Ангелы на кончике иглы - Дружников Юрий (книги без регистрации бесплатно полностью TXT) 📗
– И вы считаете, так удобнее? – Раппопорт внимательно посмотрел в глаза собеседнику.
– Конечно! Если у вас, не дай Бог, кто умер, поставьте в комнату урну и убедитесь! Когда у меня минорное настроение, я подхожу к «Танцшатену», делаю пассы руками, и звучит музыка. И мама, и жена слышат ее вместе со мной. Возможно, и мой сын, убитый на фронте, прилетает к нам. Я имею в виду его душу.
– Пошли бы вы лучше… в соседнюю школу, к юным техникам. Научили бы их конструировать ваш инструмент!
– Ходил! И что? Вы думаете, дети понимают мою музыку? Нет! Они смеются! А мама и жена понимают! В последнее время я усовершенствовал систему: свет в нише загорается только, когда музыка. И чем сильнее она звучит, тем ярче освещаются вазоны с пеплом жены и мамы… Может, вы согласитесь посмотреть? Живу я, правда, в коммуналке, шестеро соседей, но зато недалеко.
– Не сейчас!… Значит, ваша статья – о восприятии музыки прахами жены и матери?
Он уже навострился сплавить посетителя в отдел литературы и искусства.
– Не совсем, дорогой товарищ Тавров! Это было бы слишком интимно. Видите ли, я хочу поднять в газете вопрос о нецелесообразности существования кладбищ вообще. Они занимают много земли, похороны обходятся трудящимся дорого. Лучше не хоронить!
– Вообще? – уточнил Яков Маркович. – А как?
– Прахи должны держать родственники. Тогда, кроме крематориев, государству никаких забот иметь не надо. Ни кладбищ, ни могил, ни колумбариев. Своего соседа я уже уговорил. Они с женой выделили дома полку в серванте и уже купили вазоны.
– Для кого?
– Себе, конечно. Товарищ Тавров! Я знаю, вы всегда выступаете в газете с ценными починами. Их подхватывает вся страна. Что, еcли мы с вами начнем новый почин: «За не занимать места на кладбищах»?
– «Трудовая правда» выйдет с шапкой на всю полосу «Держите покойников дома»? Вам что, нужен мой прах?
– Ни-ни! Зачем покойников? Только пепел… Посмотрите: в масштабах нашего государства, я прикинул, будет экономия в два с половиной миллиарда рублей. А главное, с точки зрения нашей коммунистической морали – как раз и осуществится то, о чем вы пишите, – о верности заветам героев-отцов.
– Так ведь то же героев!
– Простите, товарищ Тавров, тут я позволю себе с вами не согласиться. У нас героем становится любой!
– Давайте статью! – проскрипел зубами Раппопорт.
Он бегло пробежал глазами по строчкам, чувствуя, как внимательно следит автор за выражением его лица. Если предложить доработать статью, он припрется опять. Если похвалить и взять, а после тянуть, он не отстанет, пока сам не превратится в прах. Нет, тут надо рубить сразу. И, отложив статью в сторону, он сказал:
– Вот что, Шатен! Другие бы, менее принципиальные люди, с вами крутили, я скажу откровенно. Все то, что мы печатаем в газете, – это дерьмо. То, что вы написали, – тоже. Но это не то дерьмо, которое мы печатаем!
– Позвольте!
– Не позволю! Чтобы вы начали почин, у меня лично возражений нет. Но валяйте в другой области! Мы пишем только о героическом настоящем и светлом будущем. И никаких покойников!
Обиженный автор взял со стола статью, сунул ее в портфель и ушел не простившись. Посетители не давали Таврову вздохнуть. Вокруг стола уже сидели трое круглолицых молодых людей и, не сводя глаз, следили за каждым его движением. Двое были одеты в черные костюмы, при галстуках, третий – в серый костюм с красной прожилкой и тоже в галстуке. Раппопорт поежился.
– Что угодно, молодые люди?
– Ваша газета, – начал без предисловий тот парень, что был в сером, – должна осветить один вопрос. Когда вы можете это сделать?
– А вы, собственно, откуда?
– Мы из ЦК комсомола…
– Так у вас, коллеги, есть своя газета! И ей нужны молодые авторы!
– Свою газету мы уже подключили, – сказал молодой человек в сером. – Если надо, надавим.
– Давить не надо, я не клоп. А в чем, собственно, дело?
– Вы, конечно, знаете, что альпинизм – спорт мужественных.
