходительство! Ну а как же насчет банки?
– А пусть Булгаков не пишет жалобы на тебя, Сергей!
Сунув неполную бутылку коньяка под мышку, Сергей Вадимович сел рядом с Борькой, широко раскрыв рот, бесшумно захохотал, стуча при этом одним каблуком по другому, словно аплодировал ногами.
– Караул! – шепотом крикнул он.– Если я правильно понял вас, милорд, это была кровная месть?
– Но! – по-нарымски ответил Борька, так как целых два дня катался на коньках и дружил с Гелькой Назаровым, дед которого говорил только по-старинному.
– Хочется переехать в новый дом? – прохохотавшись, спросил Сергей Вадимович.– Желаете проживать в комнате без мадам Вероники? Так ставите вопрос, мистер Борька?
– Но!
– Ах, ах, какие мы аристократы!
– Спокойной ночи, мама. Спокойной ночи, Сергей.
После ухода Борьки муж начал деловито готовиться к выпивке. Спиртные напитки Сергей Вадимович вообще-то не любил, по воспитанию и образу жизни в молодые годы доступа к винам, коньякам не имел и, конечно, не был приучен к тому, чтобы получать удовольствие от самого процесса пития – не смаковал, не разбирался в качестве вин и коньяков, не рассматривал их на свет, не грел рюмку в пальцах, да и вообще пил отличный коньяк из стакана, наливая понемногу.
– Ваше здоровье, Нина Александровна!
После первого большого глотка Сергей Вадимович быстро – одну за другой– выкурил три сигареты «Новость», понемножечку бледнея и блаженно вздыхая, стал ковырять в зубах спичкой, хотя ничего, кроме лимона, не съел. Именно от зубочистки у него был вид хорошо пообедавшего и чрезвычайно довольного жизнью человека: щурился, поглаживал пальцами подбородок, на Нину Александровну поглядывал игриво и уже замедлялся, то есть все движения у него становились плавными, словно Сергей Вадимович оказался в тяжелой морской воде. Он уже не источал энергию, не жил ритмом сплавной конторы, скоростью «Волги», четырьмя телефонами на столе, молодостью секретарши, лихорадочной работой перегруженного интеллекта и тяжестью чрезмерной информированности.
– Слушай, Ни, ты не помнишь, сколько колонн у храма в Коринфе? – спросил Сергей Вадимович.– Это раз! Во-вторых, сколько колонн у Большого театра?
– Ну, знаешь ли…
– Ладно, ладно! Сам разберусь…
После третьего глотка глаза Сергея Вадимовича повлажнели, спина сделалась волнообразной, обмякла, как бы от этого расширилась; затем Сергей Вадимович начал буквально молодеть на глазах у Нины Александровны, словно его специально гримировали под юношу… Интересный, интересный был процесс – для врача-психиатра!
