Эй, Нострадамус! - Коупленд Дуглас (лучшие книги читать онлайн .txt) 📗

— Да, да, конечно. Как скажете.

— Я вам еще позвоню.

— Не сомневаюсь.

Я не поблагодарила ее. Да она, похоже, и не ждала благодарностей. В своей удручающей зеленой кофточке из свалянной шерсти Эллисон покинула ресторан. Я бросила на стол несколько банкнот и пошла за ней к автостоянке, где увидела, как она забирается в свой дурацкий драндулет. Я записала номер и, вернувшись домой, позвонила верной проныре Лори, которая ответила, что автомобиль принадлежит некоей Сесилии Бейтман, живущей в старом квартале Линнвалли. Дождавшись темноты, я отправилась туда. Оставила машину, не доезжая до дома Эллисон, на круто поднимающейся улочке. Контуры деревьев сливались друг с другом в черное глубокое озеро. Вероятно, когда-то здесь и было чистое, аккуратное, солнечное местечко. Однако теперь в этом районе можно было безнаказанно пытать заплутавших туристов: толстые стволы заглушат самые громкие вопли. Во мне проснулась пятнадцатилетняя девочка, которая со своей подругой Кэтти шпионила за семейкой Фаррелов, — по школьной легенде, порочной парочкой, то и дело предающейся оргиям. Самое откровенное из всего, что мы тогда увидели, был огромный мистер Фаррел, сидящий в одних трусах перед телевизором и потягивающий пиво во время хоккейного матча. (Правда, с тех пор мужские трусы меня всегда возбуждают.)

Но вернусь к Эллисон…

…Или, вернее, к Сесилии.

Я поднялась по сказочно крутой улице к дому Бейтман. Агент по недвижимости вскричал бы, что его немедленно нужно сносить. Как, впрочем, и большинство домов северного и западного Ванкувера. Мне настолько знаком подобный тип домов, что я даже не поразилась его нелепому местонахождению здесь, на вершине горы, где вообще никто, кроме диких животных, жить не должен. Видимо, здание воткнули здесь из-за странной человеческой потребности уединяться, не теряя, однако, окончательной связи с обществом. Даже в темноте было видно, что дом покрашен в голубовато-зеленый, как хлебная плесень, цвет — так же, как и машина Эллисон-Сесилии.

Да, в гараже стояла ее машина. Единственная машина. В окнах горел свет, внутри мерно бубнил телевизор. Я миновала гараж и обошла дом кругом. За лужайкой годами никто не ухаживал, и моя одежда магнитом притягивала листья, иголки и паутину.

Зачем я туда приехала? Я не хотела убивать Эллисон, хотя могла бы без труда. Она — единственная, кто несет мне слова от Джейсона.

Я подобралась ближе к дому и заглянула в окно. Вот она, даже не подозревает, что за ней следят. Суетится у холодильника: вынимает коробку с замороженными полуфабрикатами, смотрит на одну сторону коробки, где, видимо, все написано по-французски, переворачивает коробку, смотрит на английскую сторону, потом осторожно прокалывает одну, вторую, третью дырку в натянутой над едой пленке, открывает микроволновую печь, сует туда еду, жмет на кнопку, а потом… Потом минуты три просто стоит и смотрит, обхватив себя руками, — наверное, размышляет о собственном бытии. Тут меня мороз пробрал по коже. Я вдруг поняла, что Эллисон (Сесилия) — это, по сути, я, только постарше — всеми брошенная женщина, одиноко живущая где-нибудь на отшибе, размышляя о бесполезной работе позади и о нескольких тысячах разогретых полуфабрикатов, отделяющих ее от гроба.

Только она вынула еду из микроволновки, как я услышала шум мотора у гаража и увидела свет фар через хвойник. Услышала машину и Эллисон: она даже не положила — бросила поднос на стол, — потянулась к шкафчику, нащупала светло-коричневую бутылочку для лекарств, вытряхнула несколько таблеток и проглотила их, не запивая. Фары погасли, хлопнула дверь, и Эллисон застыла в центре кухни. Подносик с обедом, все еще затянутый пленкой, забыто стоял на столе.

Вошла молодая женщина лет двадцати пяти. Я не разобрала ни слова, но, прожив на ножах с собственной матерью, могла с уверенностью сказать — вошедшая была дочерью Сесилии, и во время беседы в ход пошли самые обидные слова. Как же хорошо наблюдать за перепалками со стороны, а не участвовать в них… Поначалу я болела за Эллисон, пока не вспомнила, что это она, а не ее дочь, охотится за моими деньгами, доводя меня до полного исступления.

