Мистификация - Ирвинг Клиффорд (книга регистрации txt) 📗
– Я? – поразился Дик. – Ховардом буду я?
– Ну, часть времени ты будешь Ховардом, а я – сам собой, потом меняемся. Давай проиграем все на слух, как все будет звучать. Ты кем хочешь быть, мной или Хьюзом?
– Хьюзом. У него два миллиарда долларов.
Я кивнул, а затем засмеялся:
– Может быть, когда он прочитает эту книгу – если, конечно, прочитает, – то придет в такой восторг, что сделает меня своим наследником.
– А может, так взбесится, что подошлет двоих парней из своей мормонской мафии сюда на Ибицу и шлепнет тебя. Такой вариант ты не рассматривал?
– Думаю о нем все время, – понурившись, признался я.
– Господи, да не беспокойся ты. – Дик всегда старался меня обнадежить, если дух мой ослабевал или поблизости начинал маячить призрак насилия. – Он не сделает этого. Раньше же он такого не делал.
– Но раньше еще никто не писал его авторизованную биографию.
Я погасил окурок, наклонился и взял телефон:
– Думаю, я подарю Джерри и Лорел кольцо. Надо выяснить, стоит ли еще их лодка в гавани.
– Прекрати, – сказал Дик, неожиданно выпрямившись в кресле. – Не надо искать оправданий. Надо бить. Мы готовы на все сто процентов.
Я положил трубку. Он прав: пора рыбачить или сворачивать удочки, как сказал бы Ховард. Я подключил микрофоны к магнитофону, один поставил рядом с собой, другой – на картотечный ящик рядом с Диком.
– Проверка, проверка, один, два, три... – Я проиграл запись, перемотал обратно и спросил: – Кто будет играть Хьюза первым – ты или я?
– Я, – вызвался добровольцем Дик. – Я знаю материал по Хьюстону оченно харашо, мой дарагой.
Он неожиданно продемонстрировал техасский акцент, прекрасный для еврейского мальчика, родившегося в Бронксе сорок шесть лет назад.
– Мы в деле? – спросил Дик.
– В деле.
– Что ж, откуда мне начать?
– Начни с самого начала. Надо придерживаться хронологического порядка, в будущем нам это поможет.
– Начало. Ну что ж, думаю, все началось в сочельник тысяча девятьсот пятого года, когда я появился на свет. Это произошло в Хьюстоне. А то есть люди, которые утверждают, что это было в Шривпорте, штат Луизиана.
– Стоп, попридержи коней! – заорал я, выключая запись. – Что это за чушь насчет Шривпорта? Ты это откуда взял?
– Не знаю, – ответил Дик. Он выглядел таким же изумленным, как и я. – Просто вырвалось. Разве мы об этом нигде не читали?
– Нет, ты все сочинил.
– Ну давай сохраним этот кусок. Он смущен. Он никому не рассказывал о своей жизни до этого момента. Откуда ты можешь знать, где родился? Тебе говорят об этом люди. А ты часто веришь всему, что говорят люди?
– Хорошо. – Я снова нажал кнопку "Запись". – Пусть вырывается дальше... Как ты можешь не знать, где родился?
– Мы об этом никогда не говорили. Я просто предположил, что родился в Хьюстоне, к тому же все записи, которые я видел, указывают на Хьюстон. Так что эта версия вполне подходит.
– А кто тебе сказал, что ты родился в Шривпорте? – ухмыльнулся я. Вывернись-ка из этого, приятель.
– Моя мать и мой дед, я думаю. Он... Я видел его несколько раз до того, как он умер. Очень старый человек. Ветеран Гражданской войны. Сражался за конфедератов. По существу, окончил ее в чине генерал-майора. Он как-то упоминал Шривпорт, сказал, что мой отец там искал нефть. Я и сам однажды попал в этот городок, меня там арестовали, но это уже другая история. Это было давно... задолго...
Я снова выключил запись.
– Это его прадед, генерал-майор. Ховард не мог его знать. Плохой ты исследователь.
Дик пожал плечами:
– Вставь ссылку... скажи, что он ошибся. Будет выглядеть более естественно, ну, запамятовал миллиардер...
