Комната - Донохью Эмма (книги полностью txt) 📗
— Гм… не думаю, чтобы у нас остались пирожные, ведь кухня уже закрыта, — говорит доктор Клей. — Хочешь леденец?
Пилар приносит банку, полную леденцов на палочке.
Ма говорит:
— Выбирай, какой тебе больше нравится.
Но их слишком много. Здесь есть и желтые, и зеленые, и красные, и голубые, и оранжевые. Все они плоские и круглые, и совсем не похожи на тот шарик, который принес мне Старый Ник, Ма выбросила в мусорное ведро, а я все равно съел. Ма выбирает для меня красный, но я качаю головой, потому что леденец Старого Ника тоже был красным, и я боюсь, что снова расплачусь. Тогда Ма выбирает зеленый, и Пилар снимает с него обертку. Доктор Клей втыкает иголку в мою руку с внутренней стороны локтя, и я кричу и пытаюсь вырваться, но Ма крепко держит меня. Она всовывает леденец в мой рот, и я сосу его, но боль от этого все равно не проходит.
— Ты — молодец, — говорит Ма.
— Мне не нравится.
— Посмотри, иголку уже вытащили.
— Отличная работа, — говорит доктор Клей.
— Нет, конфета.
— Ты же получил свой леденец, — удивляется Ма.
— Мне он не нравится, мне не нравится зеленый.
— Какие проблемы? Выплюнь его, и все.
Пилар забирает зеленую конфету.
— Попробуй оранжевый, я больше всего люблю оранжевые леденцы, — говорит она.
А я и не знал, что можно взять два. Пилар снимает с конфеты обертку, и я сую ее в рот. Этот леденец гораздо вкуснее зеленого.
Сначала я чувствую тепло, но потом мне становится холодно. Тепло было приятным, а холод почему-то мокрый. Мы с Ма лежим в кровати, но она гораздо меньше нашей, и в комнате становится прохладно. Мы лежим на простыне, а укрываемся другой простыней, и одеяло совсем не белое, а голубое…
Это не наша комната.
Глупый пенис встает.
— Мы теперь снаружи, — шепчу я ему. — Ма…
Она резко вскакивает, словно ее ударило током.
— Я описался.
— Ничего страшного.
— Да, но вся кровать теперь мокрая. И моя футболка на животе тоже.
— Забудь об этом.
Я пытаюсь забыть. Я смотрю мимо ее головы. Пол похож на наш ковер, только весь ворсистый, безо всякого рисунка и краев. Он серого цвета и доходит до самых стен. Я и не думал, что стены могут быть зелеными. На одной из них нарисовано чудовище, но когда я присматриваюсь получше, то понимаю, что это на самом деле огромная волна на море. На стене виднеется какой-то прямоугольник, похожий на наше окно. Я знаю, что это — боковое окно, перечеркнутое сотнями деревянных полосок, между которыми просачивается свет.
— Я никак не могу забыть, — жалуюсь я Ма.
— Конечно, не можешь. — Она находит мою щеку и целует ее.
— Я не могу забыть, потому что мне мокро.
— А, об этом, — говорит она совсем другим голосом. — Я сказала это не для того, чтобы ты забыл о том, что обмочился, а для того, чтобы ты не беспокоился об этом. — Она встает с кровати. На ней по-прежнему бумажное платье, которое все измялось. — Сейчас попросим медсестер сменить нам постельное белье. Но я не вижу никаких медсестер.
Но ведь все мои футболки… Они остались в комоде в нижнем ящике. Они были там вчера, значит, и сегодня лежат на своем месте. Но осталась ли на месте наша комната, ведь нас в ней нет?
— Мы что-нибудь придумаем, — говорит Ма. Она стоит у окна и раздвигает деревянные полоски. В комнату врывается свет.
— Как ты это сделала? — Я бегу к окну, но ударяюсь ногой о стол, бам.
Ма потирает ушибленное место.
— С помощью вот этой веревки, видишь? Это — шнур для жалюзи.
— А зачем он…
— Это шнур, который открывает и закрывает жалюзи, — поясняет Ма. — А вот это — жалюзи, я думаю, их назвали так потому, что они перекрывают тебе обзор.
— А зачем им перекрывать мне обзор?
— Слово «тебе» означает в данном случае «всем».
С чего это я вдруг превратился во всех?
— Они не позволяют людям заглядывать в окно или выглядывать из него, — говорит Ма.
Но я гляжу в окно — оно похоже на телевизор. Я вижу траву, деревья, кусок белого здания и три машины — голубую, коричневую и серебристую с полосками.
