Отель на перекрестке радости и горечи - Форд Джейми (читать книги полностью .txt) 📗

— Никому ни слова, понял? — предупредила миссис Битти.

Генри кивнул. И всю дорогу, до главных ворот лагеря, не раскрывал рта.

На четвертом участке Генри, как обычно, раздавал обеды. Миссис Битти потихоньку завоевала доверие начальника лагерной кухни, и теперь он заказывал блюда, которые были по вкусу японцам, — в основном рис, а еще суп мисо с тофу. Генри нравился аромат супа.

— Генри!

Генри поднял взгляд и увидел в очереди госпожу Окабэ, в грязных брюках и просторной вязаной жилетке с большой буквой О, нашитой на боку.

— Так это ты положил конец ужасной тушенке? Теперь у нас что ни день рыба и рис — ты постарался? — улыбнулась она.

— Не моя заслуга, но приятно подавать то, от чего сам бы не отказался. — Генри положил ей на тарелку рис и свиную отбивную. — Я привез Кейко подарки на день рождения. Передадите ей от меня? — Отложив черпак, Генри нагнулся за подарками.

— Почему бы не отдать ей самой? — Госпожа Окабэ указала на очередь. Кейко выглядывала из толпы, улыбалась и махала рукой.

— Спасибо, отдам… не нужно ли вам чего? Для семьи. Я могу провозить вещи в лагерь — то, что обычно передавать не разрешают.

— Спасибо за заботу, Генри, но пока нам всего хватает. Мужчинам требовались инструменты, но теперь они у нас есть. Обычный молоток пару недель назад был бесценным сокровищем, а теперь с утра до вечера стучат да пилят. Не пойму только, чего они стараются…

— То есть как — чего? — удивился Генри.

— Все равно мы здесь надолго не задержимся, это временный лагерь. Нельзя же всю войну спать в стойле, верно? Надеюсь, и не придется. Хватит с меня и месяца. Через несколько недель нас переведут в постоянные лагеря, в глубь страны. Мы даже не знаем куда. То ли в Техас, то ли в Айдахо. Скорее, пожалуй, в Айдахо, по крайней мере, мы так надеемся. Айдахо ближе к дому… к бывшему дому. Может быть, часть мужчин пошлют в другое место — туда, где нужны рабочие руки. Нас заставляют строить наши собственные тюрьмы — можешь представить?

Генри растерянно смотрел на нее.

— Как там дела в нашем квартале?

Генри не знал, что ответить. Как рассказать ей, что Нихонмати превратился в город-призрак? Все заколочено; разбитые окна, выломанные двери.

— Все хорошо, — выдавил он.

Госпожа Окабэ, видимо, почувствовала его неуверенность. Взгляд ее на миг затуманился грустью, она быстро коснулась глаза, будто смахнула соринку.

— Спасибо, что приехал, Генри. Кейко так по тебе скучает…

Взяв свой поднос, госпожа Окабэ отошла.

—  Оай дэки тэ урэси дэс! —У стойки уже стояла Кейко — оживленная, улыбающаяся. — Ты вернулся!

— Я же обещал… Ты сегодня красивая. Как дела? — У Генри вдруг пропали все слова.

— Представляешь, нас посадили сюда за то, что мы японцы, но ведь я ниссэй —второе поколение. Я даже не говорю по-японски. В школе меня дразнили за национальность. А здесь ребята — иссэй, первое поколение — смеются, что я не знаю их языка, то есть не совсем японка.

— Прости.

— Ты ни в чем не виноват, Генри. Ты так много для меня сделал, только я боялась, что ты меня забудешь.

Генри подумал о родителях. За всю неделю они не сказали ему ни слова. Отец не просто пригрозил отречься от Генри, но исполнил угрозу. И лишь потому, что Генри не отвернулся от Кейко. Мама все давно знает, наверняка сразу догадалась. Матери ведь всегда такое замечают. Плохо ест, мыслями где-то витает… От тех, кто тебя любит, не скроешь своих чувств. Но мама подчинилась отцу, и теперь он совсем один. И все из-за нее. Неужели это и есть любовь?

— Как я мог о тебе забыть? — пробормотал Генри.

Стоявший в очереди за Кейко старичок постучал подносом о стальной поручень стойки, откашлялся.

— Мне пора. — Кейко подняла поднос с едой.

— Я привез все, что ты просила, — и подарок.

— Правда? — Кейко просияла.

— Встретимся у ограды, где в прошлый раз, через час после обеда, хорошо?

