Рассказы - Лимонов Эдуард Вениаминович (книги онлайн бесплатно без регистрации полностью .TXT) 📗
Красавица, вдохновляющая поэта
Я был неимоверно нагл в ту осень Нагл, как рабочий, забравшийся в постель графини, как, наконец, сделавший крупное «дело» мелкий криминал. Моя первая книга должна была появиться в парижских магазинах через месяц. Я взял с собой в Лондон сигнальный экземпляр. Мне хотелось плевать в рожи прохожим, выхватывать младенцев из колясок, запускать руку под юбки скромнейшим пожилым женщинам. Пьяный выйдя из винного погреба на Слоан Сквэр, я, помню, едва удержался от того, чтобы не схватить полицейского за ухо. Диана удержала меня силой. Я лишь частично насладился, показывая на розовую рожу «bobby» пальцем и хохоча.
Я был счастлив, что вы хотите… Мне удалось всучить им себя. Под «им» я подразумевал: «мир», «общество» – «society», что по-русски звучало как сборище тех, которые сосут, хуесосов. У меня было такое впечатление, что я всех их обманул, что на самом деле я никакой не писатель, но жулик.
Именно на подъеме, на горячей волне наглости, гордости и мегаломании я и схватил Диану, актрису, бля, не просто так. Актрису кино и ТВ, снимавшуюся во всяких там сериях, ее узнавали на улицах… По сути дела, если употребить нормальную раскладку, Диана не должна была бы мне давать. Она была известная актриса, а я – писатель-дебютант. Но наглость не только спокойным образом может увлечь и повести за собой массы, но даже может обмануть кинозвезду вполне приличного масштаба и заставить ее раздвинуть ноги. Она не только дала мне, она еще поселила меня у себя на Кинге Роад и возила меня по Лондону и Великой Британии в автомобиле.
Следует сказать, что я охмурил не только ее, темную красотку с пушными ляжками и тяжелым задом, игравшую истеричек в телефильмах по Мопассану, Достоевскому и Генри Джеймсу, но я обманул еще множество жителей Великой Британии, попадавшихся мне на моем пути. Майкл Горовиц – английская помесь Ферлингетти с Гинзбергом, с фигурой ленинградского поэта Кривулина (то есть шесть конечностей – две ноги, две руки и две палки) – пригласил меня на первые в мире Поэтические Олимпийские Игры. Милейший Майкл и его британские товарищи желали пригласить вечнозеленых Евтушенко или Вознесенского, но, кажется, в те времена советская власть рассердилась за что-то на Запад, и подарочные Е. и В. не были высланы. Я замещал обоих на Poetry Olympics. Olympics заблудились во времени и, вместо хиппи-годов, к которым это мероприятие принадлежало но духу своему, мы все оказались в 1980-ом. У меня сохранился ксерокопированный номер журнала «Нью Депарчурс», в котором долго и нудно восхваляются преимущества мира перед войной, lovemaking перед бомбежкой, и т. п. Я расходился с Майклом Горовцем и его товарищами в понимании действительности и во взглядах на проблемы войны и мира, но я согласился прочитать свои стихотворные произведения в Вестминстерском аббатстве, попирая ногами плиты, под которыми якобы покоятся английские поэты. Сам архиепископ в красной шапочке представил нашу банду публике и сидел затем, не зная, куда деваться от стыда, на хрупком стуле, прикрыв глаза рукою.
Самым неприличным по виду был панк-поэт Джон Кунер Кларк, буйная головушка поэта была украшена сине-розовыми пучками волос. Джон Купер Кларк напоминал гусеницу, поставленную на хвост. Он получил серебряную медаль наглости от «Sunday Times», которая почему-то взялась награждать нас, хотя никто ее об этом не просил. Самым неприличным по содержанию произведений оказался регги-певец и поэт Линдон Квэйзи Джонсон. Симпатично улыбаясь, красивый и чистенький черный проскандировал стихи-частушки, каждый куплет которых заканчивался рефреном «England is a bitch… тат-та…» То есть: «Англия – сука…»
Может быть именно потому, что каждый рефрен заставлял бедного архиепископа опускать голову едва ли не в колени и вздрагивать, Линдон Квэйзи Джонсону досталась золотая медаль. Мне журнал «Sunday Times» присудил бронзовую медаль наглости. По поводу моих строк, где говорилось, что я целую руки русской революции, журналист ехидно осведомился, «не оказались ли в крови губы мистера Лимонофф после такого поцелуйчика?» Если вы учтете, что присутствовали представители еще двух десятков стран и что такому старому бандиту, как Грегори Корсо (он тоже участвовал!) ничего не присудили, то вы сможете понять, как я был горд и нагл. Золотая медаль лучше, спору нет, но я впервые вылез на международное соревнование, подучусь еще, думал я. Плюс, и гусеница-Кларк, и реггаи-Джонсон читали на родном английском, а я – на английском переводном. Я покорил нескольких профессоров русской литературы, и они начали изучать мое творчество.
