Элеанор Ригби - Коупленд Дуглас (е книги txt) 📗
— Вы прилетели сюда одна?
— Да.
— Вы должны были с кем-то встретиться по пути во Франкфурт?
— Нет.
— Вас кто-то ждал по прибытии в Вену?
Малюсенькая пауза.
— Нет.
— Мне кажется, вы что-то недоговариваете, мисс Данн.
— Мистер Шредер, вы не рассказываете мне, как обстоит дело на самом деле. Я отвечаю вам тем же.
— Одну секундочку, мисс Данн.
Меня оставили в камере для допросов. Я взглянула на блюдо с выпечкой. Немцы уже додумались изобрести «печенье правды»? Решили, что я не устою перед искушением из-за своих габаритов? Я отвела взгляд. И тут поняла, что очень устала — сказывалась смена часовых поясов, ирреальная прогулка по опустевшему аэропорту, камера с белыми стенами. Хотелось закрыть глаза.
Мистер Шредер вернулся в сопровождении двух мужчин; один явно отличался от остальных — он был одет как выходец из Северной Америки.
— Знакомьтесь, это мистер Брейс, сотрудник вашего правительства.
Я кивнула.
— А имя этого человека мы пока не сообщим. Он немец.
Снова кивок.
Мистер Брейс обратился ко мне:
— Мисс Данн, вы знаете, что по вашей вине закрылся седьмой по величине аэропорт мира?
— Наслышана.
— Из-за вас экономика Германии понесла убытки в десятки миллионов долларов.
— И что дальше?
— Говоря начистоту, немцы вами страшно недовольны.
— Взаимно. Я сидела, преспокойно жевала бутерброд с ветчиной и подумывала о том, чтобы почитать бесплатный выпуск «Экономиста», как вдруг на меня напали и повязали, будто хряка на празднике папуасов. — Пришло в голову, что я использовала в одном предложении слова «ветчина» и «хряк». Интересно, не нарушила ли я правил политкорректности, так муссируя «мясную» тему?
— Позвольте поинтересоваться, мисс Данн: неделю назад, в прошлый четверг, когда вы были еще в Ванкувере, вы выходили прогуляться часиков, скажем, около пяти сорока пополудни?
«Что такое? Мой метеорит?»
— Да это самый обычный метеорит, пустячный булыжник, который я положила в чемодан. С чего вдруг из-за него закрывать аэропорт? Боже правый. Простой камень.
Двое мужчин как-то недобро переглянулись. Я сказала:
— Что, перевозить метеориты противозаконно? Да их каждый день падает на землю миллионы! Я специально в Интернете поинтересовалась.
Мистер Брейс проговорил:
— Мисс Данн, то, что вы нашли, не является метеоритом.
— Ох.
— Ваш метеорит — обломок топливного ядра тепловыделяющего элемента РТГ — радиоизотопного термоэлектрического генератора. Он питал энергией советский космический спутник. Блок распался в воздухе; мы вычислили траекторию падения его составных частей — через Тихий океан между Алеутскими островами и побережьем Британской Колумбии. Приблизительно в 5.39-5.40. Полагаю, мы несколько приуменьшили радиус.
— Понятно.
— Немецкие власти обнаружили высокорадиоактивное ядро в вашей сумке во время стандартного рентгеновского осмотра багажа. Они приняли его за составляющую «грязной бомбы». Думаю, вы согласитесь, что у немцев были достаточные основания для тревоги.
— Хорошо. — Все молчали. — Теперь можно идти?
— Не спешите. Нам еще нужно дождаться результатов из лаборатории: они проводят полный спектральный анализ топлива. Обыкновенная формальность. Мы хотим убедиться, что это часть партии, изготовленной в 1954 году в закрытом советском городе Арзамас-16.
— Совершенно справедливо. — Я решила перейти на светский разговор, поскольку мужчины всегда удирают, стоит мне только проявить словоохотливость. — Думаю, теперь вы можете вздохнуть с облегчением, раз это не «грязная бомба». А ведь всего-то нужно было спросить, что у меня в чемодане. И не обязательно сразу сажать за решетку.
— Стандартная процедура, мисс Данн.
Мы пару минут поговорили о формальностях, и я снова поинтересовалась, не пора ли возвращаться в камеру.