— Смотри, вон там на траве…
— Что?
— Кто это, стервятник?
— Нет, я думаю, это обыкновенная ворона.
— Вон еще одна…
— А вот это — как его там? — голубь, что-то у меня сегодня память отшибло. Ну все, давай будем умываться.
— Но мы ведь еще не завтракали, — возражаю я.
— Позавтракаем потом.
Я качаю головой:
— Завтрак всегда бывает до умывания.
— Не всегда, Джек.
— Но…
— Нам уже не нужно делать все так, как раньше, — говорит Ма. — Мы можем теперь поступать, как нам захочется.
— Но мне нравится сначала завтракать, а потом уже умываться.
Однако Ма уже ушла за угол, и я ее не вижу и бегу за ней. Я нахожу Ма в небольшом помещении внутри нашей комнаты. Пол здесь покрыт холодными белыми квадратами, а стены тоже белые. Здесь есть унитаз, который совсем не похож на наш, и раковина, которая в два раза больше нашей. Я замечаю большой непрозрачный ящик — это, должно быть, душ, в котором любят плескаться люди в телевизоре.
— А куда же спряталась ванна?
— Здесь нет ванны.
Ма раздвигает дверцы ящика в разные стороны. Она снимает свое бумажное платье, комкает его и бросает в корзину, которая, как мне кажется, служит мусорным ведром, только у нее нет крышки, которая делает динг.
— Давай избавимся и от этого рванья. — Ма стаскивает с меня футболку, и та тянет меня за лицо. Ма также комкает ее и бросает в мусорное ведро.
— Но…
— Это никому не нужное тряпье.
— Нет, это моя футболка.
— У тебя будет другая футболка, множество футболок. — Я почти не слышу ее голоса, потому что она включила душ. Его струи бьют по дну кабины. — Залезай сюда.
— Я не знаю как.
— Здесь тебе будет хорошо, я обещаю. — Ма ждет меня. — Ну ладно, тогда подожди, я скоро выйду. — Она заходит в душ и начинает закрывать дверцы.
— Нет!
— Надо закрыть дверь, а то вода зальет весь пол.
— Нет.
— Ты можешь смотреть на меня сквозь стекло, я же здесь.
Она со стуком закрывает дверцы, и я вижу только размытые очертания ее фигуры. Это не настоящая Ма, а какое-то привидение, издающее странные звуки. Я ударяю по стеклам кабины. Сначала я не могу понять, как открыть двери, но потом до меня доходит, и я рывком раскрываю их.
— Джек…
— Мне не нравится, когда ты внутри, а я снаружи.
— Тогда забирайся сюда.
Я плачу, Ма вытирает мне лицо рукой, но от этого слезы разлетаются во все стороны.
— Прости, — говорит она, — прости, наверное, я слишком тороплюсь. — И она обнимает меня, отчего я весь становлюсь мокрым. — Плакать больше не о чем.
Когда я был малышом, я никогда не плакал без причины. Но Ма залезла в душ и заперлась, оставив меня снаружи, по-моему, это вполне уважительная причина для слез. Я залезаю в душ и прижимаюсь спиной к стеклу, но брызги все равно до меня долетают. Ма сует лицо в шумный водопад и испускает долгий стон.
— Тебе больно? — кричу я.
— Нет, я наслаждаюсь первым душем за семь лет.
Ма берет маленький пакетик с надписью «Шампунь», разрывает его зубами и выдавливает почти все содержимое себе на голову. Она долго моет волосы, а потом выдавливает на них какую-то другую чудо-жидкость из пакетика, на котором написано «Кондиционер». Это для того, чтобы волосы стали шелковистыми. Она хочет полить и мои волосы кондиционером, но я не хочу быть шелковистым и ни за что не желаю совать голову под струи воды. Она моет меня руками, потому что здесь нет никакой ткани. Кожа на моей ноге, в том месте, где я ударился, когда сто лет назад выпрыгнул из грузовика, приобрела фиолетовый оттенок. Порезы саднят по всему телу, особенно на колене, под пластырем с Дорой и Бутс, кончик которого задрался. Ма говорит, что это признак того, что порез скоро заживет. Я не могу понять, почему боль означает, что рана скоро заживет.
Для каждого из нас приготовлено пушистое белое полотенце, так что нам теперь не надо вытираться одним полотенцем на двоих. Я предпочел бы вытереться тем же полотенцем, что и Ма, но она говорит, что это глупости. Она обвязывает волосы третьим полотенцем, и ее голова становится большой и острой наверху, словно рожок из-под мороженого. Мы смеемся.