Я выступил со своим номером в Оксфорде! Я шутил, улыбался, напрягал бицепсы под черной t-shirt, плел невообразимую чепуху с кафедр университетов, но народ не вслушивался в слова. Слова служат лишь музыкальным фоном спектакля, основное же действие, как в балете, совершалось при помощи тела, физиономических мышц и, разумеется, костюма и аксессуаров. Огненным, искрящимся шаром энергии, одетым в черное, прокатился я но их сонной стране. Председатель общества «Британия-СССР» – жирный седовласый mа, плотоядно глядевший на ляжки Дианы, сказал ей, что я – шпион… Я излучал такой силы лазерные лучи, что отправившись с Дианой на audience (режиссер выбирал актрису для одной из главных ролей к новой телевизионной серии), убедил ее в том, что она получит роль, и она ее получила!
В солнечный, хотя и холодный день Диана отвезла свою (отныне и мою) подругу – профессоршу русской литературы – в красивый и богатый район Лондона, в Хампстэд.
Профессорша должна была забрать книги у русской старухи, я знал вскользь, что имя старухи каким-то образом ассоциируется с именем поэта Мандельштама.
– Пошли? – сказала профессорша, вылезя из автомобиля и держась еще рукой за дверцу.
– Нет, – сказал я, – старые люди наводят на меня тоску. Я не пойду. Вы идите, если хотите…
Под «вы» я имел в виду Диану. Вообще-то говоря, у меня было желание, как только профессорша скроется, тотчас же засунуть руку Диане под юбку, между шотландских ляжек девушки, но если профессорша настаивает, я готов был пожертвовать своим finger-сеансом, несколькими минутами мокрого, горячего удовольствия ради того, чтобы Алла, так звали профессоршу, не чувствовала себя со старухой одиноко.
– Какой ты ужасный, Лимонов, – сказала профессорша. – И жестокий. Вы тоже когда-нибудь станете старым.
– Не сомневаюсь. Потому я и не хочу преждевременно соприкасаться с чужой старостью. Зачем, если меня ожидает моя собственная, торопиться?..
– Саломея – вовсе не обычная старуха. Она веселая, умная, и ее не жалко, правда, Диана?
– Yes, – подтвердила Диана убежденно и энергично.
– Она очень интересная…
– Сколько лет интересной?
– Девяноста один… Или девяноста два… – Профессорша замялась.
– Кошмар. Не пойду. В гости к трупу…
– Она сказала мне по телефону, что ей очень понравилась ваша книга. Она нисколько не шокирована. Неужели вам не хочется посмотреть на женщину 9! года, которую не шокировала ваша грязная книжонка…
– Потише, пожалуйста, с определениями… – Я вылез из автомобиля. Они раскололи меня с помощью лести. Грубой и прямой, но хорошо организованной.
После звонка нам пришлось ждать.
– Она сегодня одна в доме, – шепнула Алла, – компаньонка будет отсутствовать несколько дней. Женщина, вдохновлявшая поэта, сама открыла нам дверь. Высокая и худая, она была одета в серое мужское пальто с поясом и опиралась на узловатую, лакированную палку. Лицо гармонировало с лакированной узловатостью палки. Очки и светлой оправе.
– Здравствуйте. Саломея Ираклиевна!
– Pardon за мои вид, Аллочка. В доме холодно. Марии нет, а я не знаю, как включить отопление. В прошлом году нам сменили систему. Я и старую боялась включать, а уж эта – ново-современная, мне и вовсе недоступна.
– Это Лимонов. Саломея Ираклиевна, автор ужасной книги, которая Вам понравилась.
Старуха увидела Диану, лишь сейчас подошедшую от автомобиля.