Побранившись на кухне, родственницы решили, видимо, продолжить разговор в гостиной, которая находилась на втором этаже со стороны фасада и не просматривалась, куда бы я ни вставала. Покружив возле дома, я поняла, что пора прекращать слежку, и бесшумно пошла к машине. Только вот совершенно забыла стряхнуть с себя листву с насекомыми и поэтому внезапно обнаружила паука у себя на груди. Ух, что тут было! Я долго колотила по себе руками, стряхивая мерзкое насекомое, и поэтому, когда вернулась к машине, пыхтела, словно умирающий шахтер. Да к тому же с сигнализации ее не сняла: дернула за ручку — а машина как завоет: «би-би-би».

Затем я поехала к Реджу. Он явно удивился, когда я позвонила по домофону, но без лишних вопросов пустил меня внутрь. В вестибюле пахло дезинфекцией, стряпней и пылью. Лифт довез меня до восемнадцатого этажа и выпустил в душный коридорчик. Джейсон как-то упоминал, какое давящее чувство вселяют темные стены этого дома, однако пока я не пришла сюда, то не верила, что это правда. Редж стоял у открытой двери.

— Хэттер?

Я, конечно, разревелась, и Редж увлек меня в квартиру. Даже сквозь слезы я видела, что квартира совсем не походила на описание Джейсона. Нечто вроде скандинавского модерна, на мой неопытный взгляд. Редж разглядел удивление на моем перепачканном лице и объяснил:

— Руфь заставила меня все продать. Джейсон небось рассказывал, что здесь настоящий мавзолей?

Я кивнула.

— Что ж, так и было. Потом мы все обновили. В «Дирндле», или как бишь называется этот магазин. Мне даже нравится: чем меньше вещей в нашей жизни, тем лучше. Хочешь чего-нибудь выпить?

— Только воды.

— Воды так воды.

Он принес стакан с водой, бутылку белого вина и пару бокалов.

— Ну, что случилось?

— Это все она.

— Я догадался. Что именно она сделала?

— Она грабит меня.

— Как?

— Просит по пять тысяч долларов за сеанс.

Редж промолчал.

— И я плачу ей. Она знает вещи, не покидавшие пределов нашей кровати. В мельчайших подробностях. Об этом не догадаешься, даже если знаешь нас с Джейсоном всю жизнь.

— Продолжай.

— Я узнала, где она живет, и поехала к ее дому.

Редж скривился:

— Ты ведь не натворила глупостей?

— Нет! Какие могут быть глупости? Она простая вдова, живет в развалюхе на Линн-валли и… она безраздельно владеет мной.

— Вот, выпей вина, остынь.

Он был прав: мне действительно требовалось успокоиться, вернуть себе привычное самообладание стенографистки, чтобы взглянуть на вещи со стороны. Редж сменил тему, и мы поговорили немного о житейских мелочах. Я, должно быть, выглядела форменной тролльчихой: грязное платье, измазанное тушью лицо. Через несколько минут Редж принес мне горячую салфетку и щетку для одежды; я стерла с лица косметику и счистила со свитера паутину. Потом отец Джейсона начал цепочку рассуждений, в результате которой я сижу сейчас, в четыре утра, и все печатаю, печатаю и печатаю…

— Послушай, Хэттер, ты все источники информации перебрала?

— Конечно все.

— Нет, правда, неужели все?

— Редж, я вас не понимаю. Если вы на что-то намекаете, то скажите прямо.

— Хэттер, ты единственная, кто со мной еще разговаривает. Остальные либо умерли, либо вычеркнули меня из жизни.

— Неправда. Барб тоже…

— Да, конечно, Барб. Только она это делает из чувства долга и, подозреваю, из любви к тебе.

— Что вы пытаетесь сказать?

— Я пытаюсь сказать, что не верю в медиумов. Я пытаюсь сказать, что мертвые не могут общаться с живыми. Умер — значит, умер. Мне с трудом верится, что Джейсона похитили и держат в заложниках. Однако как еще можно объяснить происходящее?

— Откуда же Эллисон знает такие личные…

— Суть в том, что Эллисон — или Сесилия, как угодно, — не говорит с мертвыми. Она общается с живым Джексоном.