Зверочеловекоморок - Конвицкий Тадеуш (книги онлайн полные .txt) 📗
Под нами уже не было земли, вообще, кажется, ничего не было. И я стал отрывать ладони Терпа от своих плеч, а он медленно и взволнованно повторял: «Не бойся. Везде одно и то же. И там всего лишь отражения наших мыслей, наших желаний, наших надежд».
Утром у меня не было времени размышлять над этим сном, хотя я и недоумевал, с какой стати Терп взял в привычку являться ко мне по ночам, словно бы нанося ответные визиты. Притом в такие моменты, когда я совершенно беспомощен, скован пассивностью, этой странной силой наших снов.
Я очень спешил, но все же успел спрятать раковину с южных островов в шкаф со старой одеждой, а перед тем из любопытства на секунду вытащил пачечку заработанных денег. Раковина опять начала шуметь, точно обрадовавшись вновь обретенной свободе. А я подумал, что непонятно, почему все видят в этих далеких островах столько волнующей экзотики, столько магической поэзии и таинственности. Мне, например, гораздо более интересной и загадочной кажется Исландия, диковинная страна, вырезанная из лавы, безлесная, пустынная, черная, пугающая, печальная, населенная духами и мороками, управляемая древними богами викингов Вотаном и Тором. Честно признаться, я не в восторге от обитателей южных краев, про которых говорят, будто они — воплощение радости жизни, энергичны, темпераментны и довольны собой — и все оттого, что беззаботно верят в человеческий разум. На мой взгляд, куда симпатичнее угрюмые скандинавы, всегда беспричинно озабоченные. Впрочем, не знаю, возможно, я чего-то напутал, но что поделаешь, если меня раздражают люди, довольные жизнью, наслаждающиеся ею, так и брызжущие весельем. Я, например, особых оснований для радости не вижу.
Я помчался на съемки и по дороге наткнулся на одного такого любителя хорошо пожить, а вернее, поесть. В школу идти было еще рано, но Буйвол, поставив на землю ранец, уже сидел под акацией возле памятника заслуженному педагогу.
— Сегодня нас долбанет эта комета. Всем кранты, — простонал он голосом великомученика. — Ох, как у меня башка трещит.
— Чего так рано?
— Дома конец света. Судный день. Э-э, говорить не хочется. — Он облизал кончиком сухого языка запекшиеся губы. — За глоток пивка я готов остаться на второй год.
— В твоем возрасте употребление спиртных напитков противопоказано. Это ослабляет память, замедляет рост и калечит нервную систему.
Он хотел дать мне пинка, но сил не хватило. Со страшным стоном повалившись на цоколь памятника, Буйвол задремал, не замечая хлеставшего его холодного весеннего ветра.
В автобусе я сел на вчерашнее место. Довольно долго сидел, скованный волнением, пока не услышал торопливые шаги. Кто-то без единого слова уселся со мной рядом. Я незаметно скосил глаза. Майка, поигрывая знакомым поводком, наблюдала в окно за лихорадочной суетой съемочной группы. Она была такая красивая, что у меня сжалось сердце, хотя я старался ритмично чередовать вдохи и выдохи. На меня Майка даже не взглянула, хотя виновата была исключительно сама.
— А где пес?
— Рамзес? Он поедет в следующем автобусе с паном Щеткой. Все из-за этого котенка, Пузырика или как его там.
Мне было немного обидно, что именно ее Господь Бог наградил такой красотой, которая, к несчастью, меня притягивает. И я заставил себя думать о том, что все это бессмысленно, что комета уже близко и изменить что-либо поздно.
— Ты на меня сердишься? — неожиданно спросила Майка таким голосом, что у меня задрожали коленки.
— Нет. С какой стати? Чего мне на тебя сердиться?
— Ну и прекрасно. Терпеть не могу, когда на меня дуются.
К ее прическе явно приложил руку искусный парикмахер со студии. А ведь других девчонок только слегка, словно по большому одолжению, подкрасили. Это тоже давало повод для размышлений. И я снова напомнил себе про астероид.
— Поедем сегодня обратно вместе?
— А Дориан? — с горечью спросил я.
— Ой, не могу! Ты тоже ревнуешь?
Я уже готов был взорваться и раз и навсегда выяснить целый ряд вещей, хотя бы значение этого странного «тоже», но вдруг почувствовал такую безнадегу, что закрыл рот и тупо уставился на Пузырика, который осторожно и ловко цеплял лапкой концы шнурков водителя автобуса.