Кейко кивнула и отошла. Генри наполнял тарелки, ставил на подносы, отвечал на слова благодарности, потом отнес в раковину кастрюли, залил водой, — и все это время из головы не шла одна-единственная мысль: Кейко снова исчезнет, и теперь уже неведомо куда.

Кейко прошла мимо поста, где на этот раз дежурили другие охранники, и встретила Генри у ограды, как они и условились. Посетителей в этот день было поменьше, люди стояли вдоль забора на изрядном расстоянии друг от друга.

День клонился к вечеру, резкий ветер нагнал тучи, затянувшие блеклое небо. Пахло дождем.

— Музыкальный вечер отменили из-за погоды.

Генри глянул в грозовое небо:

— Ничего, в другой раз устроите, обязательно.

— Надеюсь, ты не очень расстроился. Мне так хотелось посидеть с тобой у ограды, послушать.

— Я… не ради музыки приехал.

Он старался не думать о том, что Кейко скоро снова исчезнет. Все так тоскливо — и бесповоротно. Генри улыбнулся, потом покосился на охранников, достал из-под куртки небольшой плоский сверток и просунул под проволокой:

— Это тебе. С днем рождения.

Отвернувшись от охранников, Кейко бережно развязала ленту и аккуратно свернула.

— Сохраню. В лагере такая лента — уже подарок.

Точно так же Кейко сложила и сиреневую бумагу, а потом открыла плоскую коробку.

— Ах, Генри…

Она разглядывала альбом, акварельные краски, кисти из конского волоса, набор карандашей.

— Ну как, нравится?

— Не то слово, Генри. Просто чудо…

— Ты же художница. Нельзя забрасывать любимое дело, — сказал Генри. — Загляни в альбом.

Кейко поставила коробку на сухой бугорок. За неделю грязь так затвердела, что теперь напоминала почву в пустыне. Кейко открыла небольшой альбом в черном переплете и прочла: «Один доллар двадцать пять центов».

— Ой, не то… Переверни страницу.

Кейко послушалась и прочла вслух: «Кейко, самой милой и красивой американке на свете. С любовью, твой друг Генри».

Она посмотрела на него, в глазах стояли слезы.

— Генри, у меня просто нет слов…

Генри долго не решался написать «с любовью». С час сидел над чистой страницей и мучительно думал — а потом взял и написал. Теперь не сотрешь.

— Тогда скажи «спасибо», и все.

Налетевший ветер взлохматил Кейко волосы.

Где-то в предгорьях прогрохотал гром, но ни Генри, ни Кейко даже не оглянулись.

— Одного «спасибо» мало. Ты столько усилий приложил и… И я знаю, что твоя семья… твой отец…

Генри отвел взгляд, чуть слышно вздохнул.

— Он знает, да?

Генри кивнул.

— Но мы же просто друзья.

Генри в упор посмотрел на нее:

— Мы больше чем друзья. Мы одной нации. А он не понимает, ты для него дочь врага… В общем, он отрекся от меня. Родители уже неделю со мной не разговаривают. Мама еще хоть как-то меня замечает. — Слова сами собой срывались с языка. Генри даже удивился, как легко далось ему признание.

Кейко нахмурилась.

— Прости. Вот уж не думала, что этим кончится. Но как может отец так обходиться с сыном?!

— Ничего. Мы с ним и раньше-то почти не разговаривали. И я сам так решил. Когда ты появилась в школе, я не знал, что думать. Но без тебя там уже не то. Я… я скучаю по тебе.

— Я так рада, что ты здесь. — Кейко тронула железный шип. — Я тоже скучаю.

— Между прочим, это не все. — Генри просунул сквозь ограду плоский пакет. — Маленький сюрприз. Может, и некстати, раз погода плохая.

Кейко развернула подарок так же бережно, как первый.

— Где ты ее нашел? — восхищенно прошептала она, глядя на пластинку Оскара Холдена в изрядно потрепанном конверте.

— В отель «Панама» не пробраться, а в магазинах все раскупили, вот Шелдон и отдал мне свою. Так что это подарок от нас обоих. Жаль, сегодня ее не послушать…

— Но у нас в здании есть проигрыватель, так что я все равно ее поставлю, для тебя одного. Точнее, для нас с тобой.

Генри улыбнулся.

— Ты не представляешь, как я рада твоему подарку. Почти так же, как тебе. Мы жили без музыки, а теперь я каждый день буду слушать.