— И да, и нет. Думаю, сначала вам будет интересно побеседовать с доктором Фогелем. — Он представил меня немцу, который зашел вместе с ним. — Доктор Фогель — онколог.
— Кто-кто? — Я прекрасно знаю, что такое онколог; просто не ожидала услышать это слово при данных обстоятельствах.
— Доктор Фогель специализируется на радиационном поражении.
Я вскочила:
— А какое отношение это имеет?…
Онколог сделал знак садиться.
— Пожалуйста, присядьте, мисс Данн.
Я повиновалась.
Доктор Фогель спросил:
— Мисс Данн, как вы подняли экземпляр с земли?
— Ну… рукой.
— Понятно. А впоследствии вы долго его держали?
— Вообще-то да. У него удивительная структура. Он упал с неба почти мне в руки. Я даже продукты бросила, чтобы взглянуть на него.
— Так сколько времени? Предположительно.
— Ну, несколько часов я его вертела и рассматривала, а потом…
— Что вы сделали потом?
— Положила его под подушку и заснула.
— Ясно.
— Кажется, мне тоже.
Все молчали.
— Как вы думаете, доктор, это серьезно?
— Боюсь, да. Очень.
Несмотря на причиненный ущерб, немцы приняли меня дружелюбно. Позволили лечь в настоящую больницу, а не довольствоваться тюремным лазаретом.
Историю о «грязной бомбе» так и не пропустили в газеты (подозреваю, в мире происходит масса случаев, о ко торых мы остаемся в полном неведении). Больничный персонал и без того прекрасно знал, кто я такая и что произошло в терминале — а заодно почему я теперь гощу в больнице. Я чувствовала себя городской легендой, возродившейся к жизни: «Знаете, это та сама сумасшедшая, которая приняла кусок космического мусора за метеорит. Сунула в свой чемодан и закрыла седьмой по величине аэропорт мира».
Из-за особой предосторожности меня поместили в изолятор — в пластиковый «пузырь». Возможно, у меня снижен иммунитет, и люди могли легко передать мне свои микробы. Доктор Фогель объяснил, что единственный надежный способ, каким можно оценить тяжесть радиационного поражения, — это наблюдение за скоростью проявления симптомов. Результаты анализа крови готовы не были, но если у меня имеется нехватка лейкоцитов, то я подвержена условно-патогенным инфекциям. По счастью, прямые симптомы — ожоги кожи, тошнота и лихорадка — так и не проявились. Помню, в одной передаче показывали несчастных вертолетчиков, которые поливали цементом расплавленный чернобыльский реактор. Через несколько дней их уже не было в живых. Проблема в том, что доктор Фогель не мог сказать наверняка, чего мне ждать. Медицина не в силах дать четкий прогноз. Бывает, что симптомы проявляются через несколько месяцев, а то и лет.
И вот я снова в изоляции, в «пузыре» — ни больше ни меньше. Что пытается сообщить мне природа?
Доктор Фогель принес англоязычную книгу по медицине, однако раздел о радиации слишком гнетущий. Очень много общего с рассеянным склерозом, разница лишь в интенсивности симптомов. Похожее ощущение: никогда не знаешь, пронесет в этот раз или уже конец. В «пузыре» воспринять свое состояние еще труднее: люди заглядывают, улыбаются и машут тебе рукой, будто щенку или котенку. Пройдя мимо, скорее всего смотрят на встречных с печальной физиономией: «Бедняжка в „пузыре“, она обречена».
Ближе к закату в комнатушку, примыкающую к моей «одиночке», зашел Уильям в помятом костюме. На лацкане пиджака красовалось пятнышко томатного сока.
— Боже, Лиззи, ты что тут устроила?
— Тебе разве не рассказали?
— Кое-что, но не все. Ох, ты в этом кошмарном «пузыре»…
— Ага.
— Ты больна?
— Я? Нет.
— Так почему же тебя так запрятали?
— Гипотетически — чтобы защитить от посетителей. Меня не выпустят, пока не придут результаты анализов на лейкоциты. Пододвинь кресло, присядь.
Брат внял моему совету.
— Проезжал мимо твоей квартиры — все здание пленкой укутано. Люди какие-то ходят в скафандрах, как пришельцы. Ну и всыпят тебе соседи по первое число, когда домой попадешь.
— Вероятно. А у тебя усталый вид.
— Двадцать восемь часов на ногах, глаз не сомкнул. Да ладно, мне не привыкать.