Когда несколько часов спустя запись закончилась, то на первый сеанс ушли обе стороны семидюймовой катушки и часть еще одной. Мы лежали на стульях, как пустые оболочки, истекая потом, опустошенные, но все равно переполненные восторгом от электрического тока, бежавшего по нашим жилам все это лето. Мы создавали нечто уникальное: выдающийся человек рассказывал потрясающую жизненную историю, примечательную еще и тем, что, основываясь на фактах, мы спокойно могли привносить в нее элементы драматического вымысла. Когда один начинал медлить с ответами, заикаться, на его место заступал другой. Ховард Хьюз, наш Ховард Хьюз, хорошел на глазах, как растение, согреваемое лучами двух солнц-близнецов, каждое из которых по очереди давало жизнетворящий свет. Понимание пришло с самого первого сеанса записи, и оно придало нашим душам силу, помогающую преодолеть все горести, всю скуку, которая так характерна для изматывающего и одинокого труда написания книги, где при обычных обстоятельствах только одно подверженное ошибкам эго выступает как в роли создателя, так и в роли критика.
Разговоры, записанные на пленку, надо было перенести на бумагу, но и эту работу мы никому не могли доверить. С раннего утра Дик сидел за письменным столом. Когда в десять часов пришел я, он уже отстучал где-то тридцать страниц. Мы сменяли друг друга, пока не перепечатали все, что наговорили за вчерашний день. Затем подключили микрофоны и начали следующий сеанс, посвященный детству Ховарда.
Изыскания Дика в библиотеке Хьюстона оказались бесценными. Он прилежно перерыл все старые телефонные справочники в поисках адресов семьи Хьюза, когда тот был еще ребенком. Вкупе со старыми картами, экономическими обзорами и газетными колонками тех лет они дали нам хронику семейного благосостояния. Они часто переезжали, согласно исследованиям Дика, – от отеля "Ритц" до различных пансионатов и частных домов, – так как удача Ховар-да-старшего в нефтяном бизнесе постоянно то появлялась, то исчезала. Пролистав подшивки "Хьюстон пост" и "Кроникл" начала века, Дик сделал подборку интересных фактов и бытовых подробностей тех лет: к примеру, его заинтересовали цены на одежду у лучших галантерейщиков Хьюстона, а также подробности этикета и гардероба, почерпнутые из путеводителя по Техасу за 1915 год. Я изучал техасские правила поведения все утро, а в беседе Ховард разразился следующим монологом.
ХОВАРД: О, он [его отец] одевался хорошо, но не так, как хотела она [его мать]. Он покупал одежду в Нью-Йорке, когда мог, всегда старался быть стильным, но по ее представлениям джентльмен не мог надевать такое. Все это было слишком... ну, слишком современным. Помню, отец носил часы в кармашке, а не на цепочке, так мать считала это недостойным. Он таскал соломенную шляпу в апреле, было жарко, как в аду, и моя мать говорила: "Ховард, боже мой, ты же знаешь, что соломенную шляпу нельзя носить до первого июня!" Звучит глупо, я понимаю, но она принимала все это близко к сердцу, а ему, ну, ему не очень нравилось подобное отношение, чрезмерное внимание. У отца была белая фланелевая куртка для гольфа, мать просто до истерики доходила, когда он ее надевал. Купила ему полосатое пальто, которое сочла приемлемым, но он отказался его носить, говорил, что слишком жаркое.
Дик также откопал пару диковинок. Одна, взятая из "Хьюстон пост" за 1909 год, дала нам почву для объяснения печально знаменитой ненависти Хьюза к микробам. Объяснение это наверняка позабавило бы душу любителя психологии, если бы этому неизвестному энтузиасту попалась на глаза наша книга. В газете нам встретилась статья, в которой доктор из Нью-Орлеана заявлял, что кукурузный хлеб вызывает проказу. Мы использовали эту легенду, но в определенной степени развили.
ХОВАРД: ...Помню, я однажды ел кукурузный хлеб, так она очень расстроилась, заставила принять слабительное и уже хотела засунуть мне деревянную ложку в горло, чтобы меня вырвало.
КЛИФФОРД: А почему...
ХОВАРД: Она свято верила, что кукурузный хлеб вызывает проказу. Какой-то доктор сказал это, мать прочитала в газете, а потом говорит мне: "Никогда не ешь кукурузный хлеб". Я не придал этому значения, а может, не расслышал, и вот она забеспокоилась. Помню, у нее было много теорий о болезнях.