— Почему ты молчишь? Меня это мучает, — не выдержав, шепнула Майка.
— Тебя все мучает.
Она прислонилась ко мне плечом.
— Ну кончай валять дурака.
— Хорошо, кончил.
— Значит, дружба?
— Дружба.
— Дай руку.
— Зачем?
— Дай. Я тебя очень прошу.
— Э-э, бабские капризы.
— Может, и капризы, но мне ужасно хочется.
— На нас все смотрят.
— Плевать! Прошу в последний раз.
На аэродроме моросил редкий дождичек, что-то наподобие обнаглевшего тумана. Над камерой, к которой здесь относились как к принцессе на горошине, ассистенты оператора раскрыли большой зонт. Бородатый Команданте ел запоздалый завтрак, глядя, как рабочие при участии на диво деятельного режиссера укладывают рельсы словно бы узкоколейки. Сценарист с самодовольной улыбкой увлеченно строчил что-то в своем толстом сценарии, время от времени сообщая, что сочинил новые, более глубокие и более философские, диалоги.
Один только Заяц, то есть директор картины, неодобрительно взирал на всю эту суету вокруг подновленной, слегка осовремененной за ночь ракеты, трещавшей под напором ветра. А я высматривал одного очень нужного мне человека.
Наконец я его увидел. Склонившийся над деревянным ящиком, защищенный фургоном от глаз режиссера, он прикреплял провода к пучку капсюлей-детонаторов и все время посмеивался, точно сам себе рассказывал анекдоты. Закончив, взял несколько патронов, спрятал их вместе с детонатором под полу пиджака и крадучись, кружным путем, направился к ракете. Он был настолько поглощен своими маневрами, что я смог спокойно приблизиться к незапертому ящику. Выбрав три блестящих серебристых капсюля с самыми длинными проводами, я только хотел сунуть их в карман, как вдруг почувствовал чей-то взгляд.
Передо мной, тараща иссиня-черные, затуманенные то ли усталостью, то ли недомоганием глаза, стоял промокший дог.
— Это ты, Себастьян?
— Ты нас предал, — хрипло проговорил пес.
— Это ты очень странно себя ведешь. Вчера сделал вид, будто меня не знаешь.
— Мы тебя ждем-ждем, а ты… Предатель.
— Себастьян, клянусь, я хотел вернуться.
— А почему не вернулся?
— Потому что все забыл. Просто забыл. Много раз пробовал — без толку.
— Говорил я? — Себастьян пошатнулся, с глухим стуком ударившись костлявым боком о твердый ящик. — Я тебя по всему городу разыскиваю.
— Ты что, опять хватанул валерьянки?
— Один наперсточек, все равно что ничего.
— Сможешь в таком состоянии туда вернуться?
— Смогу. Должен.
— Давай спрячемся за фургон.
Себастьян тяжело плюхнулся в лужу, заслоняя скрюченной лапой обнажившийся живот, и еще больше вытаращил свои огромные глазища, в которых светились ум и глупость, печаль и наивная доброта.
— Ты влюблен в Эву, — вдруг прошептал я. Он быстро заморгал веками, из которых торчало несколько длинных волосков.
— Не будем терять время, — пробормотал невнятно. — Там уже полно воды.
— Петр! Где Петр? — закричала неподалеку Майка.
— Быстрее, — шепнул я.
— Я тоже хочу быстрее.
— Пётрек! Поди сюда! Где ты прячешься?
— Не могу сосредоточиться. Зачем ты это сказал?
— Потому что теперь я все понимаю.
— Ничего ты не понимаешь, старик. Пока еще не понимаешь, а может, вообще никогда не поймешь.
— Пётрусь! Быстро ко мне! Слышишь?
— Себастьян! Через несколько часов нас стукнет комета.
— Астероид, что ли?
— Точно, астероид.
— Хватит разговаривать. Жаль время терять. Let's go..
Мы стояли по грудь в воде. В воде холодной как лед, пахнущей спиртом и какой-то кислятиной. Была полная темнота, только через минуту я услыхал жужжание Эвиного динамо. Постепенно стали вырисовываться очертания огромного подземелья замка со скелетами старых больничных коек. На поверхности воды поблескивали десятки крошечных водоворотов. Где-то за стеной пронзительно верещали ласточки.