– Как же! Видел по телевизору.
– Однако восхождения проводятся без высоких целей. Вернее, просто с целью покорять вершины.
– Верно! – согласился Раппопорт. – И вы?…
– Мы организуем восхождение в честь столетия Владимира Ильича. Группа комсомольцев во главе с мастером спорта Степановым понесет на вершину пика Коммунизма бюст Ленина и там его установит. Навечно. Я политрук группы. Мы хотели бы, чтобы ваша газета регулярно рассказывала читателям о подготовке беспримерного похода.
– А бюст тяжелый?
– Скажи, Степанов! – приказал политрук.
– Двадцать четыре и семь десятых килограмма…
– А вы, политрук, тоже понесете свой бюст?
– Нет, по плану я буду координировать штурм с базы.
– Понял! Кто же понесет?
– Степанов.
– А остальные?
– Мы – ответственные организаторы восхождения, – объяснил политрук, – занимаемся пропагандой мероприятия. Ведь поход высшей категории трудности! Ну, а политическое значение…
– Все ясно! – засопел Раппопорт. – Я приветствую ваше начинание, молодые люди! Только давайте, ребятки, договоримся так. Я уже целиком на вашей стороне. А вдруг не донесете бюст? Ну зачем вам вляпываться? Я уверен, что все будет в порядке. Донесете – немедленно сообщим… Даю слово советского газетчика!
Не ожидая, пока трое найдутся, что возразить, он поднялся и начал всем им сердечно трясти руки.
– Желаю успеха! Хорошее дело задумал комсомол! Подумать только: двадцать четыре и семь десятых килограмма, а?…
Похлопывая альпинистов по плечам, он вытолкнул их за дверь.
– Слыхал, Яков Маркыч? – спросил, пробегая мимо, редактор отдела промышленности Алексеев. – У Макарцева инфаркт!
– Шутишь!
– Упал, выходя из ЦК. Но влез обратно на четвереньках. Железная воля! Вот так, живешь-живешь и не ведаешь, где прихватит…
Весть о главном с быстротой электричества распространилась по редакции. Из отделов сотрудники повалили в коридоры узнать подробности. У каждого нашлись информация, предположения, опасения за будущее. Впрочем, именно информации было недостаточно. Кто уже слышал кое-что, от многократного пересказывания обзавелся подробностями.
– За ответственность приходится платить здоровьем, – философски изрек Алексеев. – Страна даром денег не платит.
– При чем тут ответственность? Да ему, небось, влепили за «Королеву шантеклера», и он с катушек долой, – говорил фотокор Саша Какабадзе. – Помните звонок? Критическую рецензию дали, а худощавому товарищу фильм понравился… Разве редактор мог такое предположить?
– Что понравилось-то?
– Да там у героини груди большие, в его вкусе.
– В его бывшем вкусе, – холодно уточнил Ивлев, спецкор секретариата.
– Потише, Славик, – осадил его Яков Маркович и оглянулся. – Понравились не груди, а то, что режиссер – испанский коммунист.
– А по-моему, – сказал замответсекретаря Езиков, – Макарцев сам виноват. Все смягчал: и нашим, и вашим. Буфера между вагонами часто летят – на них нагрузка большая…
Раппопорт слушал. Он вообще не любил говорить для такого большого количества ушей. Он оглядывал стоящих. Кто мог подложить папку? Кто довел хорошего человека до инфаркта?
– Сам, говоришь, виноват? – Раппопорт приблизился к Езикову. – И в чем же ты его обвиняешь? В мягкости?
– Не обвиняю я его! – отступил Езиков. – Какая там мягкость? Смешно!
– Тебе смешно, – вмешалась в разговор машинистка Светлозерская. – У тебя ее нет и никогда не будет. А Макарцев – мужик хоть куда! Он не виноват, что не получалось.
– Чего не получалось? – уточнил Езиков.
– Ничего! Помните историю со столовой?
– Как же! – сказал Какабадзе. – Я сам принимал участие в рейде от комитета комсомола.
Однажды Макарцев спросил на планерке, почему нет Алексеева. «Он отравился, – ответили ему, – что-то съел в редакционной столовке». Днем Макарцев сам спустился в столовую. Он постоял в очереди с подносом, сел за столик, понюхал первое, отставил его в сторону, ковырнул котлету вилкой. Его чуть не стошнило, а ведь он обязан беречь себя для партии. Он вызвал Кашина.
