Морфо Евгения - Байетт Антония С. (читать книги онлайн бесплатно регистрация .txt) 📗

А потом Некто за занавесом заговорил с ним низким голосом, ни мужским и ни женским, и спросил, кто он такой и чего желает. Сет рассказал и попросил помочь ему и его товарищам. Некто сказал:

— Я смогу тебе помочь, если ты ответишь на мой вопрос.

Сет ответил:

— Попытаюсь. Большее мне не под силу.

— Вопрос мой таков: как меня зовут?

Множество имен пронеслись в мозгу Сета — имена фей, богинь, чудовищ, шумевшие у него в ушах, как быстрый поток. Но выбрать он ничего не смог, в таком был оцепенении.

— Говори, Сет. Ты должен назвать меня по имени.

— Как я могу назвать тебя, у кого имен больше, чем у всех тварей, вместе взятых, при том, что у каждой их множество: Эльпенор, например, вдобавок еще и ястреб, и свинья, и любовник сумерек, и сфинкс, а ведь он — всего лишь крошечный розовый мотылек? Как могу я тебя назвать, когда ты прячешься за покровом, и убежище твое соткано тобой, и этот свет — твое творение? Что тебе имя, которое я изберу? Я не могу назвать тебя, но надеюсь на твою помощь, потому что госпожа Муффе сказала, что ты поможешь, стоит тебе захотеть, и я от всей души верю, что ты — добрая…

При этих его словах все мотыльки пустились в неистовую пляску, а свет за шелковым пологом всколыхнулся от хохота. Некто ответил:

— Ты великолепно разрешил загадку, конечно же, я добрая, и одно из моих имен, одно из лучших моих имен — Доброта. Я известна как госпожа Доброта во многих местах, и ты, доверившись мне, разгадал загадку. И я тебе помогу: отошлю обратно в Сад госпожи Коттитоэ Пан Демос вместе с Caradrina Morpheus, он проберется во дворец и в Сад и, рассыпав волшебную пыль, повергнет всех в глубокий сон. Кто-то увидит сладкие сны, а кто-то — кошмары, ибо, хотя с виду Caradrina Morpheus мал и неказист, у него другое имя, иная ипостась, его наружность обманчива — он ко всему еще и Фобетор, то есть Внушающий ужас. Он твой верный союзник, но власть его над госпожой Коттитоэ Пан Демос недолговременна, ибо сила воли госпожи Коттитоэ велика и даже в своих черных снах она может разрушить его чары. Так что поторопись выручить заколдованных тварей, прикоснувшись к ним вот этой былинкой, имя которой — Моли. Таким же образом ты вернешь прежний облик и себе. Здесь, как ты мог заметить, ты принимаешь множество форм и размеров — ты таков, каким отражаешься в моей зенице; ты не видишь ее, ибо она — по сю сторону полога; она то сокращается, то расширяется до огромных размеров и становится похожа на черную луну, на зрачок исполинской кошки. То, что я вижу и что отражает мой глаз, и есть твоя внешняя оболочка, и в ней, как в куколке Атропы, заключено то, чем ты можешь стать. Куколка — это ведь как маленькая девочка, которой суждено вырасти. Так и ты, Сет, мал в моих глазах, а стоит мне мигнуть, либо вырастешь в них, либо уменьшишься, либо исчезнешь вовсе. Если ты мудр, ты видишь мою зеницу, если же нет — безжизненную куколку. Все сущее однолико и двойственно. Внешний вид обманчив.

Некто за пологом рассмеялся, и чуть вздохнул, и, наверное, моргнул, ибо Сету удалось, наконец, отвести зачарованный взор — и вот уже мягкий Атропа, стрекоча крыльями, несет его назад, а бок о бок с ними порхает Карадрина Морфей.

Все вышло так, как предсказала Доброта. Они дождались вечерней тени у стены сада, и Морфей, точно гонимый ветром пожухлый листочек, перелетел лужайку и впорхнул в залу. Здесь он расправил крылья и сделался огромен, точно орел; встряхнув крыльями, он запорошил залу темно-коричневой пыльцой. И козел, и телочка, и спаниель застыли на месте, словно ледяные или мраморные изваяния, а госпожа Коттитоэ потянулась к чудищу серебряным посошком, но, вдохнув пыльцу, чихнула, как старушка, взявшая большую понюшку табаку, да так и застыла. Тогда Сет поспешил в свинарник и расколдовал своих товарищей; вначале они только озирались да моргали, а потом пришли в такое волнение, что едва не раздавили Сета, поскольку он позабыл вернуть себе прежний вид. Когда же он, словно по волшебству, именно по волшебству, вырос рядом с ними, их радости и удивлению не было предела.

Они торопливо двинулись прочь из дворца навстречу новым приключениям, и Сет услыхал, как кто-то жужжит у самого его уха — черная, долговязая и худая госпожа Муффе, ростом с его мизинец, летела рядом на серебристой шелковинке, расправив, будто крылья, серую мантию, и ее очки сверкали от радости. Сет поблагодарил ее и поспешил дальше, ибо им надо было поскорее уйти, не дожидаясь, когда сад огласится гневным криком госпожи Коттитоэ Пан Демос.

Полет фантазии мисс Кромптон очень удивил Вильяма. Он почувствовал непонятную неловкость — отчасти потому, что не мог вообразить, что это именно она написала сказку. Мисс Кромптон казалась особой весьма сдержанной, а эта сказка, пусть и написанная забавы ради, была проникнута сильным чувством. Несколько дней он держал сказку у себя, и все это время Мэтти избегала его. В конце концов он набрался храбрости, собрал страницы, исписанные ее разборчивым почерком, и однажды утром заговорил с ней:

— Хочу вернуть вам ваше сочинение. Я удивлен, восхищен. Оно очень живое, яркое. Поверьте, я не уставал удивляться, сколько там неожиданного.

— О, — сказала мисс Кромптон. И добавила: — Я увлеклась. Со мной такое случается редко, почти никогда. Меня заинтриговали гусеницы — помните, малышка Эми принесла в дом большого слонового мотылька и сказала, что нашла ящерицу? Тогда я подумала, что эта гусеница… какая-то ползающая метафора… принялась выяснять происхождение ее имени и уже не могла остановиться. Меня будто что-то тащило за собой против моей воли, увлекало… в тайны языка… все эти имена: Сфинкс, Морфей, Томас Муффе… моим Гермесом был Линней, правда, его в сказке нет.

— Все поразительно самобытно.

— Боюсь, — мисс Кромптон тщательно подбирала слова, — вышло чересчур назидательно. То есть чересчур много фактов. Вам не показалось, что фактов в избытке?

— Нет, ничего подобного. У меня возникло ощущение сгущающейся тайны, как будто ваш поразительный Сфинкс сам загадал мне загадку. Маленькие читатели найдут в сказке много полезных сведений, но и прочитают ее с огромным удовольствием.

— О, — опять сказала мисс Кромптон и добавила: — Я хотела сочинить правдивую историю со сказочными персонажами, а не просто аллегорию.

— Я подумал, уж не Церковь ли олицетворяет госпожа Коттитоэ. Ее посох напоминает епископский жезл. А красивые аллегории, связывающие религию с бабочками… ведь психе значит «душа», а «бабочка» по-гречески как раз…

— Уверяю вас, я не ставила перед собой глобальных целей. Смысл сказки целиком отражен в названии.

— Внешний вид обманчив , — проговорил Вильям. — Это уж точно. Очень поучительно. Вы могли бы написать и о том, как безобидные бабочки подражают окраской ядовитым — этот вид мимикрии наблюдал Бейтс…

— Могла бы, конечно. Но сказка и без того длинновата. Я рада, что она вернулась ко мне.

— Мне кажется, вам стоит продолжать писать, и в том же духе. У вас очень богатое воображение.

— Спасибо, — сказала на прощание мисс Кромптон почему-то неожиданно резко.

Весной 1863 года Евгения разрешилась Мэг и Арабеллой, двумя мягкими, бледными малышками, одинаковыми, как белые горошины одного стручка. Летом Вильям с педантичностью ученого исправил и дополнил свои наблюдения над муравьиными колониями; ему удалось наблюдать спаривание sanguinea, а также лесных муравьев, что побудило его к эксперименту, закончившемуся coup de theatre*. [41] В стеклянное гнездо лесных муравьев в классной комнате он поместил пару маток sanguinea, предположительно недавно оплодотворенных, которых подобрал после брачного полета.

«Теперь я расскажу о терпении и хитроумии, о решительности и мощи родового инстинкта. Маленькая матка терпеливо ждала снаружи, не оказывая никакого сопротивления атаковавшим ее рабочим муравьям колонии, но только покорно склоняла голову и отступала, уклонялась от схватки; в гнездо она вернулась, лишь когда городские часовые вышли в дозор. Она потихоньку пробралась по узким ходам к центру гнезда. Несколько раз ей грозило нападение, и она затаивалась, как кролик перед приближающейся гончей. Один защитник города, более нервный или же более мудрый, чем другие, решительно на нее набросился; он цеплялся за нее и жалил, пытаясь прокусить новенькие рубиновые доспехи молодой принцессы. Тогда незваная гостья приподнялась и нанесла ответный удар: схватив жвалами голову нападавшего, она аккуратно отделила ее от туловища. Дальнейшие ее действия воистину поразительны, если учесть, что она только-только покинула защитную оболочку куколки и вряд ли имела время разобраться, кто друг и кто враг. Подобрав жалкие останки своего доблестного противника, она поползла прямо к центру гнезда, неся мертвое тело перед собой. Это, должно быть, настолько сбило с толку обитателей гнезда — а также замаскировало чужой для них облик и запах, — что новоявленной Медее удалось прокрасться в туннель по соседству со спальней маток Стеклянного гнезда. Здесь она улеглась, перегородив проход трупом врага, и осталась лежать неподвижно, не теряя при этом бдительности. Увы, она была голодна: мы не заметили, чтобы в течение этого времени она принимала пищу. Наконец, послушная некоему внутреннему осведомителю, сообщившему ей о том, что находится за тонкой земляной стеной, она принялась разрывать эту стену, пока не вломилась в палату владычиц, где рабы вылизывали их большие тела и откуда относили их яйца в инкубатор. Красная царица осмотрелась и пошла в наступление. Черные матки раздулись от яиц и раскисли от роскоши в своем гареме. Они не ожидали нападения и не смогли ответить захватчице с яростью, достойной ее напора, так что скоро она оседлала одну несчастную и одним точным движением жвал снесла ей голову. Няньки и служанки беспорядочно засуетились, но никто не выступил против цареубийцы, которая, лишившись сил, легла, не ослабляя своей убийственной хватки